Мирча Элиаде - Шаманизм. Архаические техники экстаза
Другие «шаманские» элементы можно найти в индийских верованиях, связанных со смертью и судьбой умершего.[1325] Как и у многих других азиатских народов, они сохраняют следы представлений о множестве душ.[1326] Но в Древней Индии преимущественно верили, что после смерти душа возносится на Небо, к Яме[1327] и Предкам (питарас). Умершему советовали не пугаться четырехглазых собак Ямы и идти дальше своей дорогой, чтобы присоединиться к Предкам и к богу Яме.[1328] Ригведа не содержит точного описания моста, по которому должен проходить умерший. Упоминается, однако, о реке[1329] и лодке,[1330] что скорее напоминает дорогу в Ад, чем на Небо. Во всяком случае, мы узнаем остатки старого ритуала, в котором умершему напоминали дорогу, по которой следует идти, чтобы дойти до царства Ямы.[1331] Известно также, что душа умершего не оставляла Землю сразу; она блуждала некоторое время (до года) вокруг дома. Поэтому ее призывали во время жертвоприношений и даров, приносимых в ее честь.[1332]
Но в ведической и браминской религиях нет определенного понятия бога-проводника душ.[1333] Такую роль иногда исполняет Рудра-Шива, но это поздняя концепция, подвергавшаяся, вероятно, влиянию верований доарийских аборигенов. Во всяком случае, в ведической Индии ничто не напоминает алтайских и северосибирских проводников умерших; просто умершему указывали маршрут, по которому он должен следовать, — это похоже на индонезийские или полинезийские погребальные плачи и Тибетскую книгу мертвых. Присутствие проводника душ в ведические и браминские времена было, вероятно, излишним, потому что — несмотря на все исключения и противоречия в текстах — маршрут умершего вел его по направлению к Небу и, следовательно, был менее опасен, чем дорога вАд.
Во всяком случае, Древняя Индия знает очень немного "нисхождений в Ад". Хотя идея подземного Ада засвидетельствована уже в Ригведе,[1334] экстатические путешествия в подземный мир очень редки. Нацикетаса отдал «Смерти» его отец, и юноша действительно отправляется в обиталище Ямы,[1335] но это загробное путешествие не производит впечатления «шаманского» переживания: в нем отсутствует экстаз. Единственным четко засвидетельствованным случаем экстатического путешествия в потусторонний мир является случай Бхригу, «сына» Варуны.[1336] Лишив его сознания, бог посылает его душу в различные области Космоса и Преисподней. Бхригу даже присутствует при наказании виновных в некоторых ритуальных преступлениях. Бессознательность Бхригу, его экстатическое путешествие через Космос, наказания, свидетелем которых он является и которые ему затем объясняет сам Варуна, — все это напоминает нам Арда Вираф. С тем, естественно, различием, которое может быть между загробным путешествием, дающим полную картину посмертных воздаяний (как в случае Арды Вирафа), и экстатическим путешествием, открывающим лишь ограниченное количество ситуаций. Но и в том и в другом случае еще можно расшифровать схему загробного инициационного путешествия, использованную и перетолкованную ритуалистами.
Здесь уместно также вспомнить «шаманские» мотивы, еще сохранившиеся в таких сложных персонажах, как Варуна, Яма и Ниррити. Каждый из этих богов, на соответствующем ему уровне, является "связующим".[1337] Многие ведические гимны упоминают о "путах Варуны". Узами Ямы[1338] обычно называют "узы смерти".[1339] Ниррити сковывает тех, кого хочет погубить,[1340] и богов просят об избавлении от "уз Ниррити",[1341] поскольку болезни являются «путами», а смерть — не чем иным, как наивысшими «узами». В другой работе мы проанализировали очень сложный символизм, в рамки которого вписывается и магия "уз".[1342] Поэтому здесь нам достаточно сказать, что некоторые аспекты этой магии являются шаманскими. Если «силки» и «путы» фигурируют среди наиболее специфических атрибутов богов смерти, причем не только в Индии и Иране, но и в других регионах (Китай, Океания и т. д.), то и шаманы имеют силки и лассо, предназначенные для тех же целей: поимки заблудших душ, покинувших свое тело. Боги и демоны смерти ловят души умерших в сети; например, тунгусский шаман использует лассо для поимки беглой души больного.[1343] Но символизм «связывания» во всех отношениях выходит за рамки собственно шаманизма; только в колдовстве «узлов» и «уз» встречаются определенные черты сходства с шаманской магией.
Вспомним, наконец, и об экстатическом восхождении Арджуны на Гору Шивы, со всеми его световыми эпифаниями;[1344] не будучи «шаманским», оно входит в категорию мистических восхождений, к которым относятся и шаманские. Что касается световых переживаний, то здесь вспоминается кауманек эскимосского шамана, «блеск» или «свет», которые вдруг приводят все его тело в дрожь(см. выше). Разумеется, такое явление, как "внутренный свет", вспыхивающий вследствие долгих усилий концентрации и медитации, хорошо известно всем религиозным традициям и широко распространено в Индии, от Упанишад до тантризма (см. выше). Мы привели эти несколько примеров для того, чтобы указать рамки, в которые можно вписать некоторые шаманские переживания, поскольку, как мы не раз повторяли в этом труде, шаманизм в своей совокупности не всегда и не обязательно является извращенной и мрачной мистикой.[1345]
Упомянем попутно также магический бубен и его роль в индийской магии.[1346] Легенда иногда упоминает о божественном происхождении бубна; в одном из преданий говорится, что нага (дух-змея) открывает царю Канишку эффективность гханта в ритуалах дождя.[1347] Мы подозреваем здесь влияние неарийского субстрата, тем более, что в магии исконных народов Индии (магии, которая, не всегда имея шаманскую структуру, тем не менее граничит с шаманизмом) бубны занимают важное место.[1348] Поэтому мы не занимаемся исследованием ни бубна у неарийских народов Индии, ни культа черепов,[1349] столь существенного в ламаизме и во многих индийских сектах тантрической ориентации. Некоторые подробности мы приведем ниже, не претендуя, впрочем, на полное освещение проблемы.
Шаманизм у некоторых коренных племен Индии
Благодаря исследованиям Веррьера Элвина,[1350] мы достаточно хорошо знаем шаманизм саоров, очень интересных с этнологической точки зрения аборигенов Ориссы. Прежде всего мы задержимся здесь на автобиографиях саорских шаманов и шаманок: они обнаруживают поразительное сходство с "инициационными бракосочетаниями" сибирских шаманов, которые мы исследовали выше. Заметим, однако, два различия: (1) поскольку у саоров есть как шаманы, так и шаманки, причем последние иногда даже более многочисленны, чем первые, то оба пола заключают эти бракосочетания с существом с того света; (2) "небесные супруги" сибирских шаманов обитают на Небе или, в некоторых случаях, в степи, тогда как все духовные супруги саоров населяют подземный мир, царство теней.
Кинтара, шаман из Хатибади, рассказал Веррьеру Элвину следующее:
"Мне было около двенадцати лет, когда женщина-дух-хранитель по имени Джангмай пришла ко мне во сне и сказала: "Я довольна тобой; я люблю тебя; я люблю тебя так горячо, что ты должен жениться на мне". Но я отказал ей, и она целый год приходила, ухаживала за мной, пытаясь уговорить меня. Но я всегда отвергал ее, пока она, наконец, не рассердилась и не натравила на меня свою собаку (тигра). Но почти в это же время другая покровительница пришла просить меня, чтобы я женился на ней. Когда первая узнала об этом, то сказала: "Я первая полюбила тебя и считаю тебя своим мужем. А теперь ты любишь другую, но я этого не позволю". Поэтому я ответил «нет» другой девушке. Но первая, в своей ревности и бешенстве, сделала меня сумасшедшим, увлекла меня в джунгли и лишила меня памяти. В течение целого года она делала со мною все, что хотела". В итоге родители юноши вызвали шамана из соседнего селения и первая девушка сказала его устами: "Не бойтесь. Я выйду за него замуж… Я помогу ему во всех трудностях". Удовлетворенный отец согласился на это бракосочетание. Через пять лет Кинтара женился на девушке из своей деревни. После свадьбы Джангмай, покровительница, обратилась к Дасуни, молодой жене, устами их общего мужа, со следующими словами: "Теперь ты будешь жить с моим мужем. Будешь приносить воду, перебирать рис и готовить пищу: ты будешь делать все, я не могу делать ничего. Я должна жить в подземном мире. Все, что я могу сделать, это помогать, когда наступают трудности. Скажи мне, будешь ли ты меня чтить или будешь со мною спорить?" Дасуни ответила: "Зачем мне ссориться с тобой? Ты женщина-бог, и я дам тебе все, что тебе будет нужно". Джангмай была удовлетворена таким ответом и сказала: "Это хорошо. Ты и я будем жить как сестры". Затем она обратилась к супругу: "Заботься об этой женщине так, как ты заботился обо мне. Не бей ее, не обижай". Сказав это, она ушла. От своей земной супруги Кинтара имел сына и трех дочерей, а от покровительницы — сына и двух дочерей, живущих в подземном мире. "Когда сын появился на свет, — продолжал Кинтара, — покровительница принесла его мне и назвала его имя; она положила его мне на колени и сказала, чтобы я приготовил ему еду. Когда я сказал, что сделаю это, она вернулась с ребенком в нижний мир. Я принес в жертву сыну козу и освятил для него кувшин".[1351]
