Жак Эргон - Повседневная жизнь этрусков
Глава первая
ВНЕШНОСТЬ ЭТРУСКОВ
Какими могли быть этруски? Нравы этого странного народа вызывали удивление как их современников, так и потомков; поневоле возникает вопрос: не было ли у них, как у героя «Персидских писем» Монтескье, «чего-нибудь примечательного в облике»? Существовал ли этрусский тип внешности, по которому в толпе обитателей Средиземноморья с первого взгляда можно было бы отличить пирата из Цере, гаруспика из Тарквиний, куртизанку из Пирги? Довольно важно узнать с самого начала, с кем мы будем иметь дело и был ли у этих людей, которых мы намерены застать за их повседневными занятиями, свой особый облик
Данные медицинской биологии
Этот вопрос не нов, и над его разгадкой билось множество ученых — археологов, антропологов, биологов, в основном, впрочем, пытавшихся доказать восточное происхождение этрусков. В своих последних статьях сэр Гейвин де Бир, директор музея Виктории и Альберта{19}, даже обращается с этой целью к генетике групп крови. Процентное соотношение между четырьмя группами крови, на которые подразделяется человечество, сохраняется с завидным постоянством для каждой расы и на протяжении веков объединяет, например, еврейские общины Голландии и России, противопоставляя их основному населению. Венгерские цыгане в этом плане практически не отличаются от индусов, потомками которых являются. Было отмечено, что на географической карте с гематологическими показателями в центре Италии находится зона, примерно совпадающая с границами Тосканы, где количество людей с группами крови А и Б (2-я и 3-я) на пять процентов выше, чем в соседних областях — на юге и севере страны, а это позволяет предположить, что прапраправнуки этрусков состоят в родстве с восточными народами — армянами, индусами и цыганами.
В 1958 году фонд СИБА[5], воодушевленный этими гипотезами, организовал в Лондоне коллоквиум по медицинской биологии и происхождению этрусков{20}. Представители археологии и естественных наук попытались сопоставить методы своих исследований и их результаты. По правде говоря, ученые высказывались очень осторожно, и в их докладах обычно не содержалось четких выводов, в особенности о восточном происхождении этрусков. В завершение участники конгресса лишь высказали пожелание о проведении детального исследования групп крови у населения Этрурии и соседних с ней областей.
Уже целый век антропологи измеряют черепа, найденные в этрусских некрополях, прекрасно понимая, что материал для их исследований весьма скуден, к тому же из области наблюдений приходится полностью исключить эпоху, когда тела в основном кремировали.
Джузеппе Серджи внимательнейшим образом изучил 44 черепа, найденные в гробницах семи городов Этрурии, и идентифицировал среди них 34 долихоцефала и мезоцефала и 10 брахицефалов: длинные и средние черепа могли принадлежать захватчикам, пришедшим с Востока, а широкие — коренным жителям. На это ему тут же возразили, что такие черепа в целом характерны для средиземноморской расы, господствовавшей во всей Южной Европе с эпохи неолита{21}. Факты так переплелись, что просто страшно становится, когда некоторые антропологи с непоколебимой уверенностью переходят к обобщениям: «Поверхность черепов этрусков гладкая, надбровные дуги выражены слабо. Боковые стенки черепной коробки, если посмотреть на них сверху, не параллельны, как это характерно для средиземноморских долихоцефалов, а сходятся впереди. В области париетальных костей череп широкий, а лоб узкий. Глазницы расположены высоко и имеют округлую форму, нос тонкий». Сэр Гейвин заключает: «По описаниям антропологов легко узнать тип супружеской четы с саркофага из Черветери: удлиненное лицо, тонкий нос, узкий и высокий лоб без выпуклых надбровных дуг, немного вытянутая форма головы»{22}.
Данный саркофаг из терракоты, найденный в Черветери (Цере) и датируемый второй половиной VI века до н. э., хорошо известен. Он даже существует в трех практически идентичных экземплярах: один находится в Лувре, второй — в музее Вилла Джулия в Риме, а третий (копия) — в Британском музее{23}. Мы не будем подробно описывать эту пару возлежащих на ложе поминального пира супругов с тонкими, изящными чертами лица, с легкой улыбкой на устах. Позже мы убедимся, что присутствие женщины, лежащей рядом с мужем, который нежно положил правую руку ей на плечо, — недопустимая вольность для Греции, но для Этрурии обычное дело. На голове у женщины tutulus, головной убор наподобие сахарной головы, который часто носили этрусские дамы в древние времена, на ногах — calcei repandi, традиционная обувь с острым, загнутым кверху носком. Но несмотря на позу и некоторые детали одежды, имеющие явно ионийское происхождение, лица супругов поразительно напоминают лица статуй той же эпохи из Греции и Малой Азии. Женщина похожа на первых аттических кор[6], что же касается мужчины, то, по словам Шарля Пикара, «этот тиррен с окладистой бородой, овальным, почти треугольным лицом, раскосыми глазами и пышными волосами, свободно ниспадающими на плечи, мог бы родиться среди эгейских пастухов»{24}.
О чем рассказывают статуи
Следует ли отсюда вывод, что на саркофаге из Черветери этруски изображены именно такими, какими они были на самом деле, и что вельможи и знатные дамы при дворе Тарквиниев походили на эту терракотовую пару? Не нужно забывать о великой силе искусства, навязывающей жизни свои законы. Скорее, как говорится, природа станет подражать искусству, чем искусство воспроизведет реальность. Если в эпоху импрессионистов французы, пресытившись академической красотой, влюбились в купальщиц Ренуара, танцовщиц Дега и нимф Родена, чья животная грация будила их чувственность, это вовсе не значит, что в одно прекрасное утро француженки 1880-х годов проснулись с раскосыми глазами, приплюснутым носом и полными губами или что на берегах Сены обосновалось поселение таитянок, последовавших за Гогеном. А ведь в древней Этрурии влияние ионического стиля было гораздо более властным и повсеместным! Вместе с дорогими шерстяными тканями из Милета и чернофигурными амфорами из Клазомен или Аттики, вместе с техническими приемами ремесленников и даже внешним обликом богов этруски вывезли из Малой Азии и Греции каноническое представление о плавной линии лба, прямом носе, миндалевидных глазах и особенной улыбке, под которое они старались подстраиваться при жизни и которое во многом определяло собой тот образ, что должен был остаться после их смерти. Так что в надгробных изваяниях древних времен они предстают перед нами в масках.
Заманчиво поискать более правдивые свидетельства в памятниках более поздней эпохи, когда этрусский реализм, поощряемый податливостью терракоты, хоть и испытывал на себе, то тут, то там, влияние других стилей, в конечном счете все же развеял по ветру эти маски, вышедшие из моды. Накануне Второй мировой войны этим увлеклись немецкие ученые из числа приверженцев расовой теории (Rassentheorie). Выбирая по своему усмотрению ту или иную характеристику, казавшуюся им специфической, они приходили к совершенно разным выводам. Один ученый, разглядывая урны с прахом с изображением усопших, был поражен тем, что у некоторых этрусков были носы с горбинкой или крючком{25}. Их тут же занесли в список «орлиноносых» рас, а профессор Фишер в 1938 году повсюду встречал, зарисовывал и фотографировал итальянцев с орлиным носом — бесспорно этрусским. Везде, особенно в Кьюзи, на родине Порсенны[7], а еще в Волатеррах и Тарквиниях. В Перузии их оказалось маловато, а в Витербо не было совсем. Не связано ли это с историей Витербо, за который долго боролись римский папа и император Священной Римской империи, и не могли ли многочисленные иноземные вторжения привести к физиогномическому перевороту и исчезновению орлиных носов? Но едва затихло эхо его доклада в Берлинской академии наук, как автор одной из статей в журнале «Клио» заявил, что обнаружил главный отличительный признак этрусской расы и доказательство ее восточного происхождения — тучность{26}.
Надо признать, что всему виной Катулл и Вергилий, которые, не сговариваясь, обличали: один — obesus Etruscus, а второй — pinguis Tyrrhenus[8]{27}. Катулл, рассказывая о различных народах, населяющих Италию, упоминает наряду со «скупым умбром» и латинянином из Ланувия, «смуглым и с крепкими зубами», «тучного этруска». Вергилий в более возвышенной манере описывает церемонию жертвоприношения под звуки флейты: «Жирный тирренец меж тем на кости слоновой играет у алтаря». И действительно, этрусские саркофаги II–I веков до н. э. зрительно подтверждают слова поэтов. На них усопший изображен полулежа на боку, опираясь на локоть, с чашей в другой руке, в позе пирующего. Скульптор-реалист не скрывает, а наоборот, выставляет напоказ с некой безжалостной снисходительностью внушительных размеров живот, выпирающий из распахнутых складок покрывала.