Сергей Беляков - Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя
На Московской Руси не любили чужого. Даже Симеон Полоцкий был вынужден приспосабливать свой язык и правописание к принятому на Московской Руси, «чистить» его от белорусизмов, украинизмов и латинизмов: «Славянщизна несколько иная», – писал Симеон Полоцкий (уроженец белорусских земель) своему учителю Лазарю Барановичу (русину-украинцу). Симеон Полоцкий редактировал его книгу «Трубы словес проповедных» для московского Печатного двора, а потому и «приспосабливался к принятой здесь» орфографии и даже пунктуации: «иначе не позволили бы печатать»[968].
Братья навек
В гоголевское время украинцы были уже не учителями, а учениками. Русская культура вступила в свой золотой век, между тем как украинская превращалась в воспоминание. Зато малороссияне, верно служившие империи, достигали необыкновенных высот, получали графские и княжеские титулы. Стороженко, Гудовичи, Миклашевские, Кочубеи становились российскими сенаторами, губернаторами, генералами. Дмитрий Прокофьевич Трощинский некогда пешком отправился в Киев учиться в Академии, но сделал карьеру, о которой мечтали люди состоятельные и знатные: служил императрице Екатерине и двум императорам, Павлу I и Александру I, был министром, сенатором, членом Государственного совета. Виктору Павловичу Кочубею еще Павел I даровал графский титул, а Николай I – княжеский. В первые годы правления Александра Павловича Кочубей был одним из ближайших к императору людей, при двух императорах руководил министерством внутренних дел, в последние годы жизни занимал пост председателя Государственного совета и Комитета министров, стал, наконец, и канцлером. Федор Павлович Вронченко стал статс-секретарем, графом, получил чин действительного тайного советника и заменил самого Егора Францевича Канкрина на посту министра финансов. Брат Федора Вронченко, Михаил, сделал карьеру другого рода: стал известным путешественником, одним из основателей Русского географического общества. Он знал десять языков и на досуге переводил Байрона, Мицкевича, Гёте, Шекспира.
Однако всех земляков превзошел Иван Федорович Паскевич, граф Эриванский, князь Варшавский. Герой войны 1812 года, на Бородинском поле он командовал 26-й пехотной дивизией, которая отражала атаки корпуса Евгения Богарне на батарею Раевского. Но истинную карьеру Паскевич сделал, командуя гвардейской дивизией. Его подчиненными, командирами полков, были великие князья Михаил и Николай. Будущий император полюбил «отца-командира»: Николай Павлович именно так и называл Паскевича в своих письмах, а еще называл своим «другом» и, уже публично, «славой своего царствования»[969]. Иван Федорович стал личным другом и незаменимым советником царя. Император не предпринимал «серьезных военных действий», не посоветовавшись с ним[970]. Когда в 1850 году торжественно отмечали пятидесятилетие службы Паскевича в русской армии, Николай преподнес другу удивительный подарок: войска должны были оказывать Паскевичу императорские почести даже в присутствии государя.
Современный читатель, скорее всего, судит о Паскевиче по ядовитой характеристике, которую дал князю Варшавскому Тынянов в романе «Смерть Вазир-Мухтара»: «Никто не принимал его всерьез. Только у купцов висели его портреты, купцы его любили за то, что он был на портрете кудрявый, толстый и моложавый. <…> Он был из посредственного теста, ему не хватало лишних черт, которые создают героев»[971].
На самом деле Тынянов еще довольно сдержанно написал о Паскевиче. Отзывы дореволюционных русских военных историков А. М. Зайончковского и генерала А. Н. Петрова о князе Варшавском были резкими и язвительными. Зайончковский, автор фундаментальной монографии о Крымской войне, считал, что Паскевич «по своим способностям скорее был годен» в роли интенданта, а не главнокомандующего[972]. Петров, участник Крымской войны, генштабист, крупнейший историк русско-турецких войн, представил Паскевича человеком завистливым, интриганом и негодяем, который не стеснялся приписывать себе чужие победы[973]. Военные успехи Паскевича объясняют случайностями, военным счастьем, которое изменило ему только в Крымскую войну.
Вероятно, такая характеристика несправедлива. Ничтожный человек не мог быть другом и советником императора Николая, человека самоуверенного, но умного и талантливого. Иван Федорович честно исполнял все поручения государя и до 1853–1854-го его доверие оправдывал. В 1826-м Николай поручил Паскевичу расследовать дело декабристов. Едва Паскевич справился с этим поручением, как получил новое. На Кавказе началась война с Персией. Николай I, как известно, не доверял Ермолову, а потому собирался назначить командующим русскими войсками в Закавказье легендарного героя прошлой русско-персидской войны (1804–1813) Петра Степановича Котляревского.
Как и Паскевич, Котляревский имел малороссийское происхождение, но был уроженцем не Полтавщины, а Слободской Украины. Сын священника, он родился в 1782 году в селе Ольховатка, которое тогда относилась к землям Харьковского наместничества. Но с десятилетнего возраста Котляревский жил преимущественно в русском окружении, воспитывался под покровительством русского офицера (потом – генерала) Лазарева. Так что Петр Степанович, скорее всего, обладал не малороссийской (украинской), а именно русской идентичностью. К несчастью, этот воин, воспетый Пушкиным «бич Кавказа», с батальоном воевавший против целой армии, сражаться уже не мог. После славной победы при Асландузе, где 2 200 русских солдат и донских казаков разгромили тридцатитысячную армию Аббас-мирзы, и успешного штурма неприступной крепости Ленкорань Петр Степанович получил три пули, в том числе две – в голову. «Кавказский Суворов» стал инвалидом.
Паскевич заменил и больного Котляревского, и неблагонадежного Ермолова. Он сумел выиграть войну с Персией, а затем и войну с Турцией, за что получил в подарок миллион рублей и титул графа Эриванского. Когда в Польше началось восстание, а главнокомандующий, фельдмаршал Дибич, скоропостижно скончался от холеры, Паскевич принял командование, взял Варшаву и успешно завершил войну. В 1849-м Паскевич вместе с генералом Лидерсом подавит Венгерскую революцию и прекратит страшную межэтническую войну, развернувшуюся на землях полиэтничного Венгерского королевства. К этому времени Иван Федорович был фельдмаршалом трех государств (России, Австрии, Пруссии), носил титул князя Варшавского, служил наместником Царства Польского и командовал самой мощной группировкой русской армии[974]. Ни один малороссиянин не поднимался так высоко. Да, пожалуй, ни один русский тоже, если не считать августейших особ.
В сиянии славы Ивана Паскевича как-то совсем потерялись его родные братья, а ведь они тоже были не последними людьми в Российской империи. Степан Паскевич сделал статскую карьеру, занимая посты Слободско-Украинского вице-губернатора, а затем и губернатора. За свою карьеру он управлял четырьмя губерниями, правда, каждой не дольше трех лет. Иосиф и Федор Паскевичи стали военными и дослужились до генерал-майоров, Константин – до полковника.
Иван Паскевич говорил и писал преимущественно по-французски, служил России и был окружен в основном русскими и немцами. Мог ли князь Варшавский остаться малороссиянином? Национальная идентичность формируется в детстве, а Паскевич до двенадцати лет жил в Полтаве. Он не забывал Малороссию, приезжал на Полтавщину отдыхать, слыл «большим любителем» малороссийских «анекдотов, борща, вареников и других украинских лакомств»[975]. Его «правой рукой» в Царстве Польском одно время был Андрей Яковлевич Стороженко, «главный директор правительственной комиссии внутренних и духовных дел». По словам Кулиша, Стороженко «втирался в дружбу к графу[976] с помощью того украинского веселого балагурства, которое еще при российских императрицах “выводило в люди” многих наших земляков»[977]. Однако эти «веселые балагуры» не проявили ни малейшего сочувствия Кирилло-Мефодиевскому братству. Службу государю (а может быть, и не одному лишь государю, но и России и русскому народу) они ставили неизмеримо выше малороссийского патриотизма. Украина была для них в лучшем случае «малой родиной», а национализм подменялся любовью к вареникам и галушкам. Не случайно молодые украинские националисты называли того же Паскевича «сатрапом»[978]. Он и в самом деле был сатрапом даже в первоначальном, древнеперсидском смысле слова, так как управлял сравнительно отдаленной провинцией. На фоне Паскевича и Стороженко Трощинский казался едва ли не героем, ведь он не только читал написанную на «мужичьем» языке «Энеиду» Ивана Котляревского, но и пел песню, будто бы сочиненную самим Мазепой. Но Трощинский вообще отличался смелостью и независимостью[979].
