Валентин Красилов - Метаэкология
Вторгшиеся в средиземноморские страны арийцы, в том числе предки греков, оказались в окружении автохтонных тотемов и производных от них богов. Происходят заимствования, совмещения, контаминация признаков. Так, Аполлон, пожалуй, самая противоречивая фигура в греческом пантеоне, совмещает архаические черты бога солнца и индоевропейского волчьего бога. В качестве последнего Аполлон Ликейский враждует с пастушескими богами, сдирает шкуру с сатиров, преследует овечек-нимф (у Овидия образ волка возникает в связи с погоней Аполлона за Дафнией). Позднейшие наслоения превратили вражду Аполлона и сельского бога Пана в противопоставление высокого профессионального и низового самодеятельного искусства, городской и сельской субкультур (об этом ниже). На одном из крутых поворотов истории Аполлон-Люцифер был свергнут богом грозы.
Древние евреи находились под сильным влиянием культа египетского Осириса и вавилонского Мардука, животными заместителями (тотемическими предшественниками) которых были бык и телец. Несмотря на жестокие репрессии, евреи время от времени склонялись к этим культам. Стоило Моисею уединиться с богом, как его «жестоковыйное племя» взялось за изготовление золотого тельца. Иисус воспринял от соседних богов, египетского Аммона (в его овечьем воплощении) и ассирийского Оаннеса, символы агнца и рыбы, причем агнец фигурировал в жертвоприношении, а рыба — в связи с очистительными обрядами. Впрочем, тотемическая роль рыбы не ограничивалась семитским миром. Анаксимандр считал, что человек произошел от рыбы, а основатель христианства, при его значительной философской эрудиции, мог быть знаком с трудами милетской школы (вспомним также, что Одиссей и его спутники, плавая по «многорыбному» морю, рыбы не ели).
Библейский рай был садом, в котором мирно уживались хищные и травоядные животные, а человеку была предназначена роль хранителя. Его первой задачей было поименование всех живых существ. Участие яблока и змеи в грехопадении восходит к ушедшей в подсознание тотемической сексуальной символике.
Впоследствии, укоряя Иова в попытке утвердить превосходство над природой, бог произнес следующие знаменательные слова:
Вот бегемот, которого Я создал с тобою ...
Пронзишь ли копьями кожу его и рыболовною острогою голову его?
Положи на него руку твою и помни эту борьбу: впредь не будешь.
Полностью стереть следы тотемизма не могла даже великая реконструкция древних метафизических систем — их превращение в религии, т.е., по преимуществу, учения о нравственном совершенствовании человека.
Так, царица Майя, долгое время остававшаяся бесплодной, увидела во сне белого слона, который вошел в ее чрево. Рожденный после этого принц Сиддхарта в возрасте семи лет заметил птицу, схватившую земляного червя. «Увы, неужели все живые существа убивают друг друга?» — подумал принц. С этого момента началось его духовное просветление — превращение в Будду, который никогда не забывал о животных. Не только позаимствованная из Упанишад сансара способствовала сохранению нравственного отношения к природе, но и заповеди повседневной морали (например, оставленные принцессой Маликой, см. ниже) содержали религиозное осуждение жестокого обращения с животными.
Несколькими столетиями позднее Иосиф привел свою беременную жену в Вифлеем для переписи, а так как не было места в гостинице, то она родила в яслях, где младенец и находился до обрезания. После крещения сошел на него Святой Дух в виде голубя и повел его в пустыню, где был он «со зверями» (Марк, I, 13), искушаемый дьяволом, и ангелы служили ему. И кто такие ангелы, если не птицебоги, царство которых простиралось от Египта до Гватемалы?
В мистической иерархии ангелы ниже людей, так как не созданы по образу и подобию. В былые времена они входили к дочерям человеческим, находя их красивыми. Но эволюционируют и ангелы. Теперь они как бесполые существа служат образцом добродетели. Потому что унижение тотемов распространилось на все природное, ставшее синонимом низменного, непристойного. Переживаемый нами экологический кризис — в известной мере наследие того времени. Геракл, круша все вокруг, расчистил путь другому известному в Афинах борцу — Аристоклу, прозванному за могучее телосложение Платоном. Наша экология есть порождение нашей метаэкологии.
Но старые боги не сдавались без боя. Шла чехарда сексуальных революций и контрреволюций. Сократ клялся собакой. Киники называли себя собаками. Франциск из Ассизы провозгласил себя братом всех живых существ и проповедовал птицам. Вагант Архипиита Кёльнский утверждал, что борьба с природой — напрасный труд. Жан-Жак Руссо был другом природы. И, наконец, романтики XVII в. впервые поставили вопрос об охране природы, положив тем самым начало новому метаэкологическому циклу.
Глава 2.
ДВОЙНИКИ
Египтологи отмечают двоичность всего сущего как характерную черту древнейшей метафизики. Не только все боги были парными и взаимозаменяемыми, как Аммон-Ра или Гор-Сет, но еще каждый из них имел двойника (Ка). Так же устроены фараон и даже люди, хотя, может быть, и не все. Из «Текстов Пирамид» мы узнаем, что двойники разлучались при погружении в воды, отделяющие внешний мир от потустороннего. Тот из них, который, как можно понять, отправлялся в потусторонний мир (чтобы там служить двойнику своего бога), очищался от плоти («мяса») своего двойника.
Египетская «двоичность» получила самые различные толкования — как отражение двойной власти фараона над Нижним и Верхним Египтом, или двоевластия близнецов на троне, или двоичности египетского счета, или, наконец, разделения функций правого и левого полушарий головного мозга. Некоторые из этих объяснений (может быть, все вместе) скорее всего справедливы. Однако психопатологические аналогии, проведенные 3. Фрейдом, С.Н. Давиденковым («Эволюционно-генетические проблемы в невропатологии», 1947) и Э. Фроммом, едва ли уместны: происходило становление личности, а не ее распад. Личность предполагает самопознание, а это последнее связано с обратимостью мышления, двойным существованием в качестве субъекта и объекта познания, возможностью внутреннего диалога.
В свете внутренней раздвоенности все явления внешнего мира представлялись двоичными или же их парность приобретала сокровенный смысл. Образы, дающие внешнее выражение внутренней раздвоенности, получали дополнительные значения. Это, как мы увидим, широко распространенное явление можно назвать метафизическим обогащением.
Так бог или боги, создавая мир, разделяют единое на парные противоположности — свет и тьму, небо и землю, воду и сушу и т. д. Вся космогоническая система получает бинарную структуру. Ее математическая соразмерность — результат последовательных удвоений (счет, левополушарная функция, здесь накладывается на правополушарную метафизику). Составляющие ее противоположности — близнецы, так как возникли одновременно, в органической связи друг с другом (и в самом деле, однояйцовые близнецы в одних случаях тождественны, в других — зеркальны, как правша и левша).
На близнецов ложится все больше философского груза. Теперь они ассоциируются с противостоянием мужского и женского начал, жизни и смерти, мира живых и мира мертвых, добра и зла. Отделение сущности от явления становится причиной последующих удвоений. У воды появляется двойник — бог воды, от неба отделяется бог неба и т.д. Если вещь представала в нескольких ипостасях, являющих разные сущности, то ей, в нарушение двоичного принципа, могло соответствовать несколько богов или один бог с несколькими именами (древние приравнивали имя к сущности, считая наречение имени вторым рождением).
В мифах Междуречья земля — Ки, а ее плодородие — Нинмах (у греков соответственно Гея и Деметра). Все месопотамские боги возникали парами, как это изложено в космогоническом эпосе «Энума Элиш». Впоследствии, однако, сущности многих из них перешли к вавилонскому богу солнца Мардуку, который соответственно получил пятьдесят дополнительных имен. В древней Персии духи добра и зла Ахура-Мазда и Анхра-Майнью были, по учению Зороастра, аспектами одного божества.
Появление двойников в космогониях разных народов показывает второстепенное значение египетской или какой-либо другой конкретики (хотя египтяне были наиболее последовательны в своих удвоениях), свидетельствуя о всеобщем значении лежащих в основе этого символа метафизических переживаний.
Хотя иудейство с его единым безымянным богом, на первый взгляд, кажется исключением, на самом деле оно без особых натяжек укладывается в общую схему. Безымянность еврейского бога, по-видимому, объясняется тем, что он первоначально был личным богом Аврама, ставшего Авраамом (напомню, что Аврам был выходцем из Месопотамии, жители которой, помимо общих вселенских богов, имели каждый своего личного бога-покровителя) и назывался соответственно «богом Авраама». Это имя он сохранил как напоминание о скромном начале и в последующие времена, став богом потомков Авраама, целого народа. Значение его, однако, настолько возросло, что он как бы негласно получил имена Иегова и Саваоф, отвечающие новым сущностям всебытийности и всемогущества.
