Николай Вахтин - Русские старожилы Сибири: Социальные и символические аспекты самосознания
28
«Ходынцы» и «чуванцы» – части юкагирского племени; см. (Иохельсон 1897: 161) и особенно детальное и убедительное доказательство этого тезиса с использованием старых документов в работе В.И. Огородникова (1922: 14—17).
29
Южная часть этой группы, жившая в Большерецком остроге, Милькове, Старом остроге (около Петропавловска), формировалась несколько иначе (см. там же).
30
В.Г. Богораз утверждает, что «поселение на Анадыре было восстановлено в 1784 году, но новыми жителями его явились не столько русские, сколько обрусевшие туземцы; поселок был передвинут в урочище Марково…» (Богораз 1934: 52). Видимо, невозможно провести четкую временную границу между полуоседлыми сезонными поселениями полуобрусевших чуванцев, юкагиров, эвенов в окрестностях современного поселка, более постоянным торговым поселением «в урочище Марково», названном так, скорее всего, по имени торговавшего там купца, и собственно селением Марково.
31
Говоря о заселении и освоении русскими этих территорий, необходимо помнить, что освоенными оставались лишь узкие полоски земли вдоль некоторых крупных рек. Даже в более поздние времена авторы «Материалов по исследованию путей сообщения Приамурского края» писали об отдаленных районах Севера: «Мы утверждаем, что в Якутской области России принадлежат только узкие полосы по берегам Лены, Алдана, Вилюя, Маи, Амги. Остальная обширная территория области России не принадлежит. Нельзя считать, что нам принадлежит край, куда можно проникнуть, только снаряжаясь как в дальние, неизвестные земли, не будучи уверен в обратном возвращении. Нельзя считать, что мы владеем краем, о котором почти ничего не знаем» (Материалы 1913: 45).
32
Так в опубликованном тексте; в полевом дневнике за 1900—1901 годы Богораз писал, что чукчи по Анадырю все-таки по-русски понимают. По-видимому, здесь следует все же верить скорее дневниковым записям. Неясно также, как Богораз мог успеть за короткое время остановки в Маркове определить, что «все мужчины» говорят по-чукотски, да еще оценить беглость их чукотского языка.
33
См. превосходный анализ того, как зарождалось убеждение, что отдельный индивид обязан недвусмысленно принадлежать к одной национальности, в работе Д. Андерсона (1998: 79 и след.); см. также: Slezkine 1994b.
34
Со ссылкой на изд.: Арсеньев, Титов 1928.
35
Этот подход уже гораздо ближе к современному взгляду, хорошо сформулированному, например, в лингвистике: конвергенция языка с другим, доминирующим языком считается симптомом языковой жизнестойкости, а не языкового упадка (см.: Cook 1995). Замена языка общины, или иначе – переход общины с одного языка на другой, не столько уничтожает культурную специфику, сколько служит индикатором сохранения тонких социальных ценностей в периоды быстрой культурной смены (Kwachka 1995: 19—24). Это положение резко контрастирует с «оценочным» эволюционистским взглядом на процесс языкового смешения, согласно которому результаты языкового смешения могут быть «лучше» и «хуже» – ср. уже приведенную выше цитату: «Смешение русских старожилов с инородцами отразилось в невыгодную сторону на русском языке их потомков» (Григорьев 1928а: 267; курсив наш).
36
Полезно привести здесь следующую характерную цитату: «В Сибири, как в стране, завоеванной такими людьми, которые немногим были выше ее туземных полудиких племен, победа господствующей расы была результатом войны… Русские явились в Сибирь как завоеватели и, кроме оружия и эксплуатации, не могли ничего принести с собой в среду туземного населения» (Михайлов 1886: 95). Число таких цитат можно легко умножить: видя, как их соплеменники в нарушение всех социологических принципов теряют язык, религию, культуру, внешний облик, привычки и навыки «цивилизованного человека» и превращаются в «дикарей», ученые, естественно, искали объяснения в пределах существовавших теорий развития общества – и простая логика приводила их к выводу, что, раз, согласно теории, ассимиляция возможна только снизу вверх, следовательно, ассимилированный реально ниже ассимилировавшего, хотя внешне всё может выглядеть наоборот.
37
Идеи эти, как известно, восходят к работе И.В. Сталина «Марксизм и национальный вопрос» (1913): в ней уже есть все те термины, которые впоследствии лягут в основу этнографических теорий в СССР: «нация», «национальность», «народность», а также «запоздалые нации и народности», «низшие» и «высшие» ступени развития нации и т. п.
38
Естественно, исследуемый материал – реальные люди, реально существующие общины – сопротивляется такому подходу. И тогда ученые изобретают удивительные приемы исследования вроде следующего, предложенного П.И. Кушнером в докладе «Этническая граница», представленном 2-му Всесоюзному географическому съезду: «Реальное <…> определение линии этнической границы возможно только после специального сплошного этнографического обследования на месте (имеется в виду, по сути дела, полный и индивидуальный опрос всех жителей. – Авт .). <…> Поскольку метод сплошного этнографического обследования громоздок и требует много сил и времени, на практике приходится прибегать к более простым, хотя и паллиативным средствам… <…> В основу этнографической карты следует положить принцип выявления удельного веса национальностей в пределах возможно более мелких территорий» (Кушнер 1949: 296—299). Иначе говоря, все неясности и промежуточные случаи возникают не из-за неверности метода, а из-за недостаточно полного его применения, из-за недостатка данных. Это напоминает уверенность физиков XIX века в том, что лишь несовершенство приборов не позволяло им обнаружить эфир.
39
Ср. описание престольного праздника в Гижиге: «Глубокой стариной веет от этих милых, истинно русских обычаев. Едва ли они сохранились где, но, сидя у батюшки во время поздравления его гижигинцами, я мысленно переносился в XVII век…» (Сильницкий 1902: 156)
40
Николай Львович Гондатти до назначения в 1894 году начальником вновь образованной в 1889 году Анадырской округи (он сменил на этом посту первого начальника Гриневицкого) был ученым секретарем Императорского общества антропологии, этнографии и естествознания при Московском университете (см.: Сильницкий 1897).
41
Эти записи, естественно, часто были произвольными, и еще чаще «национальность» человека отдавалась полностью в руки секретаря сельсовета или паспортистки, которые никогда не были ни особенно грамотными, ни слишком внимательными. Ср. высказывание современной жительницы Сахалина, которое цитируется в статье Д.А. Функа, А.П. Зенько и Л. Силланпяя (Функ и др. 2000): «По паспорту я орочóнка. Русские как хотят, так и пишут: в одном свидетельстве о рождении у ребенка я записана орок, в другом – орочóнка. Мы вообще-то – уйльта. Нам сказали, так трудно выговаривать, будете ороками. Что ж, нас мало, мы подчиняемся».
42
В Ведомостях Верхнеколымского прихода церкви Петра и Павла в перечне национальностей читаем: юкагиры, ламуты, якуты, русские, мещане (Архив Хабаровского края. Ф. И-85. Оп. 16. № 1. Л. 22). В романе В.Г. Богораза (Богораз 1928) во многих местах встречаются такие описания национальности, как «якуты и мещане» и под. Все эти факты заставляют задуматься о местном значении термина мещанин , который в конце XIX – начале ХХ столетия явно приобрел на описываемой территории оттенок обозначения этнической принадлежности человека.
43
Собственно говоря, «этническая классификация», с точки зрения самих русскоустьинцев, была шестичленной и выглядела, по крайней мере на зафиксированный А.Л. Биркенгофом момент времени, следующим образом (в порядке уменьшения степени близости): русскоустьинцы – верховские (ожогинцы) – тамошние (все приезжие русские) – инородцы (без разделения на ламутов, тунгусов и юкагиров) – якуты – чукчи.
44
Возможно, эти документы диктовались не просто заботой «об иноземцах», которым чинились «обиды и препятствия», но и опасениями, чтобы не уменьшилась численность плательщиков ясака, т. е. интересами правительства.
45
Вплоть до середины XX века среди индигирщиков существовал обычай брать из тех многодетных юкагирских и эвенских семей, с которыми они поддерживали партнерские отношения, детей «на воспитание». При этом принятый в семью ребенок не был в том же положении, что родные дети: фактически он оказывался бесплатным работником.
46
Национальный архив Республики Саха (Якутия). Ф. 11. Оп. 1. Ед. хр. 304. 1-2-1851.
47
Эта фраза стала бродячей; по-видимому, первым ее пустил в оборот все-таки В.Г. Богораз в послесловии к роману «Союз молодых»: «Жители сами о себе заявляют своим странным сладкоязычным говорком: „Какие мы йуские? Мы так себе, койымский найод“» (Богораз 1928: 361). А.Г. Чикачев (1993: 12) передает эту фразу несколько иначе: «Какие мы русские, мы походчане, нижнекойимский найод».
48
По некоторым данным (И.И. Крупник, устное сообщение) в метриках 1936 года национальность не фиксировалась.
