Сергей Романовский - Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции
…Любопытно было наблюдать, как стыдливо раздевалась коммунистическая утопия перед нетерпеливо мнущимися «пере-стройщиками».
Сначала она сбросила с себя френч и мягкие хромовые сапоги сталинизма. Публицисты и писатели набросились на них и стали остервенело рвать на части. Со сталинизмом расправились быстро. Уже в 1988 г. всем все стало ясно. Заодно со Сталиным поквитались и с его подручными. Но «верных ленинцев – репрессированных» еще жалели. Как же, невинные жертвы, убиенные сатрапом. С нескрываемой симпатией писали о Н. И. Бухарине, А. И. Рыкове, Л. Б. Каменеве, М. Н. Тухачевском и иже с ними [654]. Еще в самом конце 1987 г. неприкасаемыми темами были Ленин, партия и Великий Октябрь. Все публикации к 60-летнему юбилею ВОСР даже в радикальном «Новом мире» были лживого окраса.
Потом утопия сняла платье. И вновь на него набросились и стали рвать друг у друга из рук. Появились правдивые статьи о всех «верных ленинцах». И оказалось, что они по сути своей близнецы, ни нравственно, ни политически не различимые. Все они преданно служили одной идее, все они в равной мере были фанатами и все (без исключения) безжалостные убийцы. В. С. Пикуль был, кажется, первым, кто еще в 1989 г. написал, что «в общем-то это все одна шайка». Но тогда эту очевидность не признали: партия еще была в силе и расписываться в собственных преступлениях не пожелала, списав их на «деформации сталинизма» [655].
Наконец, утопия добралась до исподнего. В. Солоухин со вниманием, приглушив отвращение и брезгливость, прочел те тома из полного собрания сочинений Ленина, которые никто никогда не читал, ибо содержали они разные деловые записки да телефонограммы. Но писатель осилил их, сделал выписки и опубликовал в виде тонкой книжицы «Моя лениниана». Она стала бомбой страшной разрушительной силы. Было фактически доказано то, что интуитивно понимали многие, узнав правду о всех генерациях вождей ленинизма: не мог чистый, незапятнанный человек руководить «шайкой». Значит, он был на голову выше своей «братвы». Так оно и оказалось, когда стали доступны материалы ленинского архива и исследователи смогли ознакомиться с «потаенными бумагами» вождя трудящихся всего мира, не вошедшими в Полное собрание его сочинений. Книга А. Г. Латышева «Рассекреченный Ленин», изданная в 1996 г., довершила начатые Солоухиным раскопки.
На утопии осталась последняя одежонка, прикрывавшая срамные места, – партия. Ее она сбросила в августе 1991 года. И предстала перед нетерпеливыми «перестройщиками» (они теперь стали величать себя демократами) в голом виде. Те с изумлением обнаружили, что перед ними сморщенная, страшная, костлявая старуха. Настоящая Баба Яга. И они с гиканьем прогнали ее прочь…
Теперь обратим внимание на один весьма любопытный нюанс. Если к свержению монархии в России, в чем мы убедились, приложила руку радикальная русская интеллигенция, то на ликвидацию социалистической системы советская интеллигенция никакого реального влияния оказать не могла. Те незначительные диссидентские группы, которые в разные годы существовали в СССР, политической погоды не делали, и даже такие известные радикалы, как А. Д. Сахаров и А. И. Солженицын, вопреки мнению некоторых политологов [656], также не могли влиять на интеллектуальный климат страны, ибо «самиздат» читали лишь единицы.
Социалистическая система разложилась и струхлявилась сама, ее убило время, ибо она вошла в противоречие с основными тенденциями мировой истории конца XX века.
Наивно также полагать, будто советскую систему погубило отсутствие налаженного диалога с собственной интеллигенцией [657]. Его и быть не могло, ибо, как мы договорились еще в начале книги, интеллектуал, существующий в гармоничном единении с властью, не может считаться интеллигентом, так сказать, по определению.
Что касается советской интеллигенции, пришедшей к реальной власти в России после провала ГКЧП, то она повела себя в определенном смысле как большевики в 1917 г.
Во-первых, сходство в том, что и те и другие стали насильно внедрять в жизнь заведомо утопические схемы построения нового общества. Так, новые русские демократы, или интеллигенты советской выучки, посчитали сами и убедили в этом мало что смыслившего в экономике первого выборного президента России, что новую политическую и экономическую систему можно строить, не считаясь с наличествующим социально-экономическим, политическим и социокультурным материалом, а ориентируясь только на то, «как должно быть обустроено российское общество в соответствии с определенным идеалом» [658].
Во-вторых, построение новой экономической системы они начали «с чистого листа», посчитав, что абсолютно все наработки старой системы необходимо игнорировать. Это, конечно, также напоминает внедрение в жизнь заведомо утопической схемы. Не прошло и года с начала «гайдаровских реформ», как стало ясно, что подобная идеология потерпела полный крах. Было много «рыночной фразеологии» и мало профессионализма. Нетерпение мысли в который раз погубило дело.
В-третьих, за долгие десятилетия господства в нашей стране коммунистической идеологии наши доморощенные экономисты отучились мыслить самостоятельно. А потому «Гайдар и его команда» ничего своего так и не создали. Им ничего другого не оставалось, как заявив, что «экономические законы для всех едины», списать все с западного отличника и получить «неуд» от обнищавшего народа.
Итак, Россия вступила в новую фазу своей истории, ранее невиданную и непредсказуемую.
Из обжитой и привычной политической казармы история России ушла в демократическую самоволку и один Бог ведает, что она там натворит.
Вечная беда российского исторического процесса в том, что никак не удается синхронизировать политические новации и экономические свободы, да к тому же вовремя уравновесить эти системы необходимой мерой социальной защищенности граждан. Подобная разбалансированность неизбежно приводила не к плавному развитию, а к резкому расслоению общества и социальным взрывам. Отсюда и чисто российские парадоксы исторического процесса: радикальная русская интеллигенция конца XIX – начала XX века протрассировала путь к свободе и… рухнула в невиданное рабство; Ленин увлек Россию в утопию, залив страну кровью, и… был провозглашен одним из величайших политиков всех времен; Сталин слепо и преданно шел по указанному Лениным пути, истребив десятки миллионов советских людей, и… стал подлинным кумиром и божеством в глазах нетронутых; Хрущев все силы употребил на сокращение партийного и государственного аппарата и… тот разбух до невероятия и пожрал его; Горбачев пытался реанимировать партийный труп, влить свежую кровь в социалистическую идею и удержать на гнилых веревках разваливающуюся империю и… те рухнули, придавив заодно и Горбачева [659].
Таков самый приблизительный контур «бед и грехов России» (Г. П. Федотов), из коего она тщится вырваться уже целое столетие. Надо полагать, что придуманная Горбачевым перестройка стала всего лишь очередной, но, по-видимому, решающей попыткой.
Устранив имперские начала государственного устройства, Россия неизбежно должна встать на путь национального самоосознания, оно очень быстро спустится с философского занебесья и станет мотором как политических, так и социально-правовых реформаций. Возможно, что именно имперская государственность была тем барьером, преодолеть который не смогла ни одна из более ранних реформ российской жизни. И именно она являлась неисчерпаемым кладезем пресловутых национальных «особостей», столь любимых старыми славянофилами и свежеиспеченными русофилами, ими они объясняли все неудачи экономических и политических реформ. Но на главную особость – национальную конгломеративность российского государства, веками цементируемого не взаимной экономической и политической выгодой, а лишь нерушимым блоком полиции и чиновничества, никто не указывал. Вероятно, потому, что нельзя устранить данность. Но коли так, нечего тогда завистливо озираться окрест – нет там ничего подобного, а где есть (размером, правда, помельче), так и живут там соответственно получше, чем в России, но все же похуже, чем в остальном «цивилизованном мире».
Однако на смену советскому имперскому монстру пришел имперский российский монстр с теми же, по сути, особостями, да с еще нацело утраченной нравственностью и практически легализованным экономическим криминалом. Страдать по реформам в этих условиях – дело бесперспективное.
Россия, развалив советскую империю, сохранила в нетленности все ее основные атрибуты и прежде всего номенклатурную вертикаль, головка которой по-прежнему торчит в Кремле и лишь щупальца теперь присосались к бывшим российским автономиям, их самостоятельности новые российские демократы боятся так же сильно, как некогда царь-батюшка страшился самостоятельности Царства Польского.
