KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Научные и научно-популярные книги » Культурология » Александр Чанцев - Когда рыбы встречают птиц. Люди, книги, кино

Александр Чанцев - Когда рыбы встречают птиц. Люди, книги, кино

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Александр Чанцев, "Когда рыбы встречают птиц. Люди, книги, кино" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

А. Ч.: Верю… Вам приходилось писать о совершенно разных персонажах, будь то Николай Японский или Рихард Зорге, Адольфе Иоффе и Фумимаро Коноэ. Очевидно, что научный интерес и личные симпатии далеко не всегда совпадают, но кто из тех, о ком вы писали, – или еще только собираетесь – вызывает личную симпатию, кого Вы назвали бы любимыми персонажами?

В.М.: Все, о ком писал, любимые, даже Риббентроп – хотя такое признание может кое-кого напугать. Но «любимые» для историка – значит, наименее изученные и потому наиболее интересные. Какой смысл писать о тех, о ком уже достаточно написано, если это не «кирпичики» в большой обобщающей работе, как было с Николаем Японским (истинно великий человек!). Мне бы в голову не пришло писать биографии… ну, скажем, Гитлера, Есенина или Мисима. А вот биографии Брюсова в объеме книги до меня не было. Все пять биографий Риббентропа, включая три прижизненные, написанные с разоблачительными целями, одна другой хуже. Имелась бы нормальная его биография – я бы и не брался. О дипломате и политике Сиратори Тосио до сих пор нет ни одной книги, кроме моей, – даже в Японии, где, кажется, существуют биографии всех сколько-нибудь заметных соотечественников (но переводить мою никто никогда не предлагал). Книга о Гото Симпэй – вот любимый герой, причем сугубо положительный! – стала первой отдельной книгой о нем за пределами Японии. О Виреке в Америке написаны две хороших книги, но моя существенно дополняет их. Отдельная история – Зорге, интерес и любовь к которому у меня от мамы Эльгены Васильевны, знаменитого япониста. На его биографию я никогда не замахивался, но первым открыл тему «Зорге – геополитик».

Биограф должен сжиться со своим героем – даже если это не «герой», а «злодей», перенестись, насколько возможно, в его время и обстановку, чтобы понять логику его мыслей и мотивы поступков, а не оценивать их по шкале хорошо-плохо, тем более, с точки зрения современности. Судить – вообще не дело историка. Дело историка – рассказывать и при этом, конечно, не врать, ничего не скрывать, не приукрашивать своего героя. Иначе будет пропаганда – прямая противоположность нашего ремесла.

А. Ч.: Позволю себе выступить адвокатом Мисима, так как некоторым образом им занимался. Даже самая развернутая его биография Наоки Иносэ не закрывает тему – да, она скрупулезна (том почти размером с Библию), иногда подневна, но биографическая линия в ней, например, совершенно не дополняется анализом творчества, а некоторые узлы его жизни оказываются слабо освещены. Я уж не говорю о поверхностных западных биографиях Джона Натана (выходила у нас с ошибками в переводе) и Генри Скотта-Строукса. А ЖЗЛ биография Зорге, кстати, недавно развеяла для меня миф о перфекционизме советских редакторов – в книге издания 1971 года были такие ляпы, которые и сейчас редко встретишь… Вы не только готовите архивные публикации, но и собираете редкие книжные издания. В Японии вы занимаетесь коллекцией? В ней издания по Серебряному веку, или вы собираете и японские книги?

В.М.: Ох, редакторы-редакторы! Я бы скорее сказал о перфекционизме корректоров старой школы – вот этого нам сейчас, действительно, не хватает. Что касается редакторов тех времен – некоторые из них работают до сих пор – то у них было гнусное, извините за откровенность, правило: «Я редактор, значит, я должен исправлять». При том что в абсолютном большинстве случаев редактор знает куда меньше автора. Я по молодости от таких натерпелся и потом стал держаться с ними весьма жестко. Так что ляпам удивляться не приходится. Они были даже в научной литературе, которую редактировали тщательнее. В неплохой монографии про японскую политику 1930-1940-х годов, причем написанной японистом, на одной странице фигурировали «Ёнаи» и «Ионай» как два разных человека, хотя это одно и тоже лицо – адмирал Ёнаи Мицумаса.

Что касается Мисима, то вы специалист – вам и карты в руки. Как я понимаю, его биография – именно история его жизни – хорошо изучена и материалов опубликовано достаточно. Что до оценок… От оценок творчества Брюсова я стараюсь воздерживаться, кроме констатации самых необходимых вещей – например, того принципиально нового, что появлялось в его стихах. Вирека с литературной точки зрения оцениваю чаще – для ориентации читателя, поскольку в России он пока известен мало. Издана всего одна книга – ранний декадентский роман «Дом вампира» и некоторые эссе и интервью; на подходе роман «Обнаженная в зеркале». Идатели не спешат становиться в очередь, а зря – это перспективный и коммерческий автор.

Коллекция – ежедневный труд, хотя пополняется она, конечно, не каждый день. Последние лет 15 абсолютное большинство книг, фотографий и документов я покупаю через интернет, буквально по всему миру, но больше всего в Европе и США. Книги по Серебряному веку появляются у меня все реже из-за ярмарки безумия, в которую превратилась российская букинистика. Просматривая в сети каталоги книжных магазинов и аукционов, чувствую себя бродягой у витрины бутика, от которой его сейчас отгонит охранник; в невиртуальных московских магазинах это стало реальностью, поэтому я их не посещаю. Среди приобретений доминируют книги на английском и французском языках, зачастую с автографами авторов (у меня слабость к ним!) – «мировые цены» выгодно отличаются от российских, которые ощутимо завышены и, по мнению ряда знатоков, являются «мыльным пузырем».

Я «неклассический» библиофил и не вижу пропасти между коллекцией и рабочей библиотекой. Коллекционные книги и документы становятся для меня предметом исследования – без них я не написал бы биографий Брюсова и Вирека. Обдумывая новую тему работы, я сразу обращаю внимание на исторически значимые артефакты – книги с автографами, письма, фотографии – которые могут пополнить мое собрание.

Японские книги я не собираю, хотя у меня есть интересные раритеты, связанные с историей Японии первой половины XX века. И, конечно, немногочисленные японские переводы Вирека. Брюсова, кстати, по-японски нет ни одной отдельной книги, иначе она давно бы стояла у меня на полке.

А. Ч.: Как историк вы занимаетесь в числе прочих тем японскими консервативными революционерами и интересуетесь французскими. С японцами понятно, но и французы у нас крайне малоизвестны – издание «Владимиром Даля» того же Дрие ля Рошеля прошло, по-моему, совершенно незамеченным, хотя он как минимум был прекрасным стилистом и незаурядной личностью. Мне кажется, это действительно интересная, но не только малоизученная тема – вокруг нее много не научных, но политических мифов и даже инсинуаций. В чем особенность мировоззрения консервативных революционеров? Есть ли у нас фигуры, достойные упоминания в этой связи (я вспомнил бы только Евгения Головина)?

В.М.: Консервативные революционеры всегда были для меня более интересными, чем просто консерваторы – ревнители статус-кво – и чем просто революционеры, которые «до основанья… а зачем?» Возвращение «исконного», «правильного» порядка вещей революционным путем, «восстание против современного мира», который находится в «кризисе», – это же так заманчиво! Романтика революционного действия – зачастую неважно какого – неизбежно увлекает молодых, кого сознательно, кого подсознательно, особенно в эпохи перемен. На такую эпоху пришлась и моя юность. Я закончил школу в весну прихода Горбачева к власти, в годы перестройки не только учился в МГУ, но и прослужил два года в армии. ГКЧП пришелся на мои студенческие годы, распад СССР – на стажировку в Японии, расстрел Белого дома – на первый год аспирантуры. Из японистов моего 1993 года выпуска – а было нас по разным причинам много, чуть ли не человек тридцать – в очную аспирантуру пошел только я, причем надо мной все подсмеивались. Такие были времена.

В эти годы, в самом начале девяностых я открыл для себя консервативную революцию, благо читал не только по-русски. Политическим активистом я не был никогда, но эти идея – даже скорее аура, окружавшая эти идеи, – меня увлекли. Я никогда не симпатизировал «левым», ни демократам, ни анархистам, ни «новым социалистам» (были и такие), не говоря о причудливых изводах коммунизма. В школьные годы всерьез увлекался ранними славянофилами, благо их издавали, позже – хотя и недолго – Леонтьевым. В славянофильско-патриотической среде мне не нравилась ее ограниченность в плане как знаний, так и мировоззрения, отрыв от европейского контекста. С годами я пришел к твердому убеждению, что отрывать Россию от Европы в культурном и цивилизационном плане – преступление, причем как перед Россией, так и перед Европой.

Знакомство с традиционалистами много дало мне в 90-е годы, в том числе в научном плане. Японистам – и не только японистам – занимающимся традиционным циклом полезно знать Генона и Эволу. Сейчас их имена на слуху у всех, кто «интересуется интересным», а двадцать лет назад приходилось каждый раз объяснять, кто это такие. Потом я прочитал Окава Сюмэй, политического публициста и проповедника «японского духа», и Сиратори Тосио, философа от политики, избранные статьи которого перевел на русский язык. Я назвал его «свидетелем Армагеддона», а вскоре после этого услышал песню моего друга Сергея Калугина «Радио Армагеддон». Сиратори был бы отличным обозревателем этого радио. Что касается Калугина, скажу одно: Калугин – гений.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*