Степан Козловский - История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц
В отличие от зарубежных междисциплинарных исследований, требующих тщательной адаптации к российским условиям, данная работа создана для решения широкого спектра задач, специально исходя из социального опыта русского населения, отраженного в эпических материалах. Этот опыт послужил основой создания различных комплексов устной традиции и оказывал решающее влияние на формирование мировоззрения многих поколений.
Эпическая традиция не потеряла воспитательного значения и сейчас. Несмотря на то, что былины давно закончили устное бытование, на них во многом основывается традиционная система воспитания и первичной социализации детей.
Это означает, что многие скрытые ценностные установки такого концентрированного комплекса социального мировосприятия, как эпос, сохраняют свое значение благодаря трансляции (через книги и т. п.) вплоть до настоящего времени. Они имеют в основном латентный характер, но при этом, усваиваясь детьми, являются той призмой, через которую в их мировосприятии просеивается дальнейшая информация о мире и социальной практике. Она наслаивается на подготовленную эпосом почву и получает его оценку (справедливо или несправедливо и т. д.), формирует отношение к социальной системе.
Все это позволяет применять результаты данного исследования в педагогической деятельности, опираясь на латентные установки мировосприятия и поэтому не встречая сопротивления со стороны глубинных слоев человеческой психики.
Учитывая, что при анализе эпоса затрагиваются глубинные слои социального мировосприятия, можно вести речь об использовании данной научной работы в исследованиях по изучению менталитета и национального самосознания восточных славян, правосознания, восприятия населением легитимности богатства и бедности.
Таким образом, материалы данной работы могут быть применены в прикладных исследованиях политологии, социологии, этнопсихологии, культурологии и т. д.
Результаты исследования могут быть использованы при создании обобщающих трудов по социальной и этнокультурной истории, в работах по анализу материалов русского фольклора, при проведении семинарских и факультативных занятий в вузах и школах.
Глава I. Историографический и методологический аспекты проблемы междисциплинарного изучения эпических материалов в контексте исторического исследования
1.1 Историографический аспект проблемы междисциплинарного изучения эпических материалов в контексте исторического исследования
1.1.1 Эпическое отражение социальной практики в работах историков
Социальную практику исследовали с различных позиций почти все русские историки. Эту тему практически невозможно обойти, поскольку она тесно переплетается с самим историческим процессом, является тем «фоном», на котором развиваются крупные исторические события. Однако обращение к отражению ее в русском эпосе обычно имеет фрагментарный и случайный характер: Н. М. Карамзин упоминал эпос только для иллюстрации пиров князя Владимира.[107] С. М. Соловьев применял эпические материалы, чтобы показать социальную практику дружины.[108] М. П. Погодин, К. Д. Кавелин при анализе развития древнейшей социальной практики также обращались к материалам эпоса лишь периодически. Кавелин в частности, скептически отвечал на рассуждения Соловьева, утверждая, что прикрепление эпоса (и соответственно социальной практики) только к князю Владимиру невозможно.[109] Вместе с тем, подвергая критике статью Погодина, он воспринял как должное цитату из «Эймундовой саги»[110] и заявлял о том, что герой былин — стар-матер казак Илья Муромец «Гораздо ближе (чем кажется его оппонентам) к патриархальному и родовому быту».[111]
В наибольшей мере до революции социальная практика нашла свое отражение в трудах Н. И. Костомарова, И. Е. Забелина, И. Г. Прыжова и А. В. Терещенко, которым в целом удалось представить целерациональную систему бытового взаимодействия в русском обществе, но только в отношении Московской Руси (XVI–XVII вв.). Начиная с работ Н. И. Костомарова, социальной практике в отражении народной поэзии стало уделяться особое внимание при анализе социальных явлений и процессов Древней Руси. Устные предания были признаны им историческими, но не совпадающими полностью с данными летописей по причине «порчи» сведений после попадания в среду неграмотных крестьян.[112]
В. О. Ключевский уже с полным доверием относился к материалам эпоса как историческому источнику и отметил его функциональный характер для социальной практики, считая сохранение былин идеологическим фактором, способствовавшим русской колонизации.[113] А. А. Шахматов также считал былины историческим источником, участвовал в их записи[114] и использовал их для анализа древнейшего киевского свода.[115] Он разделил все источники Древнейшего свода на: «1) Письменные источники; 2) Народные предания; 3) Припоминания; 4) Сочинительство самого сводчика».[116] При этом различия между преданием и былиной А. А. Шахматов почти не видел, считая былины частью (разновидностью) народного предания: «Углубившись во времена Владимира, летописец основывался на более или менее готовых материалах, письменных источниках, народных преданиях в виде песен и былин, духовных легенд».[117] Это фактически означает, что эпическое отражение социальной практики вошло в состав летописей при описании раннего периода русской истории.
Социальная практика периода Киевской Руси в основном исследована с юридических позиций: В. И. Сергеевич при изучении социальной практики древней Руси упоминал важность «устного предания» для формирования права.[118] Д. Я. Самоквасов уточнил и по-новому обосновал значение устных народных преданий (в том числе и эпоса), связав его с функциональной необходимостью хранения точной информации о правовых прецедентах.[119] М. Ф. Владимирский-Буданов также выделял особую роль устного предания для становления русского права: «Поступать по старине, значит поступать по праву», но ссылался при этом не на эпос («старины»), а на «юридические пословицы», выделяя их «религиозное значение».[120]
В советское время эту тему так или иначе затрагивали в своих работах почти все исследователи. Б. Д. Греков, характеризуя соотношение истории и эпических материалов, написал фразу, ставшую «крылатой»: «Былины — это история, рассказанная самим народом».[121] «Устная историческая традиция» стала объектом пристального внимания советских ученых. Из общего числа в отношении эпической социальной практики домонгольской Руси можно выделить труды В. В. Мавродина,[122] М. Н. Тихомирова,[123] в которых данные былин применяются для анализа летописных сведений древнейшего периода, В. Г. Мирзоева, который проводил сравнительный анализ былин и летописей.[124] Работы Б. А. Рыбакова,[125] основанные на сопоставлении эпоса, летописных данных и археологии, исследования Д. С. Лихачева[126] в связи с литературоведческим анализом проблемы. Необходимо отметить также работу Б. А. Романова «Люди и нравы древней Руси», в которой подробно анализируется социальная практика с позиции человека средневековья. В. В. Колесов использовал материалы былин при исследовании мировосприятия человека Древней Руси.[127] Большое значение устной исторической традиции в становлении летописей уделял Р. Г. Скрынников.[128] В изучении влияния сакрального компонента на социальную практику Киевской Руси большое значение имеют работы И. Я. Фроянова,[129] который в своих трудах уделяет значительное внимание анализу эпического взгляда на социальную практику.[130] В последнее время интерес к этой теме возрос, имеются исследования, анализирующие социальную практику в контексте изучения мировоззрения и культуры Древней Руси (Н. Л. Пушкарева «Женщины Древней Руси», И. Н. Данилевский «Древняя Русь глазами современников и потомков» (XI–XII вв.), В. В. Долгов «Очерки истории общественного сознания Древней Руси» XI–XIII вв., А. А. Медынцева,[131] Т. В. Рождественская[132]).
Легко заметить, что процесс изучения развития социальной практики в отечественной науке только нарастает. Соответственно усиливается интерес к эпическому отражению социальной практики в работах по истории Древней Руси.
