Петр Гуляр - Забытое королевство
Самый дальний из моих кооперативов находился в Эръюане, более чем в ста двадцати километрах к югу от Лицзяна, в краях, где жили одни только миньцзя. Эръюань был столицей того самого маленького королевства, чья прекрасная королева совершила ритуальное самоубийство путем самосожжения на костре после того, как ее мужа убил король Наньцзяо.
Дорога в Эръюань отделялась от главной караванной тропы из Лицзяна в Сягуань в Нюгае, где было множество горячих источников. Эръюань — маленький, но очень живописный городок — лежал в идеальной формы котловине из зеленых лесистых гор, за большим озером, которое полностью отрезало его от равнины, если не считать узкой насыпной дороги, местами проходившей по высоким горбатым мостикам. Под мостиками по каналам, прорубленным в бескрайних зарослях камыша и лотоса, проплывали тяжело нагруженные лодки.
Вокруг Эръюаня было зелено — город окружали сочные луга, так что там я основал маслобойную артель. Артель пользовалась покровительством очень влиятельной и могущественной местной семьи по фамилии Ма — прогрессивной, патриотичной и твердо намеренной улучшить путем внедрения новых отраслей производства положение местных миньцзя (семья здесь со всеми состояла в более или менее отдаленном родстве). Время тогда было военное, и в Куньмине, где иностранное население сильно разрослось, возник большой спрос на хорошее сливочное масло, привозить которое из-за границы было крайне сложно. Конечно, в Эръюане и до того производилось некоторое количество масла, однако делалось оно негодными методами, получалось грязным и почти немедленно горкло.
Около двадцати юношей-миньцзя из хороших фермерских семей, у которых были собственные коровы, решили объединиться. Я написал американским друзьям, и они тут же подарили нам сепаратор солидного размера; его отправили по воздуху в Куньмин, откуда я с большими сложностями доставил его в Эръюань. Плотницкая артель миньцзя изготовила вполне приличного качества маслобойку, а бидоны и другие сосуды из луженой меди поставила артель медной посуды. Семья Ма предоставила артели чистое здание. На нижнем этаже изготавливалось масло, а на верхнем жили вместе члены кооператива. Приступить к изготовлению масла самостоятельно они не могли, поскольку их представления о гигиене и машинном оборудовании оставляли желать лучшего, так что я прожил вместе с ними в Эръюане около месяца, работая как вол и обучая их маслобойному искусству на европейский лад.
Каждое утро я вставал в шесть часов, а после завтрака фермы по соседству привозили нам молоко в герметично закрытых бидонах. Его взвешивали и проверяли при помощи лактометра. Если молоко было слишком холодным, его слегка подогревали. Затем его заливали в сепаратор. Этот сепаратор я никогда не забуду. День за днем мне приходилось часами вращать его, поскольку обучить мальчиков этой премудрости оказалось крайне тяжело — его следовало раскручивать очень плавно, постепенно набирая скорость, а затем строго поддерживать нужное количество оборотов. Прошло около месяца, прежде чем они осознали эту важную особенность, и даже после того я не мог доверять им безоговорочно.
К сепараторам, особенно большим, я относился с почтительной опаской — я всегда считал, что при неправильном обращении они могут быть весьма опасны, и прилагал все усилия, чтобы внушить такое же отношение членам кооператива. На словах мальчики всегда со мной соглашались, однако по выражению их лиц я видел, что они все еще относятся к этой машине как к какой-то новой, забавной иностранной игрушке. Но машина решила поддержать меня и преподала им урок сама. Однажды я на минуту вышел из молочной, оставив рукоятку сепаратора на попечение одного из ребят. Не знаю, как ему это удалось — видимо, он начал вращать ее слишком быстро, — но в помещении прогремел ужасный взрыв. Я бросился обратно. В молочной царил полнейший хаос. Барабан и тарелки были разбросаны по всей комнате в лужах молока, посуда была перебита, а в углу, у ног кричащего парня, валялась на полу тяжелая центрифуга. Выяснилось, что, поскольку он резко начал вращать рукоятку быстрее положенного, по сепаратору пробежала крупная электрическая искра, и массивную, вращавшуюся на большой скорости центрифугу подбросило до самого потолка. Она ободрала мальчику ногу и за счет высоких оборотов оставила на коже глубокий, почти до мяса, ожог в виде широкой полосы.
После этого происшествия миньцзя наконец прониклись уважением к современной технике, и с тех пор обучение пошло на лад; вскоре мы уже производили до 50 фунтов масла в день. В небольших бочонках его увозили на грузовике в Куньмин, где разрезали на фунтовые, полуфунтовые и четвертьфунтовые куски, заворачивали и продавали в магазине. Дело наладилось; все шло к скорому расширению производства.
Список интересных кооперативов, которые мне удалось основать, был бы неполон без упоминания большого скорняжно-обувного кооператива, ставшего гордостью всего Лицзяна. В него входили двадцать три насийских юноши в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет, за исключением управляющего, которому было тридцать восемь. Лицзянцы любовно прозвали его «кооператив Ва-ва», то есть «детский кооператив». Все мальчики до того работали подмастерьями у местных сапожников, и со многими из них я был знаком еще до основания кооператива. Наслушавшись моих речей о кооперации и ее выгодах, они решили выйти из зависимого положения и открыть собственное дело на кооперативной основе.
Поначалу дело шло ни шатко ни валко, поскольку бывшие подмастерья умели красить только один-два вида очень грубой кожи, а башмаки, которые они изготавливали, получались бесформенными, как картофельные клубни. Поэтому я отправил одного из них, избранного самими же членами кооператива, в обучение на замечательную кожевенную фабрику в Шанхае. Он провел там два года и заодно обучился обувному мастерству. Наконец этот бедняга с лицом, обезображенным оспой, которую он подхватил в столице, вернулся в Лицзян с грузом химикатов и инструментов, закупленных на средства из ссуды, которую я для них организовал. После этого процесс наконец пошел — артель тут же начала выпускать рулоны прекрасной кожи нескольких сортов. Обувь у них теперь выходила крепкая и изящная и при этом стоила совсем не дорого.
Сообразительности и усердия этим мальчикам было не занимать. От природы обладая хорошим вкусом, они извлекли немалую пользу из номеров каталога «Монтгомери Уорд», которыми я их снабдил. Они точь-в-точь скопировали модели, носившиеся в те времена на Бонд-стрит или Пятой авеню, притом что в их исполнении эти вещи стоили, наверное, раз в двадцать дешевле. Они научились делать превосходные сапоги, а также футбольные мячи, кобуры для револьверов, военные пояса и множество других кожаных аксессуаров. Почти в мгновение ока им удалось завоевать признание местных щеголей и военных офицеров. От заказов теперь не было отбоя. Всего за несколько месяцев мода в Лицзяне претерпела значительные перемены. Все городские и деревенские мужчины хотели во что бы то ни стало обзавестись элегантными черными либо коричневыми лаковыми туфлями по последней моде, к которым заказывались не менее элегантные брюки европейского покроя.
Часть мальчиков жили при кооперативе, часть — дома. Зарплаты они не получали — им платили лишь стипендию, которая покрывала их собственные неотложные расходы и расходы их семей. Под конец года, когда прибыль делилась на всех членов кооператива, всем им причитались дополнительные выплаты согласно проделанной работе. Определенную сумму откладывали в резервный фонд; кроме того, какой-то процент от индивидуального дохода участников отчислялся в так называемый фонд общего пользования. Средства из этого фонда расходовались главным образом на похороны и свадьбы — по взаимной договоренности, каждый член кооператива имел право на оплату одной свадьбы из фонда общего пользования, и каждый год таким образом финансировалось некоторое количество свадеб, отобранных по жребию. Дело приносило хороший доход, и вскоре артель открыла собственный магазин на Главной улице. Крупные партии туфель, сапог и футбольных мячей отправлялись в Куньмин, Паошань, Сягуань и даже в Тибет. Ссуды, взятые кооперативом в банках, были вскоре выплачены. Оборванные подмастерья превратились в преуспевающих и солидных горожан — хорошо одетых, хорошо питающихся и пользующихся уважением соседей и друзей. Они служили прекрасным наглядным примером того, какую пользу может принести ремесленникам правильно организованный кооператив под толковым управлением.
Глава XVII
Хэцзинские бандиты
Начало 1949 года не предвещало ничего хорошего. На горизонте сгущались темные тучи гражданской междоусобицы, мятежей и народного гнева. Националистический режим вел арьергардные бои, на глазах теряя контроль над обстановкой. На кону стояла вся провинция Юньнань. Ее властного и безжалостного, однако справедливого и популярного губернатора сменил генерал, родившийся за пределами Юго-Западного Китая и не разбиравшийся в местных проблемах. Никакой пользы этой отдаленной провинции он не принес, разве что разграбил золотой и серебряный запас бывшего губернатора и посадил на должности в провинциальной администрации своих людей. В какой-то момент провинция вплотную подошла к открытому восстанию, и тогда центральная администрация назначила губернатором племянника бывшего обладателя сильной руки, однако наверстывать упущенное было уже поздно. Дядя, чьи воспоминания о поруганной гордости и разграбленном богатстве были чересчур свежи, открыто поддержал большевистский режим, окопавшийся к тому времени в Пекине. По провинции рыскали банды партизан-коммунистов, захватывая там и сям небольшие городки и деревни. Хотя в Лицзяне еще царил мир, по мере того как караваны приносили все больше новостей о творящихся повсюду беспорядках, в городе начало ощущаться беспокойство.
