Юрий Рябинин - История московских кладбищ. Под кровом вечной тишины
Вообще, безынтересное отношение кого бы то ни было к купеческим захоронениям на Преображенке поражает. Это же мемориальное кладбище, по сути, музей, и его «историческая» часть должна бы охраняться, как историческая часть древнего города. Скорее всего, заниматься реставрационными работами в обязанности администрации кладбища не входит, но поправить завалившийся памятник, кажется, можно, не считаясь с обязанностями. А сколько на Преображенке завалившихся купеческих надгробий: иные саркофаги покосились, иные вообще съехали с постамента и валяются рядом на земле на боку. Нет у нынешних могильщиков любви к отеческим гробам. Нет, в отличие от коллег из датского Эльсинора, и понимания, что крепче их никто не строит. Кажется, они к кладбищу относятся как к средству производства, доставляющего им заработок. И не более того. О культурном его значении они понятия не имеют. Но любопытно, какое же усердие проявил директор Преображенского кладбища, когда привезли однажды хоронить какого-то первой гильдии бизнесмена, судя по лакированному гробу. Мы случайно стали свидетелями этой сцены. В дождь, в ненастье, он заблаговременно вышел из своей конторы на улицу караулить дроги. А завидев их издали, бросился лично отворять ворота, как лакей, мечтающий получить на чай. И ведь не молодой человек… Хочется думать, что директор Преображенки встречает так каждого своего новопреставленного. Как хочется так думать.
В середине одного из центральных участков стоит хорошо заметный отовсюду, высокий и широкий обелиск, под которым похоронен фабрикант-революционер. Бывает, оказывается, и такое. Подойти к нему не просто — он весь окружен могилами и оградами. Но все, что на нем написано, видно с дорожек. На тыльной его стороне короткая надпись: Истпарт КрасноПресненского райкома ВКП /б/. А на лицевой: Николай Павлович Шмит фабрикант-революционер родился 10 декабря 1883 г. арестован 17 декабря 1905 г. за декабрьское вооруженное восстание на Пресне. Зверски зарезан царскими опричниками в Бутырской тюрьме 13 февраля 1907 г. Н. П. Шмит был родственником Морозовых. Он владел мебельной фабрикой на Пресне. И его мебелью был обставлен особняк «Викуловичей» в Введенском (по-новому — Подсосенском) переулке. В этом же особняке 16 февраля 1907 года был выставлен для прощания гроб с телом Шмита. Отсюда же грандиозная похоронная процессия, через всю Москву, двинулась на Преображенское кладбище.
После революции, когда старообрядцев стали притеснять и, в частности, когда большевикам потребовалась их Успенская моленная, Преображенская община обратилась к новой власти с заявлением, в котором старообрядцы протестовали против такого решения, ссылаясь на свое… революционное прошлое. Вот что они писали: «Храм этот является единственным… во всей Советской Республике, основанный еще в конце 18-го столетия известным революционером Ковылиным Ильею Алексеевичем, по имени которого в 1918 году поименован Благуше-Лефортовским Советом переулок, который сегодня называется Ковылинским». Вот так! — оказывается, в России революционеры появились раньше якобинцев. Это они уже от нас переняли. Вряд ли кого-нибудь особенно удивляет, что старообрядец Шмит был революционером, хотя и фабрикантом, потому что он жил в эпоху, когда революционеры выходили из любых сословий: из дворянства, духовенства, купечества, — тогда и великий князь Кирилл Владимирович нацепил на грудь красный бант и объявил себя революционером. Но по отношению к человеку XVIII столетия, владеющему солидными капиталами и возглавляющему к тому же целую конфессию, это звучит и парадоксально, и иронично. Но как бы по отношению к Кавылину это определение ни звучало, в некотором смысле он действительно был революционером. Если считать революционерами любых противников российской верховной власти, то старообрядцы именно таковыми и были. После никоновских реформ они стали почитать царскую власть — «властью антихриста». И падение этой власти имело для них, может быть, положительное значение с точки зрения их вероучения. А как иначе объяснить, отчего многие старообрядцы и сами были революционерами, как Николай Шмит, и, как Савва Морозов, помогали революции материально. Это потом они хватились, что для главарей Советской Республики Троцких и Ярославских все они одинаковые — и старообрядцы, и православные — «церковники-мракобесы».
В советский период Преображенка перестала быть кладбищем одной конфессии. Как и повсюду, здесь стали хоронить без разбора национальности и веры. В 1921 году на кладбище появилась одна из первых в Москве советских братских могил. На обелиске надпись: Памяти павших под Кронштадтом командиров и курсантов 2-й пехотной Московской школы. 4–18 марта 1921 года.
Во время Великой Отечественной и позже на Преображенском кладбище было похоронено свыше десяти тысяч солдат и офицеров, умерших в московских госпиталях. В начале 1950-х здесь был устроен мемориал — самый большой в Москве. Одних надгробий — единообразных бетонных обелисков — было установлено порядка двух тысяч. Как ни поддерживали эти памятники в благообразном состоянии — красили, шпаклевали трещины, — предотвратить обветшание и разрушение бетона, десятилетиями стоящего под открытым небом, практически невозможно. И в 2004 году, к 60-летию победы в Великой Отечественной войне, решено было старые бетонные монументы заменить на гранитные. Эта реконструкция мемориала вызвала тогда в прессе целый переполох. Особенно, как обычно, раздувало из мухи слона телевидение. Был показан такой сюжет: по полю идет гусеничный трактор и тащит за собой какие-то бетонные конструкции. Голос за кадром прокомментировал эту картинку следующим образом: варварским образом попираются кости упокоенных героев войны.
Прежде всего нужно заметить, что ни одно захоронение на огромном поле не было потревожено. За этим следили не только военные, в чьем ведении находится этот мемориал, но и представители ветеранских организаций. Да и не могли эти захоронения, благодаря своей глубине залегания, быть потревожены. Во время войны братские могилы на Преображенке рыли при помощи какой-то землеройной техники. И представляла собою каждая такая могила настоящий противотанковый ров — длинный и глубокий. Надо ли говорить, что и закапывали тогда несчастных не лопатами?.. Но это одна сторона проблемы. Другая же сторона заключается в том, что вывернуть основательно вросшие в землю монументы и совершенно неподъемные цветники при них можно было только двумя способами — трактором или самым могучим вертолетом. Не говоря уже о том, что второй способ при всей своей фантастичности невероятно дорог, он еще и чрезвычайно опасен. Что бы сказали эти СМИ, если бы произошло крушение вертолета? — наверняка упрекнули бы руководителей реконструкции, в том, что те не избрали безопасный и дешевый способ проведения работ при помощи обычного трактора. У них же, как ни сделай, — все не так и все сенсация!
Зато теперь этот мемориал устроен исключительно: красивые, бурого цвета, обелиски стоят рядами в совершенно безупречную линию, все имена на них написаны золотом, отчетливо, по-военному строго.
Нужно сказать, что с именами похороненных в братских могилах на московских кладбищах в свое время вышла большая путаница.
Несколько лет назад произошел такой случай. Приехал в Москву один ветеран Великой Отечественной: захотелось ему повидаться с последним своим оставшимся в живых однополчанином: может, больше и не придется никогда. Встретились старички, посидели культурно, само собою, хлопнули по чуть-чуть, как водится, да и решили съездить на кладбище к своему сержанту, умершему в 1942 году в госпитале, — помянуть его прямо у могилки. Решили, да заспорили. Один говорит, что тот похоронен на Преображенском кладбище, а другой: нет, на Ваганьковском. И каждый утверждает, что был там и видел своими глазами его могилу. Москвич, хотя и знал наверняка, что на Ваганькове их сержант, все-таки уступил гостю. Приезжают они на Преображенку. Москвич глазам своим не верит: здесь их сержант лежит! И фамилия, и имя с отчеством, и даты — все его. Но ведь на майские же ездил он на Ваганьково к своим и навестил старого товарища… Неужто того перезахоронили? На обратном пути заехали они и на Ваганьково. Тут уже гость столицы смутился: быть этого не может. И там их сержант тоже похоронен! Решили фронтовые товарищи разобраться. Пошли по военкоматам, по архивам, по советам ветеранов. И выяснили: действительно, сержант похоронен и на Преображенке, и на Ваганькове. Но как же это так вышло?
По данным, приведенном в «Книге памяти», всего на московских кладбищах покоится свыше пятидесяти тысяч солдат и офицеров, погибших или умерших в госпиталя в 1941– 45 годах. Но из них только тринадцать тысяч нанесены на мемориальные плиты. Впрочем, это число постоянно растет, на кладбищенских плитах появляются новые фамилии — людей, места захоронения которых устанавливаются.
