Уильям Гэддис: искусство романа - Мур Стивен

Он называет или цитирует литературных звезд, направляющих его всю писательскую жизнь, — Платона, Шекспира, Торо, Гоголя, Достоевского, Гончарова [238], Толстого, Конрада, Хаусмана, Йейтса, Элиота, Форстера и, по-видимому, считая Чарльза Диккенса и вовсе некой ролевой моделью, ранее тот лишь бегло упоминался в «Джей Ар». «Я хочу сказать это же почти по-диккенсовски», — говорит Кристина об очередном комическом усложнении сюжета ближе к концу. Предыдущая отсылка к «Тяжелым временам» тоже немаловажна: не только Диккенс, как и Гэддис, рассматривал художественную литературу как «средство для насаждения порядка в неуправляемой вселенной», а конкретно «Тяжелые времена» — это безжалостное обвинение против отдельных аспектов викторианской культуры, написанное, можно сказать, в духе забавы [239].

Гэддис посмеивается над собственной склонностью к архивированию, когда Кристина приносит сводному брату в больницу «эти записки, это все что я смогла найти ты так громоздишь вещи в библиотеке, такие стопки старых газет почему ты не можешь просто вырезать что-нибудь вместо того чтобы помечать это красным карандашом и хранить всю газету целиком», позже жалуясь Бейси на «то что Оскар любит называть своим архивом, все страницы что он держал в руках, письма, старые афиши, приглашения, статьи его неграмотных учеников, рецепты которые он никогда не пробовал…», — что можно наблюдать и в архивах Гэддиса в Вашингтонском университете. Его многолетнее враждебное отношение к книжным рецензентам озвучил Мадхар Пай во время дачи показаний Оскара, когда тот назвал платоновского Фрасимаха «гордым графоманом вроде книжного рецензента поучающего сирых и убогих работами других профессиональных графоманов», а когда Бейси возражает против этой реплики о книжных «критиках», Мадхар Пай перебивает: «Простите меня дружище, я не говорил «книжные критики» я сказал «рецензенты», между ними огромная разница хотя рецензенты рады когда их называют критиками если только они не в бегах, тогда они прикрываются именем журналистов». Таким его пылким чувствам не хватает мотивации, а значит, это Гэддис позволил себе лишнего (хоть это не то чтобы странно для Мадхара Пая), и то же самое можно сказать о других чревовещаниях в романе:

Уильям Гэддис во время отпуска со своими детьми Мэтью и Сарой, 1998 год. Фотография периода завершения работы над «Агонией Агапе»(фото из личного архива Стивена Мура)

·О родном городе Гэддиса: «А я что говорил что суть не в деньгах? Хотите жить в таком месте как Массапека и разъезжать на сломанном японце».

·Об английском языке: «Лучший язык в истории человечества, Боже чего они [английские писатели] только не достигали из простейшего сырья, какие только хоромы ни строили: Теперь он остался в веках! [240] Maintenantil appartient à l’histoire, чистая папиросная бумага. Jetzt der gehört er der Welt? Geschichte? как корова пятящаяся в стойло».

·Об авторских чтениях: «Все это смешно. Если ты писатель ты пишешь, как по-твоему зачем люди вообще учатся читать. Шататься туда-сюда с лекциями и чтениями, они все неграмотные что ли? Читают трехлеткам, если ты писатель ты сидишь дома и пишешь».

·О цели романиста: «Помнишь как Конрад описывал свою задачу, заставить чувствовать, прежде всего заставить увидеть? А также добавляет он быть может еще проблеск истины о котором ты забыл спросить?»

·О деньгах: «Для кого-то кредит, для кого-то способ заработать больше, купить акции… Одни только хотят вызвать зависть, другие накапливают деньги как оплот против самой смерти, читайте «Хозяина и работника» Толстого но она права, послушайте сейчас Фрейда это похоже на диарею. […Мадхар Пай] выпрямился со скомканным полотенцем [с собачьими экскрементами], — юристы которых они вызывают прибираться. Деньги стали барометром беспорядка…».

·О Пулитцеровской премии: «Пу, господи боже к слову о пяти минутах славы Пулитцеровская премия — это безделушка из школы журналистики в которую завтра рыбу заворачивают, к слову о сирых и убогих премия не имеет ничего общего с литературой или великой драмой это признак посредственности и вы никогда от нее не отмоетесь…» [241].

·О политике контроля над оружием: «У пигмеев в вашем конгрессе нет для этого аппетита, они не могут выступить даже против скользкого оружейного лобби разве нет?»

·Об американской политике: «Какая тут может быть национальная политика в любом отношении? На каждую национальную цель найдется конкретный регион или лобби или частный интерес готовый помешать, вот в чем суть американской политики […] это плавильный котел где ничего не плавится, чего еще ожидать».

·О религии: «Это безумие […] чем хуже состояние человека тем больше безумие и ваша явленная религия просто направляет безумие, придает ему какую-никакую форму…».

·Об американских политиках и их штабах: «То что ежедневно видишь в заголовках из Вашингтона не так ли? пойманы с поличным за уничтожением улик, препятствованием правосудию, лжесвидетельством из-за своих забав а когда они спасаются из-за какой-нибудь формальности, все знают что они виновны но доказать нечем поэтому они могут объявить что их невиновность доказана, завернутся во флаг и быть героями…».

·О разнице между литературой и популярным искусством: «Где пьеса стремится поучать, картина хочет развлекать».

·О черновиках, коллекционерах и исследованиях рукописей: «Эта предрасположенность нашла аналогичное выражение в его привычке уничтожать ранние черновики своих судебных решений угрожающих отдать его на милость коллекционеров и биографов, в чем он следовал судье Холмсу и его желанию быть известным только по результатам деятельности а как он до него дошел касается только его самого…».

·О коммерческом кино: «Не форма искусства а индустрия…».

·О теленовостях: «Это не новости это развлечение [...] в чем на самом деле суть этой страны? в десятках миллионов с конфетами и банками пива и неиссякаемым аппетитом к развлечениям?»

·О неудаче: «Для человека нет ничего хуже чем потерпеть неудачу в том чего и делать не стоило», — это взято почти дословно из «Гонки за второе место» и, по мнению Гэддиса, является одной из важнейших тем американской литературы, включая, конечно, и его собственную.

·О превосходстве чтения Шекспира над просмотром спектакля: «Потому что это на странице! внезапно взорвался он, — всегда так было, безмолвные красивые слова дружно сходили со страницы чтобы остановиться и послушать их, смаковать без какого-нибудь пустого дурака в костюме, гарцующего туда-сюда у них на пути!»

Необязательно называть, кто произносил эти строки; все эти персонажи говорят за Гэддиса, все вносят вклад в его видение беспорядочного мира.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

 Энциклопедический порыв, побудивший Гэддиса включить в первые два романа абсолютно все, что касалось интересующих его тем, стал обязательным элементом, позволившим автору выстроить полный арсенал своих аргументов в пользу мысли, что Америка — неудавшаяся культура, «истощенный и морально обанкротившийся труп белого протестантского истеблишмента». Когда Гэддис писал некролог судьи Криза, он, конечно же, осознавал, что его собственный уже ждет своего часа в «морге» New York Times — Гарри объяснял Лили, как это устроено. Поэтому он и хотел убедиться, что в его некролог Соединенных Штатов длиной в роман войдет как можно больше деталей, чтобы полностью объяснить, «в чем суть Америки» — эта фраза встречается в «Забаве» так же часто, как и в «Джей Ар». Хотя она оказалась не последним актом Гэддиса, он задумывал ее финальной, бравурной демонстрацией фирменных тем и техник.