Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. От дворца до острога
Дорого стоило не само содержание царской семьи, дорого стоило содержание двора, считавшегося самым роскошным в Европе. Полагали, что того требовало величие державы: в глазах иностранцев двор представлял Россию. Фрейлина жены Николая I Мария Фредерикс писала: «Вся обстановка их была царская, величественная; они понимали, что престиж необходим в их высоком положении. Большие балы и обеды давались очень часто в течение всего года во дворце» (174; 299). Фрейлина цесаревны А. Ф. Тютчева утверждала, что русский двор был самый пышный, самый блестящий и самый светский из всех европейских дворов, и цесаревна, принцесса Дармштадтская, буквально испытывала ужас перед своей неожиданно блестящей судьбой (183; 77).
Эта дороговизна двора усугублялась колоссальным воровством дворцового персонала. Хорошо осведомленный начальник канцелярии министерства двора А. А. Мосолов вспоминал, что по традиции все конфеты, не съеденные приглашенными лицами, шли в распоряжение прислуги: по словам гофмаршала двора, «изменить эту традицию было бы слишком трудно. Будет масса недовольных… А гости все равно не получат того, что будет для них приготовлено» (117; 218). Мосолов пишет: «Блюстителями установленных обычаев при дворе была вся низшая прислуга, происходившая из дворцово-служительского сословия, существовавшего при крепостном праве. То были крепостные лично государя. Впоследствии сословие это юридически перестало существовать, но почти все придворные служители происходили из потомков этих крепостных и представляли весьма сплоченную среду, как бы племя или касту. Было почти немыслимо противодействовать традиционности, впрочем, совершенно не касавшейся их политических убеждений. При выборах в Думу дворцовая прислуга голосовала преимущественно за эсеров» (117; 217–218). Встречаются упоминания о том, что при поставках ко двору цены завышались в два и более раз; эта практика, между прочим, даже нашла отражение в своеобразном «народном» сказе Н. С. Лескова «Леон, дворецкий сын». О злоупотреблениях при дворе пишет и генерал Н. А. Епанчин. Он повествует о случае, когда прогуливавшийся в окрестностях Гатчины Александр III встретил крестьянина, везшего воз метел на рынок. На вопрос, почему он не продает метлы во дворец, тот ответил, что на рынке платят значительно больше да к тому же во дворце нужно долго ждать расчета. За весь воз он просил 10 руб. Император направил его во дворец и там приказал купить у него метлы по указанной цене, а затем, вызвав лицо, занимавшееся такими закупками, узнал, что обычно за метлы платят «много выше 10 рублей. Этот случай, наверно, вызвал, где следует, своего рода панику, но не знаю, повлияло ли это на упорядочение поставки метел во дворец…
В придворном хозяйстве… была не только небрежность, но и недобросовестность…
В таком большом хозяйстве, как дворцовое, было много служащих, и даже самый строгий контроль не мог устранить злоупотреблений… Бороться с этим злом было нелегко. Известно, что когда однажды Император Николай Павлович потребовал сальную свечу, чтобы смазать нос по случаю насморка, то с тех пор в счетах выводилась ежедневно одна сальная свеча, якобы по требованию Государя.
Подобное происходило и при Императоре Александре III, о чем мне рассказывал лейб-медик К. Г. Гирш… Однажды к нему в Петергоф приехали двое-трое его знакомых. Гирш решил угостить их чаем; не имея своего хозяйства, он спросил гоф-фурьера, можно ли сервировать чай для его гостей; тот отвечал, что вполне возможно, и в назначенное время был подан чай с печеньями, фруктами, конфетами и шампанским, чего Гирш вовсе не просил. На его замечание гоф-фурьер ответил, что это уж так установлено… и что Гирш, по своему званию, имеет полное право его получать.
Однако через некоторое время гофмаршал… при случае шутя намекнул Гиршу, что он, по-видимому, очень любит фрукты, конфеты и шампанское, так как каждый день ему подается угощение… Оказалось, что те, кому это было выгодно, выводили ежедневно в расход на имя Гирша известный номер с того дня, как он просил подать чай для его знакомых.
Помню хорошо и не забуду никогда другой случай. Однажды, после Высочайшего завтрака в Петергофе при Императоре Александре III, я зашел к… дворцовому коменданту… Гессе…
Я застал Петра Петровича чрезвычайно взволнованным… Гессе… сказал мне, что он раздражен тем, к чему бы давно следовало привыкнуть. «Вот ты был на завтраке. Как ты думаешь, что может стоить завтрак? Рублей десять или что-нибудь в этом роде, а выведут в расход много раз больше» (64; 180–181).
Если у такого строгого Императора, как Николай I, в буквальном смысле слова под носом происходило воровство, то что же творилось за стенами дворца?!.
Впрочем, воровство, и самое тривиальное, «детское», было характерно не только для дворцовых служащих. А. А. Игнатьев писал, что после придворных балов, сопровождавшихся ужином, приглашенные буквально грабили стол, расхватывая оставшиеся дорогие фрукты и конфеты. Однако и генерал Епанчин пишет, что однажды Александр III обратил внимание на значительный расход фруктов и конфет и вообще угощения во время дворцовых приемов. «Иногда приглашенных было немного, а расход на угощение выводился очень большой… Гости не могли уничтожить все это количество. Особенно государь обратил внимание на расход фруктов…» Победоносцев, с которым царь беседовал, сказал, что такой расход вполне возможен: сам он съел один апельсин, а другой и грушу взял для своей приемной дочери. Сам Епанчин признается, что «держался такого обычая и привозил нашим детям, когда они были маленькие, «Царские гостинцы» (64; 179). Описывая патриархальные времена Александра I и старого русского барства, граф В. А. Соллогуб вспоминал о возвращениях своей бабушки Е. А. Архаровой с придворных обедов: «Весь дом ожидал нетерпеливо ее возвращения… Впереди выступал Дмитрий Степанович (дворецкий. – Л. Б.)… В каждой руке держал он тарелку, наложенную фруктами, конфектами, пирожками – все с царского стола. Когда во время обеда обносился десерт, старушка не церемонилась и, при помощи соседей, наполняла две тарелки лакомою добычею. Гоф-фурьер знал, для чего это делалось, и препровождал тарелки в пресловутый рыдван. Возвратившись домой, бабушка разоблачалась… и садилась в свое широкое кресло… Начиналась раздача в порядке родовом и иерархическом. Мы получали плоды отборные, персики, абрикосы и фиги, и ели почтительно и жадно. И никто в доме не был забыт, так что и Аннушка кривая получала конфекту, и Тулем удостоивался кисточкою винограда, и даже карлик Василий Тимофеич откладывал чулок и взыскивался сахарным сухариком» (166; 381).
Жизнь императорской фамилии, начиная с самого царя, была строго регламентированной. Уже само воспитание маленьких великих князей, в соответствии с тогдашними понятиями, зачастую грешило излишней суровостью. Александр Михайлович писал: «Следуя по стопам своего отца Императора Николая I, человека исключительной прямолинейности и твердости взглядов, отец мой считал необходимым, чтобы его дети были воспитаны в военном духе, строгой дисциплине и сознании долга… [Он] не разделял современных принципов нежного воспитания…
Поэтому не было ничего удивительного в том, что радости беззаботного детства внезапно оборвались для меня в тот день, когда мне исполнилось семь лет…
– С завтрашнего дня, – объявил мне отец, – ты уйдешь из детской. Ты будешь жить с братьями Михаилом и Георгием. Учись и слушай своих учителей…
С этого дня и до пятнадцатилетнего возраста мое воспитание было подобно прохождению строевой службы в полку. Мои братья Николай, Михаил, Сергей и Георгий и я жили как в казармах. Мы спали на узких железных кроватях с тончайшими матрацами, положенными на деревянные доски. Я помню, что много лет спустя, уже после моей женитьбы, я не мог привыкнуть к роскоши широкой кровати с двойным матрацем и полотняным бельем и потребовал назад мою старую походную кровать.
Нас будили в шесть часов утра. Мы должны были сейчас же вскакивать, так как тот, кто рискнул бы «поспать еще пять минут», наказывался самым строжайшим образом.
Мы читали молитвы, стоя в ряд на коленях перед иконами, потом принимали холодную ванну. Наш утренний завтрак состоял из чая, хлеба и масла. Все остальное было запрещено, чтобы не приучать нас к роскоши.
Затем шел урок гимнастики и фехтования. Особое внимание было обращено на практические занятия по артиллерии, для чего в нашем саду стояло орудие… В возрасте десяти лет я мог бы принять участие в бомбардировке большого города.
От 8 часов утра до 11 и от 2 до шести мы должны были учиться… Наша учебная программа, разделенная на восьмилетний период, состояла из уроков по Закону Божьему, истории православной церкви, сравнительной истории других исповеданий, русской грамматики и литературы, истории иностранной литературы, истории России, Европы, Америки и Азии, географии, математики (заключавшей в себе арифметику, алгебру, геометрию и тригонометрию), языков французского, английского и немецкого и музыки. Сверх того, нас учили обращению с огнестрельным оружием, фехтованию и штыковой атаке. Мои старшие братья Николай и Михаил изучали также латинский и греческий языки, нас же, младших, освободили от этой пытки.
