История тела сквозь века - Жаринов Евгений Викторович

В 1250 году в Париже под руководством Жана де Шелля начался последний этап строительства собора Нотр-Дам. Эта высокая гора изящно обработанного камня, выросшая на восточной оконечности острова Сите в самом центре города и окруженная с трех сторон рукавами Сены, олицетворяла могущество христианства в этом новом центре западной цивилизации.

В том же 1250 году по заказу короля, вошедшего в историю под именем Людовика Святого, в Париже была изготовлена величайшая рукописная Библия Средневековья. По своему многоцветию и изяществу письма этот манускрипт был объектом чувственным, и между этой Библией Людовика Святого и французской «пламенеющей готикой» установилась очень важная невидимая связь. Исполинские, взмывающие в небо церкви, появлявшиеся даже в небольших городках, выражали свойственную христианам потребность в общине. Эта потребность сформировалась под влиянием нового понимания христианского тела. «Чуждое тело Христово» к Высокому Средневековью воспринималось уже иначе, превратившись в тело, чье страдание простые люди могли постичь и с которым они могли отождествиться; это единство человеческого и божественного страдания нашло свое выражение в архитектуре.

Нотр-Дам до реконструкции. 1840-е

Собор – гостеприимное пристанище для всех обездоленных. Больные, приходившие в собор Нотр-Дам де Пари просить у Бога облегчения своих страданий, оставались там до полного исцеления. Им предоставляли освещенную шестью светильниками часовню у вторых ворот. В этой часовне больные ночевали. У самого входа в базилику консультировали врачи. Именно здесь обосновался медицинский факультет, который в XIII в., стремясь к независимости, покинул стены Университета. В соборе не только молились, но и лечили исстрадавшееся греховное тело.

Собор – это неприкосновенное убежище для людей преследуемых и гробница для усопших знаменитостей. Это город в городе, духовное сердце, центр общественной деятельности, место наивысшего проявления мысли, науки, искусства.

Пышным цветением орнаментов, многообразием украшающих его сюжетов и сцен собор являет собой полный свод самых различных средневековых знаний, порой наивных, порой благородных, но всегда животворных. Эти каменные сфинксы – прежде всего учителя и наставники.

С этой точки зрения собор Нотр-Дам де Пари – собор философический и, бесспорно, один из самых совершенных образцов подобного рода. Виктор Гюго находил в нем «достаточно полный обзор герметической науки», то есть алхимии. Алхимики XIV в. собирались раз в неделю, в субботу (день Сатурна), у главного входа собора, у портала Св. Маркелла или у небольших Красных ворот, украшенных саламандрами. Дионисий Захарий утверждает, что этот обычай соблюдался еще в 1539 г. также «по воскресным и праздничным дням». Ноэль дю Фай также свидетельствует, что в соборе Нотр-Дам де Пари проходили «многолюдные собрания ученейших мужей».

Там, согласно алхимику Фулканеллли, под изумительными сводами, покрытыми краской и позолотой, под кордонами вуты, под тимпанами с разноцветными фигурами каждый из них излагал результаты своих работ, распространялся о ходе своих изысканий. Высказывались суждения, обсуждались возможности. Тут же на месте изучался подспудный смысл прекрасной каменной книги, и замысловатые толкования таинственных символов оказывались едва ли не самой оживленной частью подобных собраний.

За редким исключением готические здания – соборы, монастырские и коллегиальные церкви – в плане имеют форму распростертого на земле латинского креста. А между тем крест – это еще и алхимический иероглиф тигля. Но что это дает нам с точки зрения телесного воплощения в архитектуре готического собора? Дело в том, что в тигле первоматерия, подобно Христу, претерпевает мучения и умирает, чтобы потом воскреснуть очищенной, одухотворенной, преображенной.

Кроме религиозных готический собор служил и мирским целям.

Если тишина и благоговейная обстановка, создаваемая призрачным многоцветием витражей, приглашает к молитве, располагает к размышлению, то внутреннее убранство собора, его архитектоника и отделка с удивительной силой настраивают не на столь душеспасительный лад, распространяют более мирской и чуть ли не языческий дух.

В собор приходят на богослужение: в горе и в радости, в составе похоронной процессии и в дни церковных праздников, но не только. Здесь под предводительством епископа проводят политические собрания, здесь обсуждают цены на зерно и скот, суконщики договариваются о стоимости тканей, сюда спешат, чтобы обрести поддержку, испросить совета, вымолить прощение. И едва ли не каждая артель является в собор освятить шедевр своего нового члена и раз в год почтить память своего святого покровителя.

В эпоху Средневековья здесь случались и другие столь притягательные для толпы церемонии, в частности, праздник дураков (или мудрецов), когда необычное праздничное шествие – шутовской папа, служители, ревнители, шумный, проказливый, веселый народ Средневековья, который переполняли жизненные силы, охватывали воодушевление и восторг, – покидало церковь и обходило город…

В готических нефах хозяйничал непристойный карнавал: выходили из воды нимфы и наяды; олимпийские боги – Юнона, Диана, Венера. И это была бесстыдная демонстрация античной телесности.

И резец скульпторов того времени показывает нам эти необычные увеселения. Так, по словам Витковски, барельеф одной из капителей большого столба в нефе собора Нотр-Дам де Страсбург воспроизводит шутливую процессию, где можно различить борова с кропильницей, за которым следуют ослы в священнических ризах и обезьяны с различными церковными принадлежностями, а также рака с лисом. Это Процессия Лиса, или Праздник Осла.

И наконец, упомянем о странных обычаях – это ежегодные обряды, проводившиеся в готических церквах, такие, как бичевание аллилуйи, процессия масленицы, дьяволиада в Шомоне, шествие и пиршество дижонской пехоты – последний отголосок праздника дураков со своей Матерью-Дурой, раблезианскими грамотами, знаменем, на котором два монаха, расположенные валетом, обнажают ягодицы.

Сегодняшний посетитель собора Нотр-Дам видит перед собой изваяния человеческих фигур, обрамляющие главный портал; по своему размеру эти статуи лишь немногим выше человека. Хотя они и кажутся из-за этого крохотными по сравнению с огромным зданием собора, выбор такого масштаба был проявлением веры.

Начиная с XI века строители церквей предпочитали скульптуры в человеческий рост, показывающие, по выражению современного историка, «связь между человеческими ценностями и ценностями, изначально присущими миру». Такие изваяния прямо призывали зрителя воспринимать себя как часть церкви – это был акт вовлечения, начало которому было положено веком ранее с проповедью святого Франциска Ассизского, обратившегося к обычному христианину напрямик, на понятном ему простом языке.

К тому моменту, как Жан де Шелль приступил к завершению собора Нотр-Дам, это единство плоти и камня еще упрочилось, потому что христиане начали соотносить свои собственные страдания со страданиями Иисуса Христа. Христа «как бы протомили, изжарили и пропарили, дабы спасти нас» – утешает читателя Жан Бертелеми в своей «Книге страха любовного». Такой приземленный, домашний образ превращал Распятие в опыт, постижимый в рамках повседневной жизни. Теперь люди отождествлялись не с Иисусом, царем небесным, а с «Христом-страдальцем, Христом Голгофы и страстей Господних. Распятие… изображали все чаще и все более реалистично».

Это движение страстного самоотождествления с телесными муками Сына Божьего получило известность как Подражание Христу – просто потому, что страдания человеческого тела, казалось, вторили крестным мукам. Как утверждал один из исследователей: «Средневековая религиозность всегда стремилась укрепить и дополнить душевные порывы телесным участием». Так, перед собором Нотр-Дам горожане наблюдали за мистериями о Страстях Христовых, которые изображались там с суровым реализмом – актера, игравшего Христа, часто бичевали до крови. Эти крайне физиологичные сцены способствовали сближению зрителей со страданиями Иисуса как такого же человеческого существа. Получалось, что Бог – не только Свет, но и Плоть.