Питер Акройд - Венеция. Прекрасный город
В XV веке был затоплен огромный колодец в середине площади Святого Марка. Две обширные общедоступные цистерны были сооружены во внутреннем дворе Дворца дожей, и оттуда bigolanti (водоносы) разносили свой драгоценный груз. Это были крестьянки из Фриули в ярких юбках, белых чулках и соломенных или фетровых шляпах; они ходили по Венеции с медными ведерками, выкрикивая: Acqua – acqua fresca! (Вода – свежая вода!) Это был печальный, хотя и мелодичный, клич.
Для города, построенного на воде, вода сама по себе священна. Это то, что в Евангелии от Иоанна названо живой водой. Навесы над колодцами были богато декорированы в знак важности содержимого. Их украшали фрагменты алтарей, религиозные скульптуры, камни старинных храмов как символ духовного присутствия. Византийские навесы над колодцами были украшены скульптурными изображениями религиозных символов, включая крест и пальмовое дерево, они представляли собой мраморные цилиндры, какие можно было встретить в любом восточном городе. На готических навесах над колодцами, напоминавших капители больших колонн, были изображения – и натуралистические, и гротескные.
Имеются сообщения о чудесах, происходивших с помощью колодцев или рядом с ними. Во время чумы 1464 года некоего монаха спасла от смерти кружка воды из находившегося поблизости колодца, которую подал ему всадник. Всадник впоследствии был опознан как Святой Себастьян. С тех пор этот колодец стал известен как колодец Святого Себастьяна.
Но колодцы зачастую пересыхали. Венеция, стоящая на воде, время от времени нуждалась в воде. После штормов в колодцы проникала соленая вода. В этом случае к рекам Боттенига и Брента посылали корабли, чтобы привезти запас пресной воды. К концу XIX века на материке для обеспечения города питьевой водой были выкопаны артезианские колодцы.
Вода была сутью жизни, колодец служил основой заведенного социального порядка в приходе. Железная крышка, закрывавшая отверстие каждого колодца, открывалась в восемь утра, поэтому у колодца в течение всего дня толпились люди. Этот сюжет на фотографиях старой Венеции встречается наиболее часто. Колодец определял дружеские отношения и интенсивность общения в приходе. Вода всегда оказывается великим объединителем и уравнителем, и во многих отношениях Венеция считалась эгалитарным городом. Колодец был символом общественной пользы, зримым символом мудрого управления городом.
Но, разумеется, вода является жизнью и дыханием венецианской жизни и в совершенно ином смысле. Венеция наполнена водой, как тело страдающего водянкой, все ее части взаимопроницаемы. Вода – единственный путь для общественного транспорта. Это чудо текучей жизни. Все в Венеции следует рассматривать в отношении к ее водяной форме. Вода проникает в жизнь людей. Они «текучи», кажется, что они противятся ясности и точности. Когда наиболее богатые венецианцы строили виллы на материке, то всегда выбирали места как можно ближе к реке Бренте. Венецианский живописец Тинторетто любил писать текущую и льющуюся потоком воду, это в какой-то мере отражало его дух. В работах Джорджоне и его школы постоянно встречаются колодцы, пруды и озера, свежая и бегущая вода. В мифах и фольклоре вода всегда ассоциируется с глазами и с лечением глаз. Разве удивительно в таком случае, что Венеция – самый привлекательный для глаза город мира?
Постоянное присутствие воды порождает и беспокойство. Вода тревожит. На прогулках следует быть осторожным и внимательным. Все непрестанно меняется. Зачастую черная или кажущаяся клейкой темно-зеленая вода выглядит холодной. Ее нельзя пить. Она бесформенна. У нее есть глубина, но нет объема. Как утверждает венецианская поговорка, «на воде нет пятен». Вода из-за бесформенности служит метафорой человеческого подсознания. Карл Юнг в эссе «Видения Зосимы» (1945–1954) говорит, что дух спрятан в воде, как рыба. Венецию часто изображают в виде рыбы. Эта дивная вода, настоянная на духе, представляет собой круговорот рождений и смертей. Но если вода – образ подсознательной жизни, то она дает убежище странным видениям и желаниям. Близкий контакт Венеции с водой потворствует сексуальным желаниям; говорят, вода расслабляет мышцы, так как человек перенимает ее повадку, и разжижает кровь.
Но Венеция, кажется, застыла в раздумье над своим отражением в воде. Она всматривается в него в течение многих столетий. Поэтому постоянно возникает ассоциация между Венецией и зеркалом. Это первый город, который стал производить зеркала в промышленном масштабе, к XVII веку венецианцы изготовляли самые большие зеркала в мире. Зеркальное стекло было создано в конце XV века. Два величайших венецианских художника, Джованни Беллини и Тициан, изобразили молодых женщин, разглядывающих себя в зеркале. В обоих случаях одно зеркало висит позади головы, а другое поднесено к лицу. Обе картины датируются 1515 годом, всего семь лет назад правительство Венеции получило лицензию на изготовление зеркал на острове Мурано. Эти художники рекламировали венецианские товары широкого потребления или скорее разделяли характерную для венецианцев приверженность к предметам роскоши. Но в то же время они средствами живописи показывали контраст между истинной и зеркальной поверхностью, двойственность, которую в окружавшем их мире они вполне осознавали. Молодая женщина могла быть самой Венецией, задумчиво разглядывающей собственное отражение.
Образ в зеркале может в каком-то смысле служить гарантией подлинности и целостности. Корень нарциссизма кроется в страхе фрагментации, который можно успокоить видом отражения. Дева Мария в «Книге Мудрости» прославляется как «незамутненное зеркало Бога»; а Венеция всегда ассоциировала себя с Мадонной. Но, разумеется, изображение в зеркале это фальшивое «я»; оно статичное, отвлеченное, неуловимое. Считается, что венецианцы всегда осознают собственное отражение. Они всегда умели показать себя и устроить маскарад. Они всегда играли роль. Одним из любимых развлечений венецианской публики в XVIII веке было рассматривать друг друга в театральные бинокли.
В этом городе царит двойственность, и, возможно, потому там процветают двуличность и двойные стандарты. Путешествуя по недавно построенной железной дороге, Рихард Вагнер намеревался «поглядеть вниз с дамбы на отражение Венеции, поднимающееся из воды внизу», но его спутник «вдруг уронил шляпу, когда в восторге высунулся из окна вагона». Отражение вызывает восторг, потому что кажется таким же реальным и живым, как то, что отражается. Когда смотришь вниз, на воду, у Венеции, кажется, нет иного фундамента, чем отражение. Видно только отражение. Венеция и отражение Венеции нераздельны.
На самом деле это два города, и каждый существует лишь тогда, когда на него смотрят.
Глава 3
Зеркало, зеркало
Для Венеции характерна неизменная приверженность внешней стороне вещей. Слова о том, что в городе лишь фасады домов заслуживают украшения или отделки, стали общим местом. Бóльшая часть готических фасадов представляет собой именно ширму, не имеющую отношения к внутреннему устройству зданий. Это одна из самых странных особенностей города, в некоторых отношениях напоминающего декоративную ракушку. Богатые штукатурные и лепные работы могут скрывать разрушающуюся кирпичную кладку. Рёскин рассуждает о «двуличности» собора Святого Марка, где внутренняя и наружная отделка совершенно разные. Город выстроен из кирпича, но замаскирован мрамором.
Совершенно не имеет значения, что за великолепными фасадами венецианские дома зачастую холодные, грязные и неудобные. Подобным образом у владельцев домов показная расточительность сочетается со скупостью и мелочностью при ведении домашнего хозяйства. Таковы были привычки венецианцев. К примеру, не принято было приглашать гостя в дом, внутреннее пространство ограничивалось родственниками и самыми близкими друзьями. В XVIII веке английский поэт Томас Грей заметил, что в домашней жизни венецианцы «экономны до неприличия».
Честь и доброе имя в венецианском обществе были столь же важны, как и в любом другом, но мерилом чести было то, что называлось bella figura; так сказать, искусство соблюдать внешние приличия. Одним из важных двигателей венецианской жизни была – и до сих пор остается – боязнь критики. Все должно делаться по правилам, в соответствии с установленными образцами. Эти образцы могут скрывать должностные преступления и коррупцию, но важно, что они неизменны. Это напоминает фасад-ширму венецианского дома.
Двойные императивы видимости и зрелища, замысла и выставления напоказ пронизывают любой уровень и любой аспект венецианского общества. Рассказ XVI века об обанкротившемся банкире из Риальто мимоходом объясняет, что «этот рынок и город Венеция по природе очень склонны прельщаться видимостью и доверять ей». Венецианские живописцы смакуют роскошную внешнюю сторону мира. Архитектуру Венеции отличают уловки и показная роскошь, подобно театральным декорациям. Венецианская музыка всегда была сосредоточена скорее на внешних эффектах, чем на внутренней логике. Литература Венеции была ораторской по своей природе – и в театре, и в народной песне. Ни один другой город-государство в Италии не был так сосредоточен на проблемах риторики и стиля. Характерно, что венецианские потолки – фальшивые, подвешенные где-то под балками. В XVIII веке выставление напоказ, зрелище сделались способом маскировки разложения и провала политического курса. Этот неизменный характерный признак помогает понять сущность города и его жителей.
