Лени Рифеншталь - Мемуары
Меня не только привело в шок «новое немецкое искусство», но и сбила с толку речь Гитлера перед тысячами слушателей. О политике я судить не могла, но у меня была четкая позиция по отношению к тому, что связано с искусством. Я пришла в ужас, когда Гитлер возвестил о своей решимости вести «безжалостную очистительную войну» против «так называемого современного искусства». Тогда я еще полагала, что политик вовсе не обязан понимать искусство. Но та страстность, с какой Гитлер убежден в исключительной справедливости своих воззрений, и пыл, с каким он пытался воздействовать на слушателей, заставили меня почувствовать опасность — сила его внушения была исключительна.
Я впервые осознала, насколько фюрер может заблуждаться. С этого дня я стала слушать речи Гитлера очень критически, однако полностью освободиться от его влияния смогла лишь за несколько месяцев до окончания войны. Я возненавидела Гитлера, награждавшего Железным крестом детей как «храбрых солдат» перед разрушенной рейхсканцелярией, незадолго до крушения Германии.
Гулья ди Брента
В августе 1937 года работа над монтажом первой двухчасовой части фильма об Олимпиаде, названной «Праздник народов», была завершена. Теперь я могла отправиться в горы, надеясь на исполнение своей мечты — восхождение на Гулью, остроконечную скалу в горной цепи Брента,[271]«сыгравшую» главную роль в фильме Фанка «Гора судьбы» и изменившую мою жизнь.
С тех пор я часто мечтала о Гулье. Она притягивала меня. Мне хотелось вместе с Гансом Штегером, одним из лучших проводников-скалолазов в Доломитовых Альпах, попытаться взойти на нее. Он согласился.
По прибытии в Боцен меня ожидало разочарование. В гостинице «Грайф» лежала телеграмма. Штегер сожалел, что не сможет приехать; бельгийский король Леопольд,[272] с которым он уже в течение многих лет поднимался на скалы, должен был приехать раньше, чем предусматривалось. Ганс предложил мне воспользоваться услугами его друга Андерля Хекмайра, отличного проводника-скалолаза.
Я никогда не раскаивалась в том, что познакомилась с Хекмайром, покорителем северной стены Айгер а.[273] С ним я пережила удивительные приключения. Мне он понравился с первой встречи. Андерль был несколько грубоват, но сразу чувствовалось, что человек искренний. Он слыл рисковым скалолазом, но во время наших первых восхождений оказался весьма осторожным и осмотрительным. Он так уверенно взбирался по скале, что я забыла о страхе. Третьим в связке у нас был Ксавер Крайзи, один из моих старых знакомцев-горнолыжников.
После легких тренировочных подъемов, таких как восхождение на башни Селлы, по южной стене Пордоя и на Пятипалую вершину, мы отправились в Кортину. Там мы взобрались на расселину Пройса, самого малого зубца, и спустились с него на канате по трассе Дюльфера.
Нам повезло с погодой, и я совершенно забыла о фильме, о монтажной и обо всем, что к этому относилось. Я была по-настоящему счастлива. Каждое новое восхождение становилось событием. Напоенный ароматами цветущих альпийских лугов воздух, высокие горы, глубокие расселины оставляли незабываемое впечатление. При взгляде на каждую скалу я представляла возможный маршрут подъема. Восхождение даже по отвесным стенам не представляло для меня особого труда. Я ни разу не сорвалась «на канат». Балетная и танцевальная тренировки были идеальной подготовкой к скалолазанию — силу пальцев ног и чувство равновесия я получила именно тогда. Перед тем как нам — в качестве последней вылазки — совершить восхождение на Гулью, Хекмайр предложил для предварительной тренировки подняться на гребень Шляйера. Мы забрались на него в рекордное время — всего за три часа. Теперь Андерль больше не сомневался, что мне покорится и Гулья, и даже выбрал самый трудный маршрут — трассу Пройса по восточной стене.
И вот волнующий миг настал. Мы оказались у подножья заветной скалы, к сожалению, довольно поздно, так как хозяин гостиницы забыл нас разбудить. Мы собирались начать подъем очень рано, чтобы успеть спуститься еще при дневном свете, — теперь солнце стояло уже в зените. Собственно, нам следовало бы отказаться от задуманного, но у нас это был последний день.
Первые метры мы прошли легко, без всяких осложнений. Самое трудное место находилось в верхней трети стены. Оно стоило жизни уже нескольким скалолазам, даже Пройс, именем которого и был назван этот маршрут, здесь при первой попытке повернул назад.
Мы стали подниматься медленнее, когда приблизились к опасному траверсу. И вот я почувствовала, что волнуюсь все больше. Я видела перед собою почти лишенную возможностей для захвата вертикальную стену. Примерно в двадцати метрах надо мной Хекмайр нащупывал на скале места для захвата руками и упоры для ног — он продвигался вверх крайне медленно. Намного ниже стоял Ксавер. Я попыталась подавить дрожь и дышать спокойнее. Меня позвал к себе Андерль.
Я преодолела это место быстрее, чем ожидала, и вскоре уже была рядом с ним. Следом успел подняться Ксавер, и теперь закрепился ниже меня на длину каната. Ситуация, несмотря на подстраховку, стала неуютной: я могла опираться на крошечные выступы лишь кончиками пальцев ног, да и рукам не было хорошего захвата. Здесь начинался опасный участок. Я наблюдала, как Хекмайр удаляется от нас и наконец совсем исчезает за углом.
Потом я услышала: «Лени, за мной!» Он бросил второй канат, чтобы можно было держаться более уверенно. Но в середине траверса канат заклинило. Я не могла больше двинуться ни вперед, ни назад и при этом стояла, широко, как в шпагате, раздвинув ноги, опираясь лишь на кончики пальцев и запрокинув тело назад, понимая, что у меня может свести судорогой икроножные мышцы. В таком положении мне пришлось терпеливо выжидать, пока Хекмайр не нашел место, где канат заклинило, и не высвободил его.
После этого подъем пошел легче, и на последних метрах мне даже доверили роль ведущей. Когда мы достигли вершины, то сил радоваться почти не было. Уже начинало темнеть, а молнии возвещали о надвигающейся грозе. Нужно было как можно скорее возвращаться. Мы продвигались очень, очень медленно, и в сумерках было трудно отыскивать места для спуска.
Молнии сверкали все ближе, и через какие-то мгновения на нас обрушился дождь. Погода становилась все более жуткой. Хекмайр, так и не найдя подходящего места, спустился на канате без нас: ему казалось слишком опасным совершать траверс на другую сторону башни всем вместе. Выступ, на котором мы стояли, был крошечным. Буря меж тем разгулялась с удвоенной силой.
Мы ждали и ждали, однако Андерль не возвращался. Когда на все наши крики мы не услышали ответа, то стали опасаться наихудшего. Положение усугубилось еще больше — пошел град. Кусочки льда были такими острыми и крупными, что разрывали одежду. Мою прочную зимнюю куртку, выдержавшую не один снежный буран на Пиц-Палю, град в считанные минуты разорвал в клочья. Дольше мы здесь оставаться не могли, нужно было попробовать спускаться без Хекмайра. Двигаться вниз можно было только когда сверкали молнии. Когда мы проползли несколько метров, перед нами неожиданно возник Андерль. Мне показалось, что это галлюцинация. Но потом мы, облегченно вздохнув, продолжили спуск под его руководством.
Тем временем град перестал, гроза поутихла. Глаза уже успели привыкнуть к темноте. Теперь Ксавер шел первым, но во тьме его не было видно, Хекмайр находился выше меня — при спуске он шел последним, чтобы страховать нас. Вдруг я услышала какой-то шум и с ужасом увидела, как сверху падает что-то тяжелое. В долю секунды я представила себе, что мы летим в пропасть. Надо мной, всего в двух метрах, уцепившись за выступ скалы, повис Андерль. Невероятно счастливый случай. Если бы этого не произошло, мы все трое могли погибнуть. Лишь впоследствии мы узнали, что случилось. Оказалось, что на канате развязался узел, и только благодаря чудесному везению мы не упали в пропасть.
На этом наши приключения не закончились. Когда мы наконец ступили на прочный грунт, радуясь, что обошлось без камнепада, нас поджидали новые трудности. Подтаявшая за день поверхность очень длинного и узкого ледяного желоба ночью замерзла и стала твердой как камень. Для каждого шага нужно было вырубать ступеньку, и так мы спускались вниз бесчисленными зигзагами, которым, казалось, не будет конца. Стоило одному из нас поскользнуться — и мы бы рухнули на каменные глыбы. Словно находясь под защитой добрых горных духов, мы добрались до конца желоба. Ладони у нас кровоточили, но при крайнем напряжении боль почти не ощущалась.
Хотя мы должны были находиться недалеко от нашей хижины, в темноте не смогли найти к ней дорогу. Мы ползали на четвереньках между обломками скал. А потом, когда усилился дождь, спрятались под нависающей глыбой и, обессиленные, провалились в глубокий сон.
