KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Научные и научно-популярные книги » Культурология » Николай Ямской - Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни

Николай Ямской - Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Николай Ямской, "Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Здесь же — судя по обрывкам фраз — большую часть присутствующих прямо-таки распирало от информации. Они вели разговоры. Вроде бы незначительные. Но с подтекстом.

Тут-то меня и обожгло: «Ремарк? Нет, Хемингуэй! Чистый Хемингуэй!»

«Мы — люди театра, наше место в буфете!»

С чего это Блок вдруг вылез с цитатой великого драматурга-классика А. Островского, я не сразу понял. И уставился было на цветные витражи с какими-то стилизованными, похожими на чайку птицами — именно такая «птичка» украшала занавес находящегося напротив МХАТа. Но Блок кивнул в сторону буфета, у стойки которого я потрясенно обнаружил — живьем, не на сцене! — великих мхатовских стариков. Вид у известных всей стране П. Массальского, Б. Ливанова и М. Яншина был «фирменный». Чайка-значок на лацкане. Платочек, выглядывающий из наружного кармана пиджака, подобран в тон к галстуку. Зеркально начищенная обувь. Было ясно, что в «Артистическое» корифеи заглянули буквально на пару минут.

Потому что, привычно бросив буфетчице «Светочка, как всегда!», они по-свойски, не отходя от стойки, махнули коньячку. И тут же, без суеты направились к выходу. Несколько выпадал из их вальяжных рядов лишь тучный Яншин. «Должно быть, не очень здесь комфортно старику!» — заметил Блок. «А что так?» — «Да говорят, в апреле 1930-го, накануне самоубийства, Маяковский назначил здесь свидание Веронике Полонской. Эта последняя его любовь тоже была актрисой МХАТа. И женой Яншина, между прочим. После они, конечно, расстались…»

«Звоночек» от Владимира Владимировича

Спустя четверть века в воспоминаниях самой Полонской я вычитал, что в последний раз они виделись совсем в другом месте. Правда, до этого уславливались о встрече в «Артистическом» чуть ли не каждый день. «Мне было очень трудно, — писала она, — вырваться для встреч днем из-за работы и из-за того, что трудно было уходить из театра одной. Я часто опаздывала или не приходила совсем, а иногда приходила с Яншиным. Владимир Владимирович злился… Он говорил, что стал посмешищем в глазах всех официанток кафе, потому что ждет меня часами. Я умоляла его не встречаться в кафе. Я никак не могла обещать ему приходить точно.

Но Маяковский отвечал: «Наплевать на официанток, пусть смеются. Я буду ждать терпеливо, только приходи!»

Судя по дальнейшему, терпения ждать, любить, жить хватило ненадолго…

Когда кафе называлось «Артистик»

Действительно, во времена Маяковского и вплоть до войны кафе называлось на французский лад. Об этом мне стало известно тоже лишь в наши дни из опубликованных дневников Георгия Эфрона. Оказывается, этот вырванный из парижской жизни и брошенный в Москву 1938–1940 годов мальчик, мать которого — поэтесса Марина Цветаева — называла его Муром, вместе со своим приятелем и собратом по несчастью Митькой Сеземаном (оба оказались детьми провалившихся в Париже, а потом репрессированных на родине агентов ГПУ), тоже приходили сюда. В «Артистике», писал Мур, они баловали себя какао с тортом. Похоже, для них в этом крылась одна из немногих возможностей хоть как-то «подсластить» свою тоже весьма осложнившуюся жизнь…

Глубокий вздох, перед тем как «стартануть»

Тогда — весной 1961-го — ретроспективная подводка Блока к истории «Артистического» показалась мне простым трепом. Ибо почти все мы в молодости живем исключительно настоящим. Не очень задумываемся, что настоящее от прошлого отделяет всего лишь вздох. Что частенько стоит это прошлое копнуть, как вдруг натолкнешься на суть. И даже обнаружишь некое предвестие грядущей судьбы.

Ну что ж! Поделюсь и этим…

На переломе века

Итак, граница между первой и второй половиной XX столетия. Легкое потрясение от первого визита в кафе «Артистическое», которое для меня затем какое-то время связывалось с прижившимся в нем котом — знатоком человеческих типов, а потом — уже накрепко — приставшей к этому заведению кличкой «Моспарнас», с Парижем еще никак не связывалось. Куда больше впечатлила случайная встреча сразу с тремя великими мхатовскими мастерами. Вернее, продемонстрированный ими при этом артистизм. Процедура, ради которой они традиционно заглянули в это кафе, в исполнении других скорее всего, выглядела бы как банальное «закладывание за воротник». Но тут правили бал элегантность в движениях, парижская легкость и почти гусарская лихость. Подозреваю, что, как говаривал поручик Мышлаевский из булгаковской «Белой гвардии», достигалось все это «частотой упражнения». Но при этом «частота» и чувство меры шли бок о бок. Потому что, дружно опрокинув у буфетной стойки по рюмочке коньяка, корифеи тут же отправились служить высокому искусству.

Кому дул ветер в паруса

За соседним столиком «гужевалась» стайка ребят, лица которых тоже скоро будет знать вся страна. Но тогда только по их значкам с летящей чайкой можно было определить, что это студенты Школы-студии МХАТа. Ох, как эта смена глядела в спины уходящей «старой гвардии»! Написал бы — «с благоговением». Но без особого фанатизма. Оно и понятно! По студенческому билету этих ребят пропускали на любой спектакль главного театра страны. Поэтому, примостившись на ступеньках, они наверняка пересмотрели почти весь репертуар — так сказать, повидали ведущих мастеров МХАТа в деле. Не говоря уже о том, что некоторые — скажем, тот же П. Массальский — преподавали им в «мхатовской учебке» сценическое мастерство.

Еще более существенно, что после 1956 года творить кумиров — в том числе из своих учителей — становилось все менее обязательным. И хотя наступившую в обществе «оттепель» сверху периодически «подмораживали», безоглядное разоблачение Хрущевым культа личности Сталина свое дело сделало. Во всяком случае, с середины 1950-х ветер благих перемен в умонастроениях все же дул в паруса молодым. Да и само местечко для вольного обмена мнениями располагалось удобно. Ибо «мхатовская учебка» находилась прямо напротив кафе — в шестиэтажном, расположенном рядом с театром доме.

«Свеча горела на столе, свеча горела»

Эти стихотворные строки — первое, что в тайно добытом «чернокнижником» дядей Вовой экземпляре «Доктора Живаго» бросилось мне в глаза. Кто же тогда знал, что через два десятилетия реальный «Вован, он же дядя Вова, — под именем Маркуша — блистательно «олитературится» Ю. Трифоновым в его романе «Время и место». А строки о «горящей свече» — во всяком случае, для меня — отчасти материализуются как раз там, куда стараниями Немировича-Данченко Школа-студия въехала в 1943 году. Потому как в результате неких изысканий вдруг узнал, что именно в этот до революции обычный доходный дом Пастернак «поселил» свою героиню Лару. А доктор Живаго с улицы созерцал в окне любимой трепетные отсветы горящей в ее квартире свечи…

Из жизни первых неформалов

В по-своему стремительном превращении «Артистического» в «Моспарнас» тоже кое-что исторически важное отразилось. Ну, хотя бы потому, что начало этого процесса, по существу, началось аж за десять лет до того, как я впервые переступил порог данного кафе. И по времени совпадало с формированием в «мхатовской учебке» курса 1952 года. То есть в ту пору, когда суровый хозяин Кремля еще сидел на троне. А из неформалов собственной площадкой для общения в сталинской Москве располагали разве что члены «клуба вольных каменщиков». Это были подпольные антикварные короли, которые крутили дела с драгоценными камнями. Ежедневно в 12 часов они собирались для совершения сделок в элегантном кафе на первом этаже «Праги». Компетентные органы о том прекрасно знали. Но не препятствовали, потому что так было легче следить. Только в 1962-м, раскусив, что их там уже давно «пасут», «каменщики» оперативно передислоцировались в кафе «Московское».

У молодых студентов, поступивших в Школу-студию в 1952 году, ни такой мобильности, ни особого выбора необременительного для их кармана места встреч не было. Поэтому «Артистическое» их устраивало хотя бы потому, что находилось дверь в дверь с учебкой.

Плата не за страх, а за совесть

Увы, но само кафе со времен щегольского довоенного «Артистика» тогда сильно «потускнело». Это особенно ощущалось в первой половине дня, когда в кафе доминировали командированные, а в меню — блинчики и жареная колбаса с горошком. Зато во второй — как раз к моменту традиционного блиц-визита мхатовских корифеев — обстановка заметно облагораживалась. И тогда над столиками плыл аромат трехзвездочного коньяка и запах хорошо приготовленного кофе.

Похоже, этот умиротворяющий аромат «сладкой жизни» несколько усыпил соответствующие службы. Потому что стихийный взлет неформальной популярности «Артистического» вначале как-то не очень проявлялся. В отличие от юных девиц, желающих хоть одним глазком «посмотреть на настоящих артистов». Вот уж кто поспел, как ложка к обеду! Корифеи на эту «армию любви» производили неземное впечатление. И поэтому могли не волноваться. А вот пылкие «студийцы», распускавшие перед юными девами хвост, были в большой опасности от игры их глаз. Впрочем, и девушкам с ними было то ужас как весело, то страх как интересно.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*