Григорий Чхартишвили - Писатель и самоубийство. Часть 2
Мудрецы, возглавлявшие стоическую школу, отличались завидным долголетием, но при этом почти все они ушли из жизни добровольно, не дожидаясь, пока их оставят последние силы и угаснет разум. Основатель учения Зенон Китионский (ок.335-ок.262 до н. э.) в старости с нетерпением ждал знака, который известил бы его о том, что пора оборвать опостылевшее существование. Согласно преданию, он споткнулся и, чтобы удержаться на ногах, коснулся земли пальцем. Это прикосновение было истолковано Зеноном как зов земли, и он немедленно поспешил откликнуться — пошел и удавился.
Его преемник Клеанф (331/330-232/231 г. до н. э.) не дожил до ста лет всего одного года. Рассказывают, что врачи прописали старцу воздержание от пищи, чтобы излечить его от нарыва на десне. Он два дня ничего не ел и поправился, однако жить далее не пожелал — так и заморил себя голодом.
Сменивший Клеанфа Хрисипп (ок.280-ок.204 до н. э.) избрал более приятный способ избавиться от старческой немощи: он упился неразбавленным вином, что для древних греков почему-то было смертельно.
Следуя уже укоренившейся в стоической школе традиции, покончил с собой и 80-летний Антипатр Тарсийский (ок.210-ок.130 до н. э.), ощутивший, что силы его на исходе. Отвергавший богатство киник Антисфен (ок.445-ок.336 до н. э.) в глубокой старости закололся кинжалом. А материалист Демокрит (ок.460 — ок.370 до н. э.) проявил удивительную безмятежность по отношению к собственной смерти. Решив, что пожил достаточно, он перестал есть. К умирающему от истощения и слабости философу пришла племянница и попросила его повременить со смертью, чтобы не омрачать приближающийся праздник. Демокрит благодушно согласился понюхать принесенные ею горячие лепешки, что продлило его жизнь еще на три дня, а потом скончался, сохранив разум и достоинство до последней минуты своей жизни. В эпоху расцвета христианской этики старческое самоубийство от гордости расценивалось как самоубийство от гордыни, то есть дважды смертный грех, и перестало рассматриваться в качестве альтернативы дряхлению. Старики вверяли свою судьбу Богу и воспринимали предсмертные тяготы как духовное испытание перед встречей с Вечностью. Однако с возрождением агностицизма и материализма феномен старческого суицида воскрес и в последние сто лет становится все более распространенным.
Пример последовательно материалистической жизни и смерти, послуживший своего рода прологом к последующему нарастанию суицидальной волны у людей преклонного возраста, подали супруги Лафарги. Публицист и литературный критик Поль Лафарг (1842–1911), которого Ленин назвал «одним из самых талантливых и глубоких распространителей марксизма», был зятем Карла Маркса, великого материалиста, передавшего атеистические убеждения и своим детям. Две дочери основоположника — Элеонора и Лаура — покончили жизнь самоубийством. Первая была склонна к аффектам и в 43 года выпила синильной кислоты, предварительно зачем-то нарядившись во все белое. Лаура же уговорилась с мужем, что они не станут дожидаться невзгод старости и доверяться милостям судьбы. Супруги заранее решили, что уйдут из жизни вместе и сделают это прежде, чем им исполнится семьдесят. Так они и поступили, проявив завидное самообладание и редкостную силу воли. В предсмертной записке Поля говорится: «Я здоров душой и телом. Ухожу из жизни, пока жестокая старость не отняла духовные и физические силы, не лишила меня радости жизни… Я умираю с радостной уверенностью, что дело, которому я посвятил вот уже 45 лет, восторжествует. Да здравствует коммунизм, да здравствует международный социализм!» Что ж, это красивая смерть.
Однако в XX веке изящное бесстрастие древних и идеологическая ангажированность Лафаргов у стариков не в чести. Обычно они уходят из жизни в молчании, не оставляя записок. Все и так уже сказано прожитой жизнью. Даже старые писатели в наше время умирают тихо, без пафоса, ничего не пытаясь своей смертью доказать.
Так поступил Тибор Дери (1894–1977), переживший за свою долгую жизнь немало политических увлечений и разочарований. Для него «зовом земли» стал перелом шейки бедра — Дери перестал принимать пищу и через несколько дней умер.
Безмолвно ушел и жизнелюбивый, остроумный Богумил Грабал (1914–1997), выбросившийся из больничного окна. Ему наверняка пришлась бы по вкусу официальная версия случившегося: выпал из окна, кормя крошками голубей. Почему бы и нет?
Китайский мудрец Ли Чжи (1527–1602) на старости лет был помещен в тюрьму за еретические сочинения, что, впрочем, не грозило ему особенно суровыми карами. Однако старый монах перерезал себе горло и упал на пол, истекая кровью. «Зачем вы это сделали?» — участливо спросил вбежавший стражник. Ли Чжи не мог говорить и написал на ладони кровью: «Что еще остается после семидесяти?»
Нужда
За нищету даже и не палкой выгоняют, а
метлой выметают из компании человеческой,
чтобы, тем оскорбительнее было.
Ф.М. Достоевский. «Преступление и наказание»Этот некрасивый, прозаический, даже скучный мотив довел до самоубийства многих. Усталость, безнадежность и отчаяние — вот неизменные спутники нищеты, делающие жизнь невыносимой.
Писательство — ремесло заведомо некоммерческое. Во всяком случае, если говорить о настоящих литераторах, а не о профессионалах массовой беллетристики. От чернильницы с гусиным пером до сумы (как, впрочем, и до тюрьмы) рукой подать.
Типический литератор — это непрактичный человек сомнительных (с точки зрения доходности) занятий, да к тому же еще и много о себе понимающий. Гордость и самомнение плохо сочетаются с тощим кошельком. Нужда кроме всего прочего еще и унизительна, а для творческого человека хуже унижения ничего нет.
При этом бедность, то есть материальные лишения, не доведенные до последней крайности, литератор переносит легче, чем средний обыватель. В обмен на читательское внимание и хвалу критиков писатель готов отказаться от благополучия. Именно это сегодня и происходит с писательским сообществом в нашей стране. Пока в СССР литераторы составляли привилегированную касту, в «инженеры человеческих душ» рвалось немало деловых, расчетливых людей, которые могли бы с еще большим успехом реализовать себя на государственном или предпринимательском поприще. Теперь же, когда серьезные занятия литературой сулят лишь скудный, нерегулярный гонорар, когда круг читателей многократно сузился, а тиражи некоммерческой прозы составляют в лучшем случае несколько тысяч экземпляров, пропорция практичных и дальновидных людей в писательском цехе резко сократилась. Но все равно пишут, и много пишут, не боясь гарантированной бедности — природа продолжает исправно поставлять все новые и новые когорты молодых людей, инфицированных творчеством. То же происходит и в богатых странах. Преуспевающих писателей, живущих на одни только гонорары, там считанные единицы, а остальная пишущая братия живет скуднее норм среднего класса, но на бедность не жалуется, благо есть преподавание на курсах creative writing,[5] да и гранты с феллоушипами время от времени перепадают.
Однако волшебное слово «грант» возникло в писательском лексиконе недавно, а до этого в течение долгих столетий страшный призрак не «честной бедности», а самой настоящей лютой нужды постоянно витал над литератором — если, конечно, ему не повезло родиться в состоятельной семье. Настоящая нужда, в отличие от бедности, разит творческого человека насмерть.
В истории писательских самоубийств нищета обычно присутствует в качестве одного из компонентов ситуации, приведшей к трагическому исходу. Нужда — общий фон, задник суицидной декорации. Не столько истинная причина самоубийства, сколько прелюдия к «последней капле», которой может стать какое-нибудь вызванное нищетой унижение, потрясение, болезнь.
Случаи, когда обнищание стало единственной или, по крайней мере, главной причиной самоубийства, встречаются в писательской среде гораздо реже, чем у прочих слоев населения.
И все же такие примеры были.
Один из литераторов умер от голода в самом буквальном смысле. Английского поэта и публициста Александра Бирни (1826–1862) литературные занятия довели до полного финансового краха. Ради них он оставил священнический сан, стал издавать газету, но разорился. Ввергнутый в полную нищету, он бродяжничал, а когда душевные и физические силы иссякли, лег в поле в стог сена и две недели умирал, делая записи в дневнике. Нашли его слишком поздно и вернуть к жизни не смогли.
Совсем иной уровень нужды свел в могилу другого англичанина — сэра Джона Саклинга (1609–1642). Тот не голодал, а всего лишь лишился богатства. Он был одним из самых блестящих кавалеров при дворе Карла I, владельцем обширных поместий и известным игроком, а пьесы и стихи писал исключительно для собственного развлечения. Впрочем, эти произведения, продолжавшие шекспировскую традицию, были вовсе недурны и занимают почтенное место в истории английской литературы. Особенно хорошо удавались «величайшему таланту своей эпохи» изящно-циничные любовные стихотворения:
