Билл Брайсон - Страна Дяди Сэма : Привет, Америка!
У нас есть сосед, на котором первые два года нашего проживания в Америке я проверял свою гипотезу. Все начиналось довольно безобидно. Вскоре после переезда наше дерево упало на лужайку перед его домом. Однажды утром я проходил мимо и увидел, как он пилит наше дерево и грузит ветки на крышу машины, чтобы вывезти куда-нибудь подальше. Дерево было раскидистое, так что ветви свисали по бокам автомобиля, придавая тому довольно экстравагантный вид.
— Маскируетесь? — полюбопытствовал я.
Сосед бросил на меня быстрый взгляд.
— Нет, — сурово ответил он. — Как-то ночью во время урагана ко мне на двор упало дерево, и теперь я собираюсь вывезти его на свалку.
После этого я не мог отказать себе в удовольствии отпускать шутки в его адрес. Кризис, если можно так выразиться, наступил, когда я однажды рассказывал соседу об одном опасном перелете, который я совершил и из-за которого мне пришлось задержаться в Денвере на всю ночь.
— С кем вы летели? — спросил он.
— Не знаю, — ответил я. — Мне они паспорта не показывали.
Он посмотрел на меня с выражением, близким к панике.
— Нет, я имею в виду какой авиакомпанией?
Это было как раз после того, как моя жена наказала мне прекратить шутить с соседом, потому что наши разговоры явно вызывали у него головную боль.
Простой вывод, который можно после этого сделать и к которому слишком часто склоняются даже самые проницательные сторонние наблюдатели, — тот, что американцы по своему складу ума не способны понять шутку. Я только что прочел книгу «В стране Оз» Говарда Джекобсона, кстати, британца, человека большого ума и проницательности, и он мимоходом заметил, что «у американцев нет чувства юмора». Понадобится от силы два-три часа, чтобы найти еще тридцать или сорок комментариев подобного рода в других современных сочинениях на тему Америки.
Я могу понять эту точку зрения, но на самом деле она абсолютно неверна. Без труда можно вспомнить немало американских шутников и даже комиков — братья Маркс, У. С. Филдс, С. Дж. Перлман, Роберт Бенчли, Вуди Аллен, Дороти Паркер, Джеймс Тербер, Марк Твен. Более того, и это очевидно, они бы не добились такой славы, если бы не нашли в родной стране широкую и благодарную аудиторию. Так что не похоже, что американцы не умеют шутить и получать от этого удовольствие.
Истинная правда, остроумие здесь ценят не так, как в Великобритании. Джон Клиз однажды заметил: «Англичанин предпочел бы, чтобы его назвали плохим любовником, нежели сказали, что у него нет чувства юмора». (Что, вероятно, правда, с учетом всех обстоятельств.) Не думаю, что многие американцы подписались бы под этим утверждением. Здесь юмор, скорее, как ловкость вождения, или разборчивость в винах, или умение правильно произносить слово «систематически» — нечто, достойное похвалы и восхищения, но встречающееся не слишком часто.
И не потому, что в Америке совсем нет людей с развитым чувством юмора; просто их становится все меньше. Когда вы сталкиваетесь с таким человеком, это большая редкость, и вы похожи на двух масонов, которые узнают друг друга в многолюдном месте по тайным знакам. Последний случай произошел со мной несколько недель назад, когда я в нашем местном аэропорту взял такси, чтобы добраться до дома.
— Вы свободны? — невинно спросил я у таксиста.
Он посмотрел на меня с выражением, которое было мне очень знакомо — взглядом того, кто всегда знает, что ответить, если подворачивается возможность.
— Нет, — ответил он с явной издевкой. — Я женат.
Мне захотелось его обнять, но тогда, естественно, шутка зашла бы чересчур далеко.
Ходячая катастрофа
Из того, в чем я не очень преуспеваю, возможно, больше всего хлопот доставляет жизнь в реальном мире. Я постоянно удивляюсь множеству навыков, которыми другие овладевают без каких-либо видимых усилий. Не сосчитать, сколько раз, к примеру, я уходил искать в кинотеатре туалет и оказывался в кладовке с обратной стороны самозакрывающейся двери. В последнее время мое особенное призвание — дважды или трижды в день возвращаться к стойке регистрации в отеле, чтобы спросить, какой у меня номер. В общем, меня легко ввести в заблуждение.
В последний раз я думал об этом, когда мы всей семьей отправились в большое путешествие. Это было на Пасху, и мы летели на неделю в Англию. Когда мы приехали в аэропорт Логан в Бостоне, во время регистрации я внезапно вспомнил, что недавно присоединился к бонусной программе авиакомпании «Бритиш эйруэйз». Я также вспомнил, что положил карточку в ручную кладь, которая висела у меня на шее. И тут начались проблемы.
Молнию на сумке заело, так что я, с рычанием, сопением и возрастающим ужасом, тянул и дергал ее несколько минут, но с места она не сдвигалась. Поэтому я, с еще более грозным рычанием, налег посильнее. Ну, вы можете догадаться, что произошло. Молния резко разошлась. Отделение сумки распахнулось, и все, что было внутри — газетные вырезки и другие бумажки, банка с 14 унциями трубочного табака, журналы, паспорт, английские деньги, фотопленка, — экстравагантно разлетелось по площади, равной теннисному корту.
Я ошарашенно смотрел, как сотни аккуратно рассортированных документов ливневым потоком обрушились на пол, груды монет шумно запрыгали, чтобы кануть в лету, а банка табака с отлетевшей крышкой бешено закружилась по залу, рассыпая по пути содержимое.
«Мой табак!» — закричал я в ужасе, думая о том, сколько мне теперь придется заплатить в Англии за такое же количество зелья, при нынешних-то ценах. А потом перешел на крик: «Мой палец! Мой палец!», когда наконец заметил, что порезал молнией палец и теперь из него бурным потоком льется кровь. (Вообще-то я не очень хорошо отношусь к кровопролитиям, особенно когда речь идет обо мне самом, — так что, думаю, истерика вполне оправданна.) Ошеломленные и не способные ничем помочь, мои волосы встали дыбом.
Именно в этот момент моя жена посмотрела на меня удивленно — не со злостью или раздражением, а просто с удивлением — и сказала:
— Не могу поверить, что так ты зарабатываешь на жизнь.
Боюсь, это правда. Во время путешествий со мной вечно происходят катастрофы. Однажды в самолете я перегнулся, чтобы завязать шнурок, как раз в тот момент, когда сидевший впереди пассажир откинул свое кресло. Я оказался придавленным в крайне неудобной позе и, только вцепившись в ногу соседа, смог выбраться на волю.
В другой раз я опрокинул стакан с соком на колени милой миниатюрной монахине, сидевшей позади меня. Стюард ликвидировал последствия потопа и принес мне еще один стакан, а я тут же снова опрокинул его на монашку. До сих пор не знаю, как это вышло. Помню только, как тянусь за новым напитком и беспомощно вижу, что моя рука, наподобие дешевого реквизита из того фильма ужасов 1950-х годов, который назывался что-то вроде «Конечности живых мертвецов», резко ослабляет хватку и выплескивает напиток на колени монахини.
Она посмотрела на меня с изумлением, которого можно ожидать только от того, на кого вы постоянно что-то выливаете, и произнесла ругательство, начинавшееся с «Вот» и заканчивавшееся на «мать»; между ними были еще какие-то слова, которых я прежде никогда не слышал в общественных местах, по крайней мере из уст монашки.
Однако это еще не самое ужасное происшествие из тех, что случались со мной во время перелетов. Самое ужасное таково. Я записал в блокнот важные мысли («купить носки», «брать стаканы аккуратно» и так далее), задумчиво покусывая кончик ручки, как делают многие из нас, и завел разговор с привлекательной молодой леди, сидевшей рядом. Я развлекал ее, возможно, минут двадцать, засыпая городскими остротами, затем отправился в туалет и обнаружил, что ручка потекла и мои рот, подбородок, язык, зубы и десны теперь сочного, несмываемого темно-синего цвета и останутся такими еще несколько дней.
Так что верю, вы меня поймете, когда я скажу, каких усилий мне стоит быть вежливым. Мне хочется хоть раз встать из-за стола и не выглядеть так, будто я только что пережил локальную сейсмическую катастрофу, сесть в машину и захлопнуть дверцу, не придавив 14 дюймов пальто, надеть светлые брюки и не узнать в конце дня, что я много раз садился на жвачку, мороженое, сироп от кашля и моторное масло. Но этому не бывать.
Сейчас, когда в самолете подают обед, моя жена говорит детям:
— Снимите для папы крышки с еды.
Или:
— Наденьте свои капюшоны, дети. Папочка собирается резать мясо.
Конечно же, это бывает, только когда я летаю со своей семьей. Когда я один, я не ем, не пью, не наклоняюсь завязать шнурки и никогда не сую ручку в рот. Я просто сижу очень-очень тихо, иногда подсовываю руки под седалище, чтобы не дать им неожиданно размахнуться и поозорничать с напитками. Это не так весело, зато, по крайней мере, уменьшает размер счетов из прачечной.
