Дмитрий Ершов - Хунхузы. Необъявленная война. Этнический бандитизм на Дальнем Востоке
Наряду с языком слов новоиспеченному хунхузу предстояло овладеть языком жестов. Жесты, как и пароли, устанавливались каждой шайкой в отдельности. Общее распространение получил один жест, который хунхузы использовали для выяснения принадлежности другого человека к аналогичному «братству». Он состоял в прикосновении указательным пальцем к верхней губе и, таким образом, содержал намек на слово ху («борода, растительность на лице»). Ответный жест незнакомца служил подтверждением: «Перед тобой брат!»…
Подготовка хунхузов к первой операции продолжалась всю весну. Необходимыми условиями успеха были наличие подготовленных людей, достаточного количества оружия и боеприпасов, а также лошадей, которых хунхузы с наступлением сезона попросту забирали у крестьян. Следующим условием была информация. Что бы ни замышлял атаман, в его распоряжении всегда имелись нужные сведения, поставлявшиеся «братьями»-разведчиками, а также бесчисленными информаторами из числа мирных жителей, многие из которых помогали хунхузам не за страх, а за совесть. Этих людей связывали с «краснобородыми» узы крови, отношения побратимства или деловые интересы. «Братство» требовало едва ли не от каждого из своих членов способности выполнять функции разведчика вне лагеря. Исключение составляли высокопоставленные хунхузы, головы которых были наиболее высоко оценены властями, а также обладатели хорошо заметных особых примет — шрамов, родимых пятен, оспинок и т. п. Незаметно растворяться в толпе городской бедноты хунхузским шпионам помогала неброская внешность. Будучи врагами маньчжурских властей, хунхузы не отказывались от обязательного для мужчин-китайцев ношения косы и бритья темени. В противном случае «братья» слишком сильно выделялись на фоне мирного населения. Наконец, последним объективным условием успешного набега была «зеленка» — лесные заросли, служившие укрытием и убежищем. На безлесных равнинах Центральной Маньчжурии их роль выполняли гаоляновые поля, тянувшиеся порой на десятки километров. Граф A.A. Игнатьев в своих знаменитых мемуарах «Пятьдесят лет в строю» сравнивал густые заросли гаоляна со «светло-зеленым океаном». Иностранцев особенно поражала скорость роста этого могучего злака. Американский журналист Фредерик Палмер, во время Русско-японской войны вступивший в Маньчжурию с войсками генерала Куроки, писал в августе 1904 г.: «Всего два месяца назад мы видели крестьян, засевающих гаоляновые поля у Фэнхуанчэна. А теперь маковки растений качаются выше лошадиной головы!» Достигая более чем трехметровой высоты, гаолян был способен скрыть скачущего всадника. Начиная с середины лета и до окончания уборки урожая Маньчжурию захватывала кровавая вакханалия грабежей и убийств.
Если основным содержанием зимнего сезона в жизни хунхуза были удовольствия, то летом для них попросту не оставалось ни времени, ни сил. К тому же азартные игры, пьянство, наркомания и женщины в полевых лагерях хунхузов, как мы помним, были строго табуированы. Впрочем, в известных случаях атаман мог разрешить умеренное употребление спиртного и наркотиков. Послабление касалось прежде всего раненых и больных, а также молодых «братьев», нуждавшихся в разрядке накопившегося нервного напряжения. Необходимость в подобных «транквилизаторах» со временем постепенно отпадала: каждый профессиональный хунхуз считал долгом воспитать в себе равнодушие к смерти, фатализм и бесстрастную жестокость. Профессиональным фатализмом было обусловлено также отсутствие религиозности в среде «краснобородых». Исключение делалось только для Гуань-ди (Гуань JIao-e) — покровителя воинов, изображения которого часто можно было встретить в лагерях хунхузов.
Первые выстрелы в Приморье
Не будет преувеличением утверждать, что на территории Российской империи любимым местом хунхузов всегда был Уссурийский край. Интерес России к этим землям, возникший в середине XIX в., объяснялся главным образом страхом перед их возможной оккупацией западными державами. Опасения подобного рода не были безосновательными. Еще в 1851 г. гавань Посьет посетил французский корвет «Каприсьез». В 1855 г. английские военные корабли «Винчестер» и «Барракуда» из эскадры адмирала М. Сеймура зашли в залив Петра Великого и стали первыми европейскими судами, посетившими бухту Золотой Рог. Моряки королевского флота провели первую съемку берегов гавани и присвоили английские названия наиболее важным пунктам. В случае утверждения «Владычицы Морей» на берегах Японского моря, только что приобретенные Россией амурские владения оказывались под угрозой флангового удара.
Для изучения обстановки в марте 1858 г. на реку Уссури была направлена экспедиция под началом старшего адъютанта штаба войск Восточной Сибири штабс-капитана М.И. Венюкова, изучавшая долину реки и собиравшая сведения об Уссурийском крае до октября того же года. Весной 1859 г. на Уссури развернула работы топографическая партия полковника К.Ф. Будогоского, составившая карту долины реки и прилегающей местности от устья реки Туманган до впадения Уссури в Амур. При этом непосредственный начальник полковника, восточносибирский генерал-губернатор H.H. Муравьев, не скрывал намерений русского правительства провести в этом районе разграничение с Цинским Китаем. Неужели русский сановник намеревался посягнуть на территорию суверенного соседнего государства? Вовсе нет! Ко времени появления на Уссури партии Будогоского между Россией и Китаем уже были заключены Айгунский (16 мая 1858 г.) и Тяньцзиньский (1 июня 1858 г.) трактаты.
В соответствии с Айгунским договором «от реки Уссури далее до моря находящиеся места и земли, впредь до определения по сим местам границы между двумя государствами», объявлялись «общим владением Дайцинского и Российского государств». Таким образом, Россия уже имела равные с Китаем права на Уссурийский край, а статья 9-я Тяньцзиньского договора прямо оговаривала право сторон на отправку разграничительных комиссий.
Сам H.H. Муравьев, получивший в 1857 г. почетную приставку к фамилии и с тех пор именовавшийся Муравьевым-Амурским, в июне 1859 г. посетил южное побережье края. У берегов гористого полуострова в глубине залива, названного англичанами Порт-Мэем, внимание губернатора привлекла узкая извилистая бухта, напоминавшая гавань Константинополя. Следуя аналогии, H.H. Муравьев-Амурский нарек бухту Золотым Рогом, а весь обширный залив велел переименовать в залив Петра Великого. 20 июня 1860 г. в бухте был основан военный пост Владивосток, занятый отрядом из 40 солдат 3-й роты 4-го Восточно-Сибирского линейного батальона под командованием прапорщика Н.В. Комарова. Пост, которому в будущем суждено было стать главным городом российского Дальнего Востока, не был первым русским опорным пунктом на южном побережье Приморья. Еще 11 апреля 1860 г. в Новгородской гавани залива Посьет возник пост под командованием лейтенанта П.Н. Назимова. Учреждение этого поста было заслугой командующего Тихоокеанской эскадрой, капитана 1-го ранга И.Ф. Лихачева.
Районы таинственной «Татарии», лежащие к югу от Амура, окончательно вошли в состав России по договору, подписанному 2 ноября 1860 г. в столице «Дайцинского государства» — Пекине. С подписанием Пекинского договора российско-китайская граница была установлена от слияния рек Шилки и Аргунь до устья реки Уссури и далее по рекам Уссури и Сунгача через озеро Ханка к реке Тур (Беленхэ), от ее устья по горному хребту к устью реки Хубиту (Хубту) по горам до реки Туманган (Тумэньцзян). Линия границы выходила на берег Тумангана на расстоянии около 12 километров от ее устья. «Отец» соглашения, генерал Н.П. Игнатьев, «подарил» отечеству богатейший регион площадью более 165 тысяч квадратных километров.
Бедное и малочисленное туземное население Приморья находилось в косвенной зависимости от цинских властей, выражавшейся в приношении дани пушниной. Помимо аборигенов в Уссурийском крае проживало некоторое количество китайцев. В подавляющем большинстве китайцы Уссурийского края представляли собой бессемейный, часто преступный элемент, имевший основание опасаться преследования властей и мстителей. В литературе приходится встречать указания на то, что Уссурийский край служил Китаю местом ссылки преступников. Такое утверждение опровергал знаток Приморья В.К. Арсеньев, считавший уссурийских китайцев исключительно «самовольными заселыциками». Как бы то ни было, не подлежит сомнению тот факт, что все немногочисленное китайское население нынешнего Приморья на момент появления здесь русской администрации находилось вне юрисдикции Цинской династии. На территориях к востоку от реки Уссури не было ни одного китайского военного поста, полностью отсутствовали административное деление и органы государственного управления, никогда не проводились переписи населения. Показательно, что численность китайского населения Уссурийского края вплоть до установления советской власти никогда не поддавалась достоверному учету и известна по приблизительным оценкам, весьма отличающимся друг от друга. В 1868 г. губернатор Приморской области контрадмирал И.В. Фуругельм сообщал о 7–10 тысячах китайцев, проживающих на вверенной ему территории. В то же самое время путешественник Н.М. Пржевальский оценивал численность уссурийских китайцев в 4–5 тысяч человек. Допустим, что русские, едва успевшие получить край под свое управление, еще не успели «познакомиться» с новыми подданными царя. А что же китайские власти? О том, насколько мало они были осведомлены о своих уссурийских «владениях», свидетельствует тот факт, что накануне переговоров в Айгуне пекинский двор, спохватившись, повелел своему главному представителю, хэйлунцзянскому губернатору И Шаню, выяснить и сообщить в столицу… размеры территории, находящейся под китайским «управлением» от рек Уссури и Суйфун до Хинганского горного хребта. Далее от губернатора требовалось выяснить, размежевывалась ли граница по Уссури в прошлом.
