Ирина Глущенко - Общепит. Микоян и советская кухня
Говорят, что вы жалуетесь на отсутствие кишек. В чем дело? Если у вас не хватает кишек для производства сосисок, почему этот вопрос не поставили? Разве увеличение выпуска сосисок для Вас новость – более месяца этот вопрос подготовляется в Наркомате.
Никаких аргументов и причин я не знаю и знать не хочу, товарищ Юрисов! 20 тонн – это крайне недостаточное количество для Москвы, но для Вас обязательное.
Вы должны подготовить мероприятия к скорейшему увеличению, чтобы дойти до 40 тонн ежедневно.
Если в чем-нибудь нужна моя помощь, Вы всегда имели и имеете возможность обращаться ко мне.
А. Микоян
3 сентября 35 г.»
Как написано на телефонограмме карандашом, «передано в 10 утра Чернышевой». Представляю, какое настроение было у Юрисова в тот день.
Директор мясокомбината Аркадий Юрисов позднее был репрессирован как «враг народа».
Постепенно страсти накаляются. Заканчивается 1935 год. Меняется и характер корреспонденции, получаемой Микояном. Некоторые письма говорят о масштабах террора и характере его участников куда больше, чем любые исследования.
«В мае месяце 1935 г., ввиду систематической травли, я вынужден был уйти с поста зам. Начальника Планового сектора Средне-Азиатского маслобойно-жирового треста, где я проработал без перерыва 11 лет.
Причиной моего ухода лежали во враждебном отношении ко мне Ударова, с которым я, на протяжении ряда лет, вел упорную и энергичную борьбу.
Теперь, когда двурушник и троцкист Ударов разоблачается, как враг народа и решения февральского пленума ЦК ВКП(б) вооружают меня новой решимостью продолжать борьбу. Я считаю себя обязанным довести до Вашего сведения ряд фактов, до конца разоблачающих Ударова…
В 1932 г. в сентябре мес. я раскрыл крупнейшую банду мародеров, возглавляемую бывшим начальником Средазмаслосбытом Бухманом. Эта банда насчитывала в своем составе более 50 чел., захватила 4 организации, где безконтрольно орудовала в порядке особой конспирации на протяжении полутора лет.
Я детально изучил все приемы этой банды мародеров и всех участников и передал эту организацию в руки карающих органов ГПУ.
В результате разбора дела ОГПУ утвердило приговор высшей меры наказания в отношении 10 чел., а 35 чел. осуждены были на разные сроки заключения…
Уже в 1931 году я установил преемственную, генетическую связь вредительства, идущего через промпартию к текстильному синдикату и от текстильного синдиката к вредительству в хлопковой промышленности (Шлосберг, Рыскин, Жирнов, Никольский, Юферов, Маргуэлис, Мамаев и др.)…
На основании целого ряда фактов вредительской работы Ударова. Я установил в его деятельности стройную систему диферсионных мероприятий, направленных на то, чтобы:
1. Вывести из строя, крупнейшие предприятия маслобойной промышленности Средней Азии…
2. Создать диспропорции в мощности оборудования на предприятиях и диспропорции между наличием сырьевых возможностей и производственных мощностей на местных заводах, что привело бы на практике к переброске сырья на заводы центральных районов Союза и что теперь систематически практикуется…
3. Распыление финансовых средств на объектах строительства неотвечающих сырьевым предпосылкам…
4. Намеренная затяжка и удорожание строительства.
5. Сознательное ухудшение работы заводов путем установки заведомо дефектного оборудования…
…Я использовал все “легальные и нелегальные” пути к разоблачению вредительства и двурушничества Ударова, но все это оказалось недостаточным и я твердо решил ждать и положиться на время, которое является – “великим кормчим” и нелицеприятным судьей и время подтвердило всю правоту моих разоблачений.
…вами посылается комиссия для обследования промышленности Средней Азии в составе Цветкова, этого неисправимого пьяницы и троцкиста, Ильина и Борисова. В момент работы комиссии Ударов специально посылает в помощь своих верных соратников по работе Алашевского и Кейнова.
…В 1935 г… приезжает в Ташкент многолюдная комиссия в составе: Гроссман, Дижур, Осиповича, Голдовского и Гробова, по прямому сговору с Ударовым добиться моего ухода и раз навсегда покончить с “гидрой бунтарства” и критики деятельности треста и главка…
…Ткачук (бывший единомышленник автора письма – И. Г.) окончательно тогда отказался от продолжения борьбы и даже пошел на союз с Ударовым, который за это простил ему все “грехи” прошлого бунтарства и под пленительным небом Сочинского курорта произошло это окончательное примирение.
Один я беспартийный, маленький человек, без связей, без поддержки, измученный и обескровленный в конец, не пошел однако на сделку с совестью и с глубоким чувством обиды, ошельмованный, засмеянный ушел, положившись на время. И вот теперь, это время наступило (курсив мой – И. Г.).
Я решил обратиться к Вам, как к единственной и последней защите, чтобы получить справедливое удовлетворение за свою безграничную преданность правде…
В настоящее время работаю я заместителем начальника Узбеквино, входящего теперь в систему Наркомпищепрома Узбекистана.
Мой домашний адрес: г. Ташкент, Пушкинская 14, кв. 2
Березин Владимир Кузьмич.
25 марта 1936 г.»
Березин, отправивший на смерть десятерых и посадивший 35 человек, видимо, гордится этим. И тут же – едва ли не гоголевский кусок о «маленьком человеке». И надежда, что его время еще придет…
Видимо, Березин осознает себя наследником русской литературной традиции – маленький человек, как его учили в школе, – это обиженное, бесправное существо. Самсон Вырин и Акакий Акакиевич, Макар
Девушкин и Мармеладов традиционно вызывают у нас жалость и симпатию… Но XX век поднял маленького человека на невиданную высоту. Власть уже не может без него обойтись. Выделяясь среди миллионов себе подобных и не становясь при этом более значительной личностью, он начинает распоряжаться судьбами других. Советская история выдвигает собственных персонажей – классическим маленьким человеком был Ежов, волею Сталина превратившийся из мелкого милицейского начальника во всемогущего и страшного наркома внутренних дел, а потом, когда массовые чистки были закончены, сам отданный на растерзание репрессивной машине, с иронической формулировкой «за уничтожение кадров».
Леонид Зорин пишет в книге «Зеленые тетради»: «Никто не думал, что Акакий Акакиевич в другое время в другой стране вдруг окажется Шикльгрубером и придется платить ему страшную цену за украденную шинель. Чертов маленький человек! Когда же поймут, как он может быть страшен?!»
К чести Микояна, он не дал никакого хода письму Березина – просто «замотал». Однако сколько таких же писем нашли поддержку у вышестоящего начальства? Ведь для того чтобы отказать в подобной просьбе, тоже требовалось немалое мужество. Тот, кто не проявлял должной настойчивости в борьбе с «врагами народа», сам мог оказаться в их числе.
Письмо Березина могло бы показаться наивным и даже комичным, если бы речь не шла о жизни и смерти людей. Впрочем, террор – это не просто политика, внушающая ужас, система, основанная на страхе, когда люди, находящиеся у власти, и исполнители приказов сами запуганы, быть может, не меньше своих жертв. Это ситуация, в которой все боятся друг друга и многие жестокие решения предопределены именно этим страхом. Надо нанести удар первым, надо действовать, чтобы самому не оказаться жертвой.
Положение Микояна давало ему некоторую защищенность, определенный уровень уверенности в себе, что делало его человеком для того времени почти исключительным. Эта «защищенность» распространялась и на его ближайшее окружение, но она отнюдь не была безусловной и гарантированной. На стол Микояну ложится множество писем от самых разных людей с просьбами о помощи. Но это уже не наивные писания профессора Карлсона. Кого-то уволили, кого-то выселили, студентку, отец которой арестован, хотят отчислить из института. Директора крупного предприятия хотят снять, поскольку «доказаны подозрительные связи его сына с заграницей». Микоян просит разобраться, но часто получает открытки стандартного содержания: «…такой-то арестован органами НКВД». И здесь уже ничего сделать нельзя.
Впрочем, пока человек на свободе, ему еще можно как-то помочь.
«Мурманск, ул. Сталина. Д. 38, кв. 34. Выселение из квартиры отменить. Выдать 2500 рублей пособие.
А. Микоян».
«Ростов-на-Дону, обком партии, Евдокимову. Прошу оставить работе отделении пищевой индустрии бывшего директора Азовского рыбного завода Скляренко.
А. Микоян».
Драматично разворачиваются события в Виннице, там, откуда Ронжин посылал отчаянные телеграммы Микояну, а затем слег. В ноябре 1937 года некоего Боряка, главного инженера Угроедского сахарного завода, сняли с работы. Микоян опять просит разобраться и получает ответ от старшего инспектора по кадрам Борейко: «Сообщаю, что последний арестован органами НКВД». Причем Ронжин заступился за Боряка. Теперь тучи сгустились над Ронжиным, которого требуют «привлечь к строгой ответственности».
