Дэвид Фридман - Пенис. История взлетов и падений
Во втором мифе Дионис дал вина афиняну-землепашцу по имени Икарий, которому оно так понравилось, что он пригласил отведать его случившихся неподалеку пастухов. Вскоре пастухи допились до того, что либо уснули тяжким сном, либо уже не могли связать двух слов, — в таком вот виде их и обнаружили другие пастухи, явившиеся на праздник с опозданием. Они решили, что Икарий отравил их друзей, и за это так его побили, что тот умер. Тогда разгневанный Дионис явился им в обличье красивого мальчика, которого убийцы тут же страстно возжелали. Однако, когда их возбуждение достигло пика, мальчик исчез, тогда как эрекция у пастухов, причем сильнейшая, осталась. И снова им пришлось идти за помощью и советом к Дельфийскому оракулу, который возвестил, что излечиться они смогут, только если принесут дары Дионису, причем опять же в виде фаллосов, а после устроят в его честь торжественную процессию.
Как показывают все эти истории, древние греки воспринимали собственный член как мерило своей близости к истоку божественной силы и божественного разума — а также насланного божеством безумия. Как пишет исследователь классицизма Альберт Хенрихс, для грека «эрекция есть знак его физиологического и душевного состояния… того, что Платон называл «священным безумием»». В «Тимее» Платон указывал, что божественное находится у людей внутри спинного мозга, в спинномозговой жидкости, той самой субстанции, утверждал он, из которой образуется и мозг, и семя. Эта божественность обладает «животворной жаждой излияния», писал Платон, добавляя, что именно поэтому «природа срамных частей мужа строптива и своевольна, словно зверь, неподвластный рассудку, и под стрекалом непереносимого вожделения способна на все»[30].
Древние греки — будь то во благо или во вред — явно использовали пенис как мерило своей близости к богам. Однако его размеры не играли в этом уравнении особой роли. Ну или хотя бы не в том смысле, в котором это можно было бы себе вообразить. В реальной жизни, вопреки грандиозным размерам эрегированных образов, демонстрируемых во время процессий, древние греки предпочитали пенис небольшой и тонкий — вроде тех, какие можно было видеть у упражнявшихся в гимнасиях юношей. Такой пенис был и у фигурок-куросов, и на расписных вазах по всему Средиземноморью. Древнегреческие художники выражали свое презрение к чужестранцам и рабам тем, что изображали у них огромные половые органы. Аристотель даже подвел под такое эстетическое предпочтение «научную базу»: он писал, что маленький пенис лучше подходит для зачатия, поскольку семя в пенисе больших размеров охлаждается, оказываясь неспособным к зарождению новой жизни. Чем бы ни объяснялась такая аргументация, но Аристофан наверняка немало позабавился, выдумывая для своей пьесы «Облака» спор о педагогике, насыщенный в оригинале богатой игрой слов. Один из спорщиков приводит там такие доводы:
Если добрые примешь советы мои
И свой слух обратишь к наставленьям моим.
Станет, друг, у тебя
Грудь сильна, как мехи. Щеки — мака алей.
Три аршина в плечах, сдержан, скуп на слова.
Зад могуч и велик. Перед — мал, да удал.
Если ж будешь по новым обычаям жить.
Знай, что щеки твои станут желты, как воск.
Плечи щуплы. Куриная, слабая грудь.
Язычок без костей, зад цыплячий, больной.
Перед вялый — вот будут приметы твои. Ты приучишь себя
Безобразно-постыдное добрым считать,
А добро — пустяком[31].
Каков бы ни был размер пениса, невозможно отрицать его важность в древнегреческой философии образования. Откуда бы ни был родом эллин, из Афин или из Спарты, он все равно придерживался иерархической системы верований, а его эстетические основы зиждились на доминирующем положении мужчин, воинских идеалах и идеализации обнаженного мужского тела, притом что вся тогдашняя система образования держалась на совершенно невообразимом для нас сегодня институте педерастии. Это был не столько стиль жизни, сколько принятый в Древней Греции обряд посвящения, инициации во взрослый мир. Почти все древнегреческие аристократы, несмотря на педерастическое посвящение в детстве и юношестве, впоследствии женились и создавали семьи, причем большинство сохраняли почтительные отношения со своими бывшими наставниками. А вот для взрослого мужчины, который позволял осквернить себя пенетрацией, существовало презрительное слово «кинэдос», то есть мужчина в роли женщины. Чтобы понять педерастию древних греков, желательно взглянуть на это явление их глазами; эта практика была связана не столько с получением удовольствия, сколько с педагогикой. Дело было не в сексе, а скорее в принадлежности к определенному, высшему классу общества. Главное же, что пенис был орудием благородным.
В Древней Греции учили тому, что такое мужественность, но дальше право называться мужественным мужчине надо было заслужить. Первая часть «университетов» мужественности происходила с подачи учителя, вторая же — на поле сражения. Педерастический акт был кульминацией процесса наставничества, происходившего один на один и направленного на передачу «арете». Этим греческим словом обозначался целый набор мужских добродетелей, таких как храбрость, сила, справедливость, уважение других и честность[32]. Связь между педерастией и «арете» получила монументальное выражение в форме на афинской Агоре. Слово «арете» было написано там на трех гермах, воздвигнутых в память о победе греков над персами в Эйоне. А рядом стояли еще более древние, гигантские статуи Гармодия и Аристогитона, педераста-наставника и его протеже, которые были изображены обнаженными, с хорошо проработанными мышцами и четко видимыми пенисами, — обоих запечатлели в момент совершения акта, подтверждающего их «арете», когда ударом кинжала они убивают тирана Гиппарха в 514 году до нашей эры. Понятно, что человек, обладавший «арете», воплощал собой высшие идеалы греческой демократии и мужества. А для древних греков, чья культура предписывала им ставить на дорогах и не только памятные гермы в честь своих побед, все эти идеалы были воплощены в пенисе.
Отношения между «эрастисом» (старшим любовником) и «эрбменосом» (юным объектом любови) закладывались в гимнасии. Согласно легенде, тело атлета впервые полностью обнажилось во время Олимпийских игр 720 года до нашей эры, когда у одного из участников — бегуна по имени Орсипп — во время забега на дистанцию слетела набедренная повязка, но он все равно прибежал первым. Неясно, когда именно возникли гимнасии, однако нам известно, что в шестом веке до нашей эры Солон требовал смертной казни для всякого, кто украдет в гимнасии одежду занимающихся спортом. Самыми знаменитыми гимнасиями в Афинах были Академия и Ликей. В каждом имелись беговая дорожка, помещение для борьбы, помещение для общих упражнений, бани и помещения для распития напитков, а также философских диспутов. В Академии держал речь Платон, в Ликее — Аристотель.
Тело юного аристократа в Древней Греции было одновременно и гербом, и произведением искусства. И то и другое формировалось в гимнасии перед собранием ценителей в лице пожилых мужчин. Однако не всеми умение ценить красоту тела ставилось так высоко: в пьесе «Облака» Аристофан высмеивает идею о том, что в гимнасии престарелый афинянин мог таять от любовного томления, взирая на отпечаток, оставленный в песке прелестным пенисом своего юного возлюбленного.
Какое бы удовольствие ни получал «эрастис» от сексуального контакта со своим «эрбменосом», официально все было подчинено достижению высшей цели — передаче «арете». «В Греции, — писал Мишель Фуко в своей «Истории сексуальности», — истина и секс соединялись в форме педагогики через передачу драгоценного знания от одного тела к другому; секс служил опорой для посвящения в познание». Росписи на древнегреческих вазах подтверждают, что между афинскими мужчинами и мальчиками был принят интеркруральный секс (сношение между бедер). Однако в книге «Педерастия и педагогика в Древней Греции» ее автор, историк Уильям Армстронг Перси-третий, делает вывод, что предпочтительным способом все же было анальное проникновение. (Это также разжигало гомофобию Аристофана, который издевался над теми, кто был «на принимающей стороне», называя их «ойропроктос» — «с расширенным анусом» или «катапугон» — «трахнутые в зад»).
Однако точка зрения Аристофана не была среди древних греков господствующей. Ведь когда эрастис входил в эроменоса своим пенисом, это был лишь символический момент — хотя для этих двоих он также был вполне реальным, — во время которого происходила полная и окончательная передача «арете». То, что средством передачи сути мужественности была сперма, соответствовало учению Аристотеля, который считал, что лишь сперма создает душу ребенка. Так, благодаря педерастии древним грекам удалось победить саму природу: с помощью собственного детородного органа и без помощи женщин они «рождали» из юношей мужчин. Вот в чем заключалась самая удивительная и таинственная сила пениса.
