РАФАЭЛЬ САБАТИНИ - Торквемада и испанская инквизиция
Инквизиторы клялись не посещать узника без сопровождающего; и ни инквизиторы, ни кто-нибудь из других служащих суда не мог занимать одновременно две должности и получать два оклада. Наконец, где бы ни действовал трибунал, инквизиторам надлежит самим оплачивать свои личные апартаменты и не пользоваться гостеприимством обращенных.
Итак, мы видим, сколь огромные усилия прилагал Торквемада к тому, чтобы установить полный контроль над всеми субъектами инквизиторской юрисдикции в Испании и утвердить самого себя в роли единственного арбитра. Неудивительны поэтому его частые конфликты с Римом, когда последний вмешивался в деятельность Святой палаты. Вопреки повторяющимся протестам (то был результат аннулирования отпущений, дарованных Апостольским судом) папа продолжал благожелательно принимать тех, кто покинул Испанию в поисках прощения, понимая, что в Риме его добиться гораздо легче, чем у ставленников Торквемады.
Никогда еще поток беженцев, стремящихся в столицу католицизма, не был таким мощным, как во времена Александра VI. Никогда ранее столь многочисленные толпы приверженцев иудаизма,- которые были обречены на костер или пожизненное тюремное заключение, если бы их разоблачили в Испании,- не припадали в раскаянии к руке Его Католического Святейшества, прося об отпущении грехов, которое Святой Отец с готовностью им предоставлял.
29 июня 1498 года на огромной площади перед собором Святого Петра в Риме состоялось грандиозное аутодафе, на котором сто восемьдесят испанцев получили прощение церкви (эта цифра приводится в книге Бурхарда «Diarium», Льоренте называет число двести пятьдесят, а Сануто («Diario») утверждает, что их было более трехсот).
Достаточно одного взгляда, чтобы отметить разительное несходство между актом веры, проведенном в самом сердце католицизма, и представлениями с тем же названием в Испании, которые выливались в торжество фанатизма и слепой яростной нетерпимости.
Здесь присутствовали губернатор Рима, Хуан де Картахена (испанский представитель в Ватикане), ревизоры из службы Апостольского престола и глава Святой палаты, тогда как сам папа наблюдал за этой сценой с балкона возле главного входа в собор Святого Петра.
Кающиеся грешники облачались в санбенито, надев их поверх своих повседневных одежд. Затем их выстроили в колонну и провели под своды храма, где всем одновременно объявили о прощении, после чего они двинулись процессией до церкви Санта-Мария-делла-Минерва. В этом храме они скинули с себя санбенито и разошлись по домам, не подвергаясь более никаким унижениям (Венецианский летописец Сануто, описывая это событие, не удержался от сарказма: «Его Святейшество направил триста маранов просить милости у Девы Марии, нарядив их в желтые мешки и заковав в кандалы, – эту часть наказания видели все; что осталось под покровом тайны, так это деньги»).
Отношение Торквемады к папе, который так мало разделял точку зрения первого на обязанности наместника Христа на земле, достаточно очевидно проявилось в протестах монархов против отпущения грехов Его Святейшеством – протестах, без сомнения, инициированных Великим инквизитором.
В своем ответе Александр уведомил монархов (бреве от 5 октября 1498 года), что отпущение сопровождалось условием – в качестве епитимьи – не возвращаться в Испанию без особой санкции католических сюзеренов.
Становится понятно, что папа вовсе не посягал на права инквизиторов Испании: пока раскаявшиеся находились за пределами страны, они не попадали под юрисдикцию испанской инквизиции. Что же касается епитимьи, то она была совершенно формальной: трудно предположить, чтобы кто-либо из счастливчиков, заполучивших отпущение, рискнул бы добровольно отправиться в когти суда, пренебрегающего прощением, дарованным самим Римом.
Но к тому времени, когда бреве Александра достигло Испании, фра Томас де Торквемада, заклятый враг иудеев, испустил дух в своем великолепном монастыре Святого Фомы в Авиле.
Он почил в бозе, сложил с себя бремя жизни, заснул навечно с умиротворенностью землепашца, довольного в конце дня результатами усердного, тяжелого и честного труда. Его откровенность в намерениях, прямота, полное самоотречение в работе нельзя не учитывать, взвешивая на весах истории то зло, которое он вызвал к жизни в непоколебимой искренней уверенности, что своими деяниями несет добро.
Имя его проклинали и почитали одновременно. Его поносили как демона жестокости и поклонялись ему как святому: и оба этих суждения – всего лишь плоды предвзятости.
Возможно, Прескотт ближе всех подошел к истине, когда утверждал, что «усердие Торквемады имело столь необычайный характер, что вполне могло быть сочтено умопомешательством» (Льоренте утверждает, что число жертв Торквемады составляет восемь тысяч восемьсот сожженных заживо, шесть тысяч пятьсот сожженных в виде манекенов и девяносто тысяч приговоренных к епитимьям различной тяжести. Эти данные, однако, ненадежны и. несомненно, преувеличены, хотя и подкорректированы относительно более раннего утверждения Льоренте о том, что число сожженных заживо превышает десять тысяч – утверждения, которое поддерживают Руле и другие фанатичные писатели, работавшие над этой темой).
Гарсиа Родриго размышляет об осквернивших монастырь Святого Фомы варварах девятнадцатого века, чьи «революционные кувалды» разнесли вдребезги великое множество мраморных надгробий и прочих памятных камней. Он показывает нам обратную сторону медали и произносит пылкую обличительную речь в адрес антирелигиозного фанатизма и говорит о разбитых надгробиях как о свидетельствах «порочности, нетерпимости и невежества».
Антирелигиозный фанатизм и нетерпимость этих действий надлежит признать, но признать как неизбежные плоды религиозного фанатизма и нетерпимости. Что посеешь, то и пожнешь. Что может вырасти из семян чертополоха, кроме того же чертополоха?
Тот же автор яростно нападает на политический фанатизм испанского либерализма, который в час расплаты неистово, с хрустом топтал останки первого Великого инквизитора. Гарсиа Родриго возмущенно негодует по поводу оскорбления покоя погребений. Вообще-то мы разделяем эти чувства, но разве в данном случае не возникает ощущения восстановленной справедливости? Разве в этом акте фанатизма не проявилось отмщение за непристойное осквернение тысяч могил фанатизмом того же Великого инквизитора?
Торквемаду похоронили в часовне его же монастыря, и на надгробии была высечена следующая простая надпись:
HIC JACET
REVERENDUS P. F. THOMAS DE TURRE-CREMATA
PRIOR SANCTAE CRUSIS, INQUISITOR GENERALIS
HUJUS DOMUS FUNDATOR
OBIIT ANNO DOMINI MCDLXLVIII
DIE XVI SEPTEMBRIS
(Здесь покоится Преподобный Отец Томас де Торквемада Настоятель Санта-Крус,
Великий Инквизитор, Основатель Святой Палаты
Скончался в I 498 году в день 16 сентября)
Но дух Торквемады, его дело пережили его самого. Изданные им законоуложения в течение трех веков после его кончины оставались опорой инквизиции, ни на йоту не отступавшей от завещания, начертанного на стенах монастыря Святого Фомы:
PESTEM FUGAT HAERETICAM.
[1]
Католические монархи – желая подчеркнуть свою приверженность католицизму, королева Кастилии Изабелла и король Арагона Фердинанд провозгласили Испанию «католической страной», а себя – «католическими монархами».
[2]
Прескотт, Уильям (1796 – 1859) – американский историк, автор «Истории Филиппа II» и «Покорения Мексики».
[3]
Святая палата – официальное название инквизиции.
[4]
Епитимья (греч. – наказание, кара) – церковное наказание, состоящее либо в поклонах, либо в посте, либо в длительных молитвах; термин восточнохристианской церкви; в католическом обряде для обозначения подобного наказания применяется латинское слово paenitentia.
[5]
Нотабли- представители верховного духовенства и городской знати во Франции в XVI – XVIII вв.
[6]
Нокс, Джон (1505 или 1513 – 1572) – шотландский религиозный реформатор, один из основателей кальвинистской (пресвитерианской) церкви в Шотландии. Окончил университет в Глазго, после чего стал священником. Вынужден был эмигрировать в Женеву. С 1559 г . начал проповедовать кальвинизм. Отличался пламенным фанатизмом и непримиримостью к католицизму, был одним из наиболее яростных противников шотландской королевы Марии Стюарт. После смерти ее мужа лорда Дарилея и бегства королевы с любовником Нокс потребовал казни Марии «за прелюбодеяние и убийство мужа». Возможно, так объясняется используемое автором прозвище проповедника – Кровавый.
