Василий Розанов - Люди лунного света (Метафизика христианства)
208
Боюсь, что это словесность, а не natura rerum [природа вещей — лат.]. Епископ Феофан, ректор СПб. духовной академии, — конечно, прекрасный инок, и, в частности, аскетизм его простирался до отказа принимать к себе в келью-квартиру родных женского пола: но ведь лицо его, рост его, вся его фигура и, наконец, манеры открывают в себе сущую девушку, сокрытую под мужским (небольшая бородка) образом. Также, когда печатались в последние годы портреты разных «Иванушек»-трезвенников, увлекавших народ — все непременно безбрачных, — я поражался этой однотонностью все почти девичьих лиц. Конечно, тут нужны, однако, галереи портретов. И со временем такие галереи будут собраны и изданы. В. Р-в.
209
Да ведь и я провожу везде в книге, что монах «несоизмерим» с остальным человеческим миром, но потому несоизмерим, что у него самец и самка «равноденственны»», что он «экватор» человеческого рода, не принадлежащий ни к мужскому полу, ни к женскому, что в нем не «М + ж», а «М + Ж», говоря языком Вейнингера. В. Р-в.
210
Страшимся, не слово ли это только. Однако кое-что действительно брезжит такое… Бытовым образом, семейственность и плодородие ведь процветает весьма и весьма у многих истовых крестьян, истовых купцов; но обратим внимание особенно на духовенство. «Антихристианство», конечно, никому здесь и в голову не приходит; но посмотрите на необыкновенную крепость породы у духовенства, у иереев, у диаконов, у прежних дьячков; а крепость породы и обилие детей, притом даровитых — это уже signum [знак — лат.] могучей самочности. Как-то, думая «хоть к концу обедни попасть» и поставить свечку, я торопливо вошел в церковь на Загородном, близ Гороховой; но опоздал, обедня кончилась, и церковь (огромная) была пуста. Громко разговаривая (гулко отдавалось) выходило, в осенних рясах несколько лиц из служившего иерейства и диаконства. Я быстро подошел к ящику, взял 1–2 свечи, поставил перед образами, положил поклоны и вышел. Но обомлел на паперти (очень высокая, почти в рост человека, лесенкой), сойдя с нее, разговаривали — очевидно, перед тем, как проститься и разойтись — два иерея. Оба были не старее 40-ка лет; оба были очень велики ростом; оба были очень. черны, черноволосы, при белом прекрасном лице. С волосами, на плечах лежащими, они положительно являли образец мужской красоты. От них трудно было глаз оторвать — «и говорили бы вы, говорили» и «глядел бы я на вас, глядел». Потом Ведь число детей у духовных, «в живых», нередко переваливает за 11, а больше 5-та — сплошь. Бездетных семей — почти нет. Если, далее, посмотреть (в удачных случаях) на «матушку», то всегда она являет в самом теле и в достоинстве важных манер что-то священное. «Не затанцует» и не «завертится»… И, конечно, если уж в ком, то в «матушках» просвечивает лицо древней «Mater deorum», «Mater Magna» [ «Мать богов», «Великая мать» — лат.] и т. д., а никак не в претендующих на это декадентках, не способных родить даже таракана. Нельзя не думать, что хоть часть этого относится как к первопричине своей к размеренности у духовенства совокуплений. «Нельзя в посты, постные дни, и — накануне церковной службы», т. е. можно в воскресенье, понедельник, вторник, четверг. Что же получается? Кажется — только дни «запрещений». Но «запрещенное» естественно не осязается: просто — «нет ничего». Поэтому на самом-то деле пол осязает только дни и вечера и ночи «позволения», как нечто «уставно-положенное». Входит в душу нечто от ветхозаветной субботы, входит не как вербальное впечатление, а как деловитое повиновение заповеди — «оплодотворяйтесь, множьтесь». Этот положительный, ясный, открытый, «по уставу», и вместе — разреженный (выпали постные дни и посты) характер совокуплений породил все изумительное здоровье и изумительную житейскую стойкость нашего духовенства… «Одна на всю жизнь жена», полное (фактически) запрещение развода, какая-то бытовая неразрешимость вдовам-матушкам вступать во второй брак, и другие мелочи, хотя индивидуально мучительные, хотя законно не мотивированные, — однако все сошлись в один уголок: что остался хотя где-нибудь, в одной частице христианского населения, древний ιερος γαμος, «священнобрачие», не по предшествующему обряду, а по характеру течения. Совсем другое само-осязание, самообоняние, само-вкушение, само-мышление, само-воображение!!! Тут бы еще подлить нечто от «Песни Песней»… нечто от омовений… из немного «священных курений»… Но как трудно, в христианстве, изречь словесно-положительное. Ведь и в духовенстве все совершилось «бытовым образом», все вошло «фольклором», а не через «Свод законов». В «Своде законов» указаны только «нельзя» (дни)… Может быть, только через 500 лет зазвучит и в законе: «следует», «должно», «желанно». В. Р-в.
211
«Трогать его» так же нельзя, как «трогать», обнажать, выводить «к свету» и «на открытый воздух» корни растений, деревьев. Вредно, убивает и, наконец, «грязно» (копаться в земле). Отсюда всемирный инстинкт отвращения к такому «копательству около корней». В. Р-в.
212
Если бы только так, т. е. не принципиально… Но не будем спорить, до того удобна и «спасительна» эта точка зрения. Следуя ей, нужно бы стремиться к справедливым и неизбежным переменам в церкви, особенно касательно брака, и не юридическим способом, а бытовым способом, все погашая и умягчая вражду и преследования к «нарушениям» закона, слишком от древности «жестоковыйные». Мне, напр., известен случай, когда один вдовый священник никак не мог расстаться с любимой им женщиной, с которой он жил. Тогда епископ местного града — лицо высокого (общерусского) авторитета, — узнав все от священника, пожалел его и сказал: «Ну, что делать, я вас переведу в глухой приход, и там разговоров не будет». Т. е. позволил епископской властью. Другой подобный случай был с одним южно-русским епископом: его полюбила одна (увы, замужняя) женщина и, оставив мужа (чиновника не крупного), следовала за епископом, куда его ни переводили. Мне передавали о грубых словах («возите с собой бабу»), в которых кричал на него Победоносцев, уволивший его «на покой». Но другие епископы мне о нем говорили, качая головой: «И какой он прекрасный человек, воспитанный, деликатный, к священникам был милосердый». Явно, не будь святого гонения, они «товарищеской иерархией» смежили бы глаза на «случай» и «исключение». Точно так же следует, «не споря с канонами» и не «нарушая закон», — вообще погружать в темноту и безмолвие «случаи», никогда не расторгать счастливых супружеств, как бы «неправильно» они ни были заключены, и расторгать все несчастные; внебрачных детей «привенчивать» (как было постоянно но Петра Великого)… Века через два тогда картина семьи вовсе бы изменилась, и изменилась без всякого «консисторского скрипа» около нее. Последний идеал, однако, полное восстановление библейской семьи, библейского многочадия, гладкости и тишины. Сюда надо внести правило: «надломленной трости не преломи». В. Р-в.
213
Ведь он активный и, след., женского в нем ничего и не должно было быть. В. Р-в.
214
Вот люди или, вернее, категория людей, которые и по Библии «первые изобрели музыкальные инструменты», и мастерство «ковать», и Построили «города»… В. Р-в.
215
Совсем «начало цивилизации»: эй, да ищите же вы, историки, начало великих городов и замечательных царств не в «преимущественном географическом положении реки Тибра», а в урнингах, в средних формах пола, в странном осложнении их талантом, музыкальностью и художеством. В. Р-в.
216
Со всем объяснением касательно преп. Моисея Угрина я глубоко согласен. Прежде всего почтим его страдание, вспоминая поистине при них припев к чтениям 12-ти Евангелий в Великий Четверг: «Слава долготерпению Твоему Иисусе»… Мне было и самому неприятно это писать, и я рад отказаться от всякого нарекания или подозрения в анормальности Преподобного. Но одно — он, и другое — окружающие словеса около него написателя «Жития». Случай естественного сопротивления мужчины перед бесстыдной бабой переведен, благодаря неосторожной речи, в какое-то уранистическое исповедание вражды вообще к жёности, к бабству, к женственности, и это положительно несносно, еретично и было исторически глубоко вредно. В Р-в.
