Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. От дворца до острога
Умение хорошо играть в разнообразнейшие азартные, коммерческие и домашние карточные игры было неотъемлемым свойством светского человека. Хотя русские императрицы XVIII в. и императоры XIX в. не были завзятыми картежниками, Екатерина II, допустившая карты в придворном обиходе, сделала это лишь для того, чтобы доставлять вечерами развлечение своим придворным и иностранным дипломатам – обычным участникам дворцовых приемов либо даже с дипломатическими целями. За картами, в неофициальной обстановке, можно было вести переговоры на щекотливые темы, слишком опасные для официальных бесед. Недолюбливали карточные игры Александр I (он не любил картежников и мог задержать производство в чин офицера, слишком увлекающегося игрой) и Николай I, а Павел I, кажется, не играл вовсе. При дворе всегда велась колоссальная игра – из рук в руки переходили груды золота и пригоршни бриллиантов и жемчугов; примечательно, что именно для нужд двора в небольшом количестве даже чеканились золотые монеты крупного достоинства. В свете же игра иной раз приобретала характер повальной эпидемии: так было в период Наполеоновских войн и во второй четверти XIX в.
С. П. Жихарев писал в 1807 г.: «С пробуждением воинственного духа… появились и азартные игры в таких огромных размерах, каких также не запомнят старики. Все прежние любимые увеселения, как то: собрания, балы, спектакли и разного рода охоты – предоставлены теперь мелкой сошке, а богачи пустились искать ощущений сильнейших за карточными столами. Банк во всем разгаре: проигрывают и выигрывают неимоверные суммы. Нечто подобное начиналось уже в запрошлом году, и мне очень памятны эти физиономии банкометов, тощие и страдальческие, физиономии, которые я не желал бы встречать часто в жизни; эти дрожащие руки, закрывающие карты принадлежащей им стороны и после медленно вскрывающие с таким трепетом, как будто бы вскрывали они роковой жребий свой на жизнь или смерть… страшно смотреть» (66; II, 113–114). Жихарев рассказывает историю удивительного проигрыша, а затем выигрыша печально знаменитого своими жестокими крепостническими похождениями Л. Д. Измайлова: «Он понтировал у князя У**, державшего огромный банк вместе с князем Ш** и многими другими дольщиками». На первую попавшуюся карту Измайлов поставил 50 тыс. руб., и его карта была убита; затем он проиграл еще дважды по 50 тыс., и наконец, поставил ва-банк и вновь проиграл. «Ух!» – вскрикнул банкомет. «Ух!» – повторили его товарищи. «Ух!» – возгласила свита Измайлова, но сам он, не изменившись в лице и не смутившись нимало, отошел от стола, взял шляпу, поклонился хозяевам и примолвил: «До завтра, господа: утро вечера мудренее», вышел вон из залы гораздо бодрее, нежели вошел в нее». На другой день Измайлов, войдя в игру, поставил на две карты 75 тыс. руб. и выиграл. После нескольких выигрышей и проигрышей, когда уже решено было поставить на карту главное владение Измайлова, знаменитое село Дедново на Оке, он отквитался, и банкометы сочли за благо прекратить игру. «Наша Белокаменная, – пишет Жихарев, – держится старинного своего правила: делу время и потехе час. И милиция, и карточная игра идут своим чередом. Только не чересчур ли, родная, распотешилась? В прошедшем месяце писали и нынче приезжие рассказывают, что в Москве от множества съехавшихся со всех концов России помещиков появился такой прилив денег, что не знают, куда их девать…» (66; II, 174–177).
Карточные игры разделялись на азартные (банк, фараон, баккара, железка и т. д.), коммерческие (вист, винт, бостон и др.) и домашние (стуколка, мушка, горка, дурачки и пр.); разновидностей их было огромное количество. Азартные игры, в которых главное было – везение, судьба (например, банк, фараон, шмен де фер), законом преследовались особенно строго. Поэтому обычно в азартные игры играли не в гостиных, а в кабинете хозяина, куда дамы не появлялись. Для предупреждения шулерства банкомет и понтеры каждый пользовались своей колодой карт, а после прометки каждой талии карты сбрасывались под стол и вскрывались новые колоды, так что расход на карты был значительным. Банкомет, «державший банк», то есть выставлявший на кон определенную сумму, «метал» карты понтерам – налево и направо, понтеры же, выбрав из своей колоды некую карту и поставив на нее названную сумму, клали ее рубашкой вверх; если намеченная карта выпадала налево от банкомета, выигрывал понтер; при выпадении карты направо банк срывал банкомет. Ставки могли быть чрезвычайно высокими, вплоть до максимальной «ва-банк». Их можно было удваивать и учетверять, загибая углы поставленной на кон карты. Расчет же делался на удачу или на шулерское искусство. Проигрывались целые состояния. Разумеется, атмосфера в такой игре царила самая напряженная, посторонних разговоров не велось, и слышались только отрывистые восклицания игроков. Женщины, за редкими исключениями, в азартные игры не играли, и за игорным столом царила чисто мужская атмосфера.
Коммерческие игры, напротив, требовали спокойствия, сосредоточенности, хладнокровия, расчета и тонкого умения вести сложную игру; ставки здесь были небольшими, но проигрыши могли быть крупными. Ввиду сложности игр, требовавших расчета ходов, приходилось записывать ходы на зеленом сукне ломберных столов заранее приготовленными, заточенными и обернутыми в бумажки мелками; по окончании роббера записи стирались маленькими круглыми щеточками. Играли в эти игры преимущественно немолодые, почтенные люди, нередко пожилые. Во время коммерческих игр можно было вести спокойные, светские разговоры, не теряя, однако, нити игры. Но это было и несложно, поскольку правила светского приличия требовали необременительных для ума бесед на легкие, доступные даже дамам темы. Ставки были небольшими, но игры – длительными, так что проигрыш мог достигать рублей двадцати пяти и даже пятидесяти.
Простые веселые семейные игры с копеечными ставками позволяли болтать, флиртовать, веселиться, к ним можно было приставать во время игры и выходить из нее, тем более что ставки были мизерными, например по четверти копейки, много по копейке, и проигрыш составлял максимум три – пять рублей. Играли даже на орехи, для чего люди хранили мешочки с орехами, иной раз и пустыми, со свищами. В эти веселые и несложные игры играли и молодежь, и старики.
Так или иначе, складные ломберные столы с гнездами для мелков и щеточек в деревянной обвязке столешницы были в любой гостиной, и масса людей проводила вечера в битвах на зеленом поле: «День бабушки, – вспоминал граф В. А. Сологуб, – неизменно заключался игрою в карты. Недаром каялась она отцу духовному. Картишки она действительно любила, и на каждый вечер партия была обеспечена. Только партия летняя отличалась от партии зимней. Зимой (светский сезон. – Л. Б.) избирались бостон, вист, реверсы, ломбер, а впоследствии преферанс. Летом игра шла летняя, дачная, легкая: мушка, брелак, куда и нас допускали по пятачку за ставку, что нас сильно волновало» (166; 390).
Вообще, русские законы признавали карточные игры как неизбежное зло, не преследуя их, и правительство смотрело на них косо, хотя и сквозь пальцы. Достаточно сказать, что доходы от торговли игральными картами (это была монополия государства, с торгов сдававшаяся частным лицам) поступали исключительно на благотворительные цели, причем ввоз карт и их производство облагались высокими пошлинами, чтобы как бы компенсировать зло. Долги, сделанные заведомо за игорным столом, и даже векселя, выданные заведомо для карточной игры или вследствие проигрыша, законом не признавались, и иски по ним судами не принимались. Поэтому карточный долг считался «долгом чести», и приличия требовали уплаты его в кратчайший срок и любыми способами. Можно было не платить каретнику, сапожнику, портному, зеленщику; не платили не только долгов, но и процентов по ним в казенные кредитные учреждения, но карточные долги платили, даже если для этого приходилось подделывать векселя или залезать в казенный денежный ящик. При этом, если проигрыш был сделан «приличному» человеку, еще можно было договориться об отсрочке, но заведомому шулеру полагалось платить немедленно: играть с шулером было можно, но договариваться нельзя. Условное понятие о чести не мешало видным представителям этого общества из офицерства, придворных, неслужащих дворян фактически держать у себя по домам игорные дома («держать банк»), запрещенные законом под страхом лишения прав состояния и ссылки на поселение в Сибирь. Собственно, «держать банк» и мог только хорошо известный в обществе человек: к иному бы и не пошли, опасаясь шулерской ловушки, да и просто никто не узнал бы о наличии большой игры в никому неизвестном доме. Недаром полиции, которая должна была следить за этим, предписывалось входить в такие частные игорные дома только при полной уверенности в том, что игроки будут накрыты с поличным, и вообще соблюдать большую осторожность и «политичность»: ворваться в дом какого-нибудь камергера двора или гвардейского ротмистра без серьезного повода значило получить большие неприятности с далеко идущими последствиями. Во второй половине XIX в. игры в светском обществе приняли умеренный характер, войдя в более приличные рамки, но известны случаи открытия подпольных игорных домов видными в обществе чиновными фигурами. Известный судебный деятель А. Ф. Кони рассказал о раскрытии в Петербурге в 1874 г. игорного дома с рулеткой, который содержал гвардейский штабс-ротмистр Колемин, а крупье у него служил отставной поручик Тебеньков. При аресте игорного дома в нем оказалось «несколько лиц титулованных и с довольно видным общественным положением». Примечательно, что этот «неприличный» поступок судебных властей вызвал возмущение петербургского света и ходатайства видных сановников за «разбитую карьеру молодого человека».
