Лени Рифеншталь - Мемуары
Руководить следующими подъемами на скалы Штойри из-за слишком сильных болей уже не смог. Но все же он участвовал во всех других вылазках на скалы, для которых в качестве ведущего мне удалось пригласить итальянского проводника Марино.
Каждый день мы шли по новому маршруту, большая часть которых располагалась в области Розенгартен. Я наслаждалась этими днями и была счастлива, так как мне все легче удавалось преодолевать даже трудные подъемы.
Меня часто спрашивали, почему я в таком восторге от скалолазания, все же жительница Берлина, человек городской. Причин тому много. Горы всегда обладали для меня большой притягательной силой, особенно Доломитовые Альпы; они казались своего рода волшебным садом. Среди горного ландшафта я чувствую себя вольготнее и здоровее. Занимаясь другим видом спорта — за исключением подводного плавания, — мне не удается отдохнуть так хорошо. Тут отключаются все прочие мысли, особенно при преодолении трудных маршрутов на скалах, когда приходится полностью сосредотачиваться на захватах и шагах. Скалолазание — лучшее лечение для людей, испытывающих большие нервные перегрузки, не то что горнолыжный спорт, где на тебя могут наехать или сбить с ног хулиганы, и ты получишь травму даже не по собственной вине. Для меня скалолазание стало подлинной страстью.
«День свободы»
После возвращения из Доломитовых Альп мне пришлось на два дня поехать в Нюрнберг, чтобы сдержать обещание и снять там короткий фильм об учениях вермахта накануне съезда партии в 1935 году. Это было то, что я, к раздражению генералов, не вставила в «Триумф воли».
В этой работе было задействовано пять операторов, среди них гениальный Цильке, а кроме него Эртль, Френтц, Ланчнер и Клинг. Кроме учений вермахта, которые были проведены в один день, в тот день не требовалось делать больше никаких съемок.
Так появился короткометражный фильм продолжительностью примерно в 25 минут, для которого Петер Кройдер[239] сочинил очень лихую музыку. Как и съезд партии, фильм получил название «День свободы».
Моя фирма, которая с 1934 года стала называться «Рейхспартайтагфильм», продала эту ленту студии УФА, использовавшей его в качестве «локомотива» в паре с одним из своих слабеньких игровых фильмов.
Операторы сработали блестяще. Участие Цильке, особенно в содружестве с Гуцци Ланчнером, позволило достичь новых эффектов, подняло фильм на более высокий художественный уровень.
Когда картина была готова, меня попросили показать ее в рейхсканцелярии. Чтобы добиться примирения с вермахтом, Гитлер устроил небольшой прием и пригласил многих генералов с дамами. Демонстрация должна была начаться в восемь часов вечера.
Было уже без десяти восемь, а я все еще сражалась дома со своими дикими волосами, но так и не смогла сделать себе элегантную прическу. Я мчалась по Берлину на своей машине как сумасшедшая. От несчастного случая меня спасло только то, что на столичных улицах тогда еще не было интенсивного движения. В большой спешке и с растрепанной прической вошла я в рейхсканцелярию, опоздав на целых двадцать минут. Прямо катастрофа! Гитлер и Геббельс уже стояли в вестибюле и ожидали меня с большим нетерпением. Лицо Гитлера было бледным, Геббельс, казалось, язвительно ухмылялся. Он наслаждался тем, что видит меня в столь неприятном положении. Приветствовали они меня холодно. Подавленная и сконфуженная, я попыталась извиниться за опоздание.
Меня ожидали примерно 200 гостей, генералы в военной форме, при орденах, дамы в вечерних платьях. Здесь меня тоже приветствовали с каменными выражениями лиц. Мне захотелось стать невидимой.
Фильм начался. Я все еще чувствовала себя одинокой и глубоко несчастной. Картина шла, а мысли мои были где-то далеко. Но через несколько минут я почувствовала, что зал стал заинтересовываться, атмосфера потеплела. Кто часто стоял перед зрителями на сцене, у того появляется шестое чувство — принимает ли тебя публика. Фильм неожиданно произвел сильное впечатление.
Когда снова загорелся свет, я праздновала победу. Мне пожимали руки, обнимали. Отовсюду звучало: «Лени! Лени!» — восторг был большой. Подошел улыбающийся Гитлер и поздравил меня. На лице Геббельса явственно читалось, сколь сильно он завидует моему успеху.
У Гитлера было недурное чувство юмора: на Рождество он подарил мне часы саксонского фарфора с будильником.
На Цугшпитце[240]
Хотя подготовительные работы к съемкам фильма об Олимпиаде уже начались, все же поздней осенью 1935 года я приняла участие в тренировках команды лыжниц Германии на Цугшпитце.
Меня пригласил наш тренер, Тони Зеелос. Мне просто хотелось еще раз насладиться полетом на лыжах — об олимпийской медали я не мечтала. В женской команде в это время были три бесспорных лидера: Кристль Крантц, выигравшая впоследствии золотую медаль, Кете Грасэггер, ставшая обладательницей серебряной медали, и Лиза Реш. Но тут были и такие спортсменки, как Лотта Баадер и Хеди Ланчнер, уровень подготовки которых примерно соответствовал моему. В команде возникла атмосфера завистливого беспокойства, что едва не привело к бунту против меня. Не со стороны хороших лыжниц, с которыми у меня как раз сложились теплые отношения. Более слабые опасались, что я войду в олимпийскую сборную и в результате одна из них потеряет шанс. Это было глупо — большая подготовительная работа к съемкам фильма не оставляла мне времени для необходимых напряженных тренировок. Мне просто доставляло удовольствие само участие в сборах.
Некоторые лыжницы перестали со мной разговаривать, даже Хеди Ланчнер, которая еще весной была у меня в гостях в Давосе и мы вместе неоднократно спускалась с гор. У меня пропало желание участвовать в сборах. Правда, не хотелось покидать Цугшпитце из-за капризов нервных дамочек. Я позвонила в Гриндельвальд товарищу по горнолыжному спорту Герману Штойри. Он тотчас же выразил готовность потренироваться со мной на Цугшпитце.
Он приехал уже на следующий день, и мы сразу же приступили к тренировкам. Свои слаломные шесты мы установили на некотором расстоянии от немецкой команды. Сквозь туман обе тренирующиеся стороны едва могли видеть друг друга. И тут произошло нечто невероятное. Бывший со мной до сих пор в дружеских отношениях Фрид ль Пфайфер, руководитель женской олимпийской команды и супруг Хеди Ланчнер, которая опасалась, что я вытесню ее, стал протестовать против нашей тренировки. Он потребовал, чтобы мы немедленно очистили Цугшпитце. Его аргумент: Герман Штойри как тренер олимпийской команды горнолыжниц Швейцарии может кое-что подсмотреть в тренировках немецкой команды, а это было бы чистым шпионажем.
Мы не обратили внимания на его протест, а Пфайфер сообщил об этом барону Лефорту, Генеральному секретарю зимних Олимпийских игр, который находился в Гармише. И действительно, на следующий день он появился у нас в сопровождении господина из Олимпийского комитета и в категорической форме потребовал, чтобы мы покинули гору. Несправедливое требование, с которым мы, естественно, не могли смириться. В конечном счете оказаться на Цугшпитце могли все желающие.
«Олимпиаде-фильм ГмбХ»
После приключения на Цугшпитце пришло время позаботиться о выполнении договора с «Тобисом» о рефинансировании фильма об Олимпиаде. Само по себе дело это было несложное, так как в целях содействия кинопроизводству Министерством пропаганды был создан специальный кредитный банк, в котором продюсеры и прокатчики получали кредиты под умеренные проценты. Правда, это относилось только к художественным фильмам.
Перед этим уже состоялись переговоры с Геббельсом, который неожиданно начал интересоваться фильмом. Он даже предложил помочь мне в получении краткосрочного кредита — ведь если фильм удастся, то он станет еще и рекламой рейха, а это входит в компетенцию его министерства. Подобная позиция министра принесла мне огромное облегчение. Тем не менее последующие переговоры господина Траута и господина Гросскопфа, доверенных лиц моей фирмы, с чиновниками Минпропа проходили трудно.
Прошло несколько месяцев, и после бесконечных проволочек и консультаций с финансовыми и налоговыми экспертами было наконец найдено решение. Меня убедили в том, что для производства фильма целесообразней всего будет основать самостоятельную фирму — с тем, чтобы кредиты, которые готов предоставить Минпроп, выдавались не мне лично, а фирме. В декабре 1935 года «Олимпиаде-фильм ГмбХ» была зарегистрирована в Торговом реестре. Компаньонами стали мой брат Гейнц и я. Чтобы не платить высоких налогов, господин Шверин, юрисконсульт моей фирмы, посоветовал безвозмездно передать паи Министерству пропаганды, пока не будут возвращены все кредиты с процентами. Я согласилась, поскольку речь шла всего лишь о формальности, связанной с уплатой налогов. Самым важным для меня было только одно — моя творческая независимость. Правда, я была не совсем свободной. Фирма, как и почти все немецкие кинокомпании, подлежала финансовому контролю со стороны кинокредитного банка, который находился в ведении Минпропа. Как коммерческий директор новой фирмы, я несла ответственность за каждую марку, предоставленную в кредит. Были и другие обязательства, так, например, я могла брать только определенные суммы. Кроме того, я должна была говорить прессе, что осуществлять съемку и производство фильма об Олимпиаде мне поручил доктор Геббельс, хотя это и не соответствовало действительности. Но тогда я этому не придала никакого значения.
