Елена Первушина - Петербургские женщины XVIII века
Как образчик ея шуток и, вообще, комизма пьесы приведем хотя-бы, следующий эпизод: Смералдина „завораживает“ своего мужа и говорит, что „он будет стоять так покамест кто другой прикоснется к нему“ и этим перенесет заклятие на себя. После этого являются по очереди Бригелл, Панталон, Доктор, Одоард, наконец, Арлекин — и сменяют друг друга, при чем „последуют многия игрушки, надлежащия к театру“, вроде, например, следующей: к завороженному Арлекину подошел маляр с красками, дотронулся до него — „Арлекин стал быть отворожен. Детина маляр неподвижен. Арлекин удивляется этой новости и думает, что которое в горшке было, то можно есть, но, узнав, что то левкас (краска) вымарал им детину“. <…>
В пьесе, Четыре Арлекина“ (№ 9) весь комизм заключается в том, что три девицы Аурелия, Диана и Смералдина влюбились в Арлекина, отвергнув любовь Сильвия, Одоарда и Бригелла. При помощи волхвов все отвергнутые преобразились в Арлекина. Вследствие этого происходит на сцене страшная путаница, которая оканчивается благополучно для отвергнутых любовников: они женятся на трех девицах, Арлекин же настоящий и старики Панталон и Доктор одурачены.
<…> в пьесе „Чародейства Петра Дабана и Смералдины царицы духов“ Арлекин делается игрушкой в руках двух чародеев, — и вот, в результате, Арлекин является перед нами то в роли короля, то медведя, то принимает образ самого Дабана, как таковой, убит Смералдиной, затем воскрес, попал в тюрьму. Смералдина прибегает к помощи Нептуна, Плутона, Прозерпины и Вулкана. Петра Дабана спасают от гибели змеи, затем провал судьи. Кончается пьеса свадьбой Семиралдины и Арлекина».
Как мы видим, успех пьесы во многом зависел он исполнительницы роли Смералдины — она своей ловкостью, изяществом, веселостью заводила все действие на сцене.
Интермедии играли двое — мужчина и женщина. Здесь от актрисы зависело еще больше. Многие сюжеты интермедий кажутся и сейчас современными. Вот, например, интермедия «Подрядчик оперы в острова Канарийские», ее постановку подробно описывает Сиповский.
«Перед нами уборная знаменитой актрисы, к которой является чужестранец с приглашением гастролировать в театре на Канарских островах. Перед нами два живых лица: с одной стороны — капризная, избалованная актриса, которая старается быть любезной перед выгодным посетителем, хотя в душе потешается над ним и презирает его; с другой стороны — самодовольный „подрядчик“, страшно ломающийся, назойливый, в то же время робеющий в присутствии „дивы“. Действие ведется очень живо, правдиво и прерывается пением разных арий, на которых певица показывает свое искусство. Начинается пьеса с монолога актрисы Дорины; она ждет антрепренера, суетится, нервничает…
Дорина (говорит многим девицам-прислуге). Ну ж, ну, не мешайте; принесите мне спинеты и стулья сюда. Ах, коль великое терпение надобно иметь с такими девками! Знают оне, что я всякой день жду одного подрятчика иностраннаго, а ничего оне здесь не убрали. (Девицам говорит). Посмотрите в окно, и ежели он идет, то скажите мне. (Пошли оне). В ожидании протвержу я некоторыя кантады (Пересматривает она многия бумаги музыкантския). Это очень мудрено, а эта стариннаго автора без трелей, колен и без знаков, что весьма противно нынешней школе, которая украшает всякое слово трелями. Вот это по мне (одна девица пришла и сказывает ей, что подрядчик идет). Что? он идет? пустите ево сюда. Лучше, что я сама пойду встретить его.
Очень жива также сцена вторая, когда Ниббий является к Дорине не во-время: она разстроена неудачным костюмом, пробирает портнаго и должна в то же время быть любезной с Ниббием.
Дорина. Это платье, говорю вам, худо сделано; не годится оно на королеву, не по моде оно. Мантия королевская должна иметь, на меньшой конец, десять аршин в хвосте!
Ниббий. Вот и я, моя госпожа, всегда до ваших услуг с моею кантадою!
Дорина. (Вот ево принесло!) ваша обязанная услужница! (портному). С этой стороны оно короче, говорю я.
Ниббий. Разве в севоднишной вечер будете вы играть, моя госпожа.
Дорина. Да, мой господин!
Ниббий. Вы, чаю, будете первою персоною?
Дорина. Да, мой господин. (Портному). Вот, как рукав испорчен. Я хочу, чтоб он шире был в этом месте! На что везде жалеть?
Ниббий. Я чаю, что вы много себе учините тем чести?
Дорина. (Ах, какая скука!). Да, мой господин! (Портному). Кажется, что вы это сделали по досаде! Шире, шире, говорю я; что-то за портные! и т. д.
Кончается пьеса к обоюдному удовольствию: контракт заключен, и знаменитость получает очень выгодный ангажемент, — все, что она потребовала, было ей обещано. Для театральных нравов добраго стараго времени небезынтересны эти строгия требования избалованной „дивы“. Оказывается, что кроме жалованья, она пожелала: 1) всегда „показывать первую персону“; 2) „чтобы игра не была коротка“; 3) чтоб театральный „пиита“ был ея „другом“; и 4) чтобы, сверх платы, давать ей „сорбеты, кафе, сахар, чай, доброй шоколат с ванилью, табак севильской и брезильской, да еще, на меньшой конец, два подарка в неделю“».
Как сцена из современного сериала звучит и интермедия «Игрок в карты»: «Очень живо изображена сцена, как муж, все спустивший в карты, хитрит пред своей женой. Жена, в конце концов, решается разстаться с картежником-мужем и идет жаловаться судье, — но попадает к мужу, который перерядился на этот случай судьей. Происходит комичная сценка ухаживанья мнимаго судьи за просительницей, — и в результате мужу-картежнику удается уличить свою жену в легком отношении к супружеским обязанностям. Пьеса кончается взаимным прощением обоих провинившихся супругов».
В 1735 году с новой труппой комедии дель арте приехала итальянская опера-сериа со знаменитым композиторов Франциско Арайей и, вероятно, присоединила к себе труппу комедии дель арте.
Также при Анне Иоанновне в 1738 году была организована Танцевальная школа под руководством Жана Батиста Ланде. Ее первыми учениками стали двенадцать русских мальчиков и девочек из «простых людей». «С сего времени, — свидетельствует Якоб Штелин, — был всегда полный на придворном театре балет, в котором одни русские танцовщицы и танцовщики были…». Лучших учениц Ланде звали Елизавета, Аксинья и Авдотья. В 1742 году в Россию приехал знаменитый итальянский танцор Фузано с женой-танцоркой, прославленной своими виртуозными прыжками и необыкновенной живостью комических танцев в стиле комедии дель арте. И, как пишет Яков Штелин, «русские театральные танцорки во многом повысили свое искусство и овладели новейшим вкусом. Аксинья заимствовала от своей учительницы (супруги Фузано) силу и прелесть танца».
В 1744 году по случаю бракосочетания наследника престола Петра Федоровича (будущего Петра III) ученицы Ланде исполнили аллегорический «Балет цветов». Каждая актриса изображала цветок: Аксинья — розу, Елизавета — ренекул (от лат. ranunculus, лютик — азиатский лютик с пышным венчиком в конце XVII — начале XVIII века так же моден, как гвоздики или тюльпаны. — Е. П.), Аграфена — анемон, маргаритками и иасинсами (гиацинтами. — Е. П.) были крепостные девушки, учившиеся в школе Ланде. Выступление оказалось удачным, учеников взяли на казенное содержание. Количество учащихся в балетной школе увеличилось. Большинство учеников были детьми мещан и вольноотпущенников, однако и крепостные были там не в редкость. Так, в 1797 году камергер Н. Н. Демидов отдал учиться танцам трех своих крепостных девушек. Подобных случаев было несколько.
В 1779 году танцевальную школу преобразовали в Санкт-Петербургскую театральную школу, позже — в Театральное училище.
Труппу Франческо Арайи вскоре взяли под покровительство великий князь Петр Федорович и великая княгиня Екатерина Алексеевна. Она использовала актеров и декораторов для постановки большого числа зрелищ и увеселений, которыми развлекали Елизавету Петровну и ее двор. Вот описание одного из таких праздников, происходивших в Ораниенбауме.
«Стол с изрядными кушаньями приготовлен был весьма добропорядочно, после чего представлен десерт, из изрядных и великолепных фигур состоящий. Во время стола играла италианская вокальная и инструментальная камерная музыка, причем пели и нововыписанные италианцы, а при питии за высокие здравия пушечная стрельба производилась. При наступлении ночи против залы на построенном над каналом тамошней приморской гавани великом театре представлена была следующая великолепная иллуминация: во входе в амфитеатр, которой к морю перспективным порядком простирался, стоял по одну сторону храм Благоговейной любви, а по другую — храм Благодарности. Между обоими храмами на общем их среднем месте в честь высоких свойств ея императорского величества стоял Олтарь, на которой от Солнца, лучи свои ниспущающие возженныя, и от радости для вожделеннаго присутствия ея императорского величества воспламенявшияся их императорских высочеств сердца от благоговейной любви и благодарности в жертву приносились, с подписью: огнем твоим к тебе горим.
