Л. Зайонц - На меже меж Голосом и Эхом. Сборник статей в честь Татьяны Владимировны Цивьян
Огромную помощь нам оказал Рагим Алхас, большой энтузиаст в поддержании престижа хиналугского языка. Имея директорский административный ресурс, он лично собрал команду информантов из дюжины школьных учителей, и они дисциплинированно приходили на «уроки» к 9.00. Как и в обычной школе, каждый урок длился 45 минут, затем перемена 15 минут, и так далее до обеда. Работа с информантами велась индивидуально, и у каждого исследователя было в среднем по три часа работы с информантом. После обеда шла обработка собранного материала, заполнение и маркировка перфокарт, подготовка анкет для следующего дня, консультации с руководителями, почти ежедневно проводились «пятиминутки». Рагим проводил с нами почти все дни и постоянно консультировал всех желающих. Он видел, что мы делаем серьезное дело и с каждым днем все больше понимаем в хиналугском языке, и со своей стороны этому, как мог, способствовал. Он также старался вникнуть в лингвистическую суть дела, и наш профессионализм его постоянно удивлял. Как мы можем до неузнаваемости изменить какую-нибудь хиналугскую фразу и сделать это правильно? Ведь он же знает, какими ограниченными данными о языке мы владеем. Потом мы с такой реакцией на наши исследовательские «фокусы» неоднократно сталкивались.
В Хиналуге я почувствовал, что синдром хаотической традиционной методики, который раздражал меня когда-то, преодолен. И студенты-первокурсники, впервые столкнувшиеся с необычным видом деятельности, стремительно и естественно ее осваивают, у них нет никаких комплексов и неуверенности. Это значит, что работа организована правильно, цели понятны и средства к их достижению ясны. Полевая работа предполагает, что почти каждая новая фраза на изучаемом языке удивительна и не надо этому удивляться, а надо найти объяснение и снять вопрос. Иногда это удается сделать быстро, подобрав другую фразу, минимально противопоставленную данной, но не следует всегда непременно требовать решения немедленно. Некоторые вопросы откладываются на будущее, когда появятся новые подсказывающие данные. Методологической основой исследования был для нас метод структурного моделирования, не просто фиксирующего наблюдаемые явления, а исчисляющего их. Довольно быстро в языке обнаруживаются основные грамматические категории и их наиболее частотные значения, но требуется исчислить все значения всех грамматических категорий и все допустимые комбинации значений сочетающихся категорий. Это достигается методом активного опроса информанта. Моделируются различные языковые выражения, содержащие искомые комбинации, и проверяется их грамматическая правильность.
Однажды Н.С. Чемоданов, отвечавший за лингвистический портфель в журнале «Вестник МГУ», предложил мне написать в раздел хроники информацию о наших экспедициях. Я с удовольствием это сделал, объединив дагестанскую и памирскую экспедицию, см. [Кибрик 1970], а затем написал хронику о хиналугской экспедиции [Кибрик 1971]. С этими публикациями связана одна характерная деталь, показывающая, насколько мало понимают лингвисты то, чем мы занимаемся. На одну из моих заметок была краткая внутренняя рецензия К.В. Горшковой, известного русиста, которая категорично написала, что это псевдонаука, поскольку нельзя изучать язык, которым исследователь не владеет. Надо отметить, что эта рецензия не помешала публикации заметки.
Из экспедиции был привезен большой языковой материал, содержащий грамматические примеры (около 4000 предложений), тексты (20 текстов различных жанров, включая стихи Рагима Алхаса) и лексикон (порядка 1000 слов). Студенты в срок написали отчеты по своим темам. Однако весь этот материал был всего лишь начальной заготовкой, он требовал тщательного изучения, перекрестных проверок, теоретического осмысления, дополнений и унификации. Осенью того же года мы с Кодзасовым засели за написание текста будущего научного описания. Прежде всего надо было структурировать данные, придав им максимально наглядный табличный вид. Удобным инструментом для морфологии (и фонетики) являются парадигмы, организующие формальную и содержательную систему морфем (фонем). Для каждой морфемы должно быть найдено ее исходное фонематическое представление, правила фонетической реализации и семантическая интерпретация. Все морфемы (и фонемы) должны быть проиллюстрированы достаточным количеством реальных языковых примеров. Формально грамматический и иллюстративный материал мы стремились везде, где это возможно, представлять в форме таблиц, а грамматическое описание в основном формулировать как содержательные комментарии к таблицам.
Весь текст мы писали вдвоем синхронно фразу за фразой, критикуя и редактируя друг друга. Это был изнуряющий, трудоемкий процесс. Кроме того, обнаруживались явные и потенциальные ошибки, противоречия в записи и переводе одних и тех же выражений, лакуны в данных. Кое-какие моменты требовали дополнительной проработки и сбора материала. Тем не менее предварительный вариант будущей грамматики был за три месяца написан. Нужна была дополнительная экспедиционная сессия. В зимние каникулы в январе–феврале 1971 года небольшая группа отправилась в Азербайджан. В нее вошли я, Кодзасов и пять студентов (М. Алексеев, А. Барулин, Н. Лауфер, И. Муравьева и Т. Погибенко), отчеты которых были наиболее полно использованы в описании.
Добраться зимой до Хиналуга невозможно, так как дорогу заметает снегом на три-четыре метра. У нас была договоренность с Рагимом приехать на плоскость в Пирсагат, так называемые кутаны, место зимовки хиналугских отар. Рагим тоже приехал туда. Но жить и работать там было совершенно невозможно. Чабаны живут очень скученно почти в землянках, отопление практически отсутствует, для нашей группы никакого помещения нет ни для работы, ни для жилья. Положение казалось патовым. Есть с кем работать, но самых элементарных условий для работы нет. Рагим предложил радикальное решение. Он один заменит всех информантов, если мы переедем в более приемлемое место, например, в райцентр Куба. Мы решительно собрались в дорогу. В Кубе мы расположились в районной гостинице, где после Пирсагата было как в раю. Питались мы в гостиничном ресторане, а Рагим с утра до ночи героически отвечал на наши вопросы. Мы выстраивались к нему в очередь по графику. Рагим жаловался на свой язык с обилием глубоких гортанных звуков, от которых у него к вечеру начинало болеть горло. Но за десять дней этой необычной экспедиции все вопросы (как старые, так и вновь возникшие) были сняты.
К лету рукопись была доработана, и в 1972 году вышло наше первое грамматическое описание, которое мы скромно назвали «Фрагменты грамматики хиналугского языка». В рецензии [Гигинейшвили 1973], вышедшей для нас совершенно неожиданно, это отмечено: «Заглавие книги – „Фрагменты грамматики хиналугского языка“, по нашему мнению, несколько скромно и не соответствует действительности. Книга является весьма полным и последовательным описанием фонологической и грамматической систем хиналугского языка. Необходимо отметить, что книга написана на высоком научном уровне, отличается гармоничным сочетанием формализации описательной методики с глубоким пониманием внутренней структуры языка, изобилием иллюстративного материала» [Там же, 148—149]. Вообще это было как гром среди ясного неба. Неизвестный нам ранее эксперт [238] из Тбилиси дал этому первому опыту очень высокую оценку. Рецензия завершалась таким итогом: «К грамматическому очерку прилагаются хиналугские тексты с дословным и свободным переводами, а также хиналугско-русский и русско-хиналугский словники вместе с разного рода указателями. Последняя часть занимает примерно треть книги [см.: Кибрик, Кодзасов 1972, 243—369], отличается надежностью материала и переводов. Словники кроме перевода содержат квалификации языковых форм, с ссылками на соответствующие разделы книги. Проделана весьма трудоемкая и кропотливая работа, результатом чего явилась рецензируемая книга, которая представляет собой отражение несомненного прогресса в советском кавказоведении. Те сведения и интерпретации, которые даются в рецензируемой книге, могут весьма способствовать дальнейшему изучению хиналугского языка как с синхронической, так и диахронической точек зрения» [Гигинейшвили, 150].
Особенно ценным был для нас пассаж о надежности языкового материала, собранного не носителем языка, а полевыми лингвистами. Такой «знак качества» от ученого-компаративиста, для которого надежность материала превыше всего, многого стоит.
5. «Методика полевых исследований»
Как-то Георгий Андреевич Климов обратился ко мне с необычным предложением: написать для известной академической серии «Теория советского языкознания» книгу о полевой лингвистике. Предложение было лестное, заманчивое и рискованное. Я не чувствовал себя полноценным экспертом и считал, что еще только учусь. Но в то же время, действительно, удивительным образом по этой теме у нас в стране отсутствует специальная литература [239] . Многие описания «экзотических» языков как у нас, так и за рубежом написаны на основе полевых исследований, но сама «кухня» этой работы остается скрытой. А между тем я убедился на собственном опыте, сколько велосипедов приходится изобретать каждому, кто ступает на эту стезю. Поскольку я сам постоянно стремился к выработке оптимальных методик полевой работы, мне идея Климова не была чужда, и я взялся за это дело. Это мобилизовало меня на библиографические поиски, и я почерпнул для себя много полезной информации в американской лингвистической литературе. Я мог сопоставить ее с теми идеями, которые накопились в моем личном опыте. Поставленная задача стимулировала также разнообразить языки и языковые ареалы наших экспедиций.
