Петр Сорокин - Окрестности Петербурга. Из истории ижорской земли
В XVIII–XIX вв. ассимиляция ижорского населения в Приневье, заселенном крестьянами из центральных районов России, происходила особенно быстро. Еще в XVII в. шведы, владевшие Ингерманландией, обратили внимание на то, что автохтонное финское население этой земли носит в основном русскую одежду. Иностранные путешественники XVIII в. отмечали, что финские народы Ингерманландии одеваются точно, как русские, а женщины, выходя в город, надевали на себя кокошники и кафтаны поверх рубах, то есть перенимали отдельные элементы русского национального костюма. Все это подготавливало быструю смену старинных комплексов одежды в конце XIX в. Хотя ижорское население вплоть до XX в. сохраняло и национальный костюм, который использовался в особых случаях [Шалыгина 1986, с. 220–228].
Расселение ижоры, менявшееся на протяжении веков, впервые подробно изучил только в середине XIX в. академик П.И. Кеппен [Корреи 1849, s. 114–121]. По его сведениям, в это время основная часть ижор проживала в Санкт-Петербургской губернии: в Ямургском уезде – 7493 человека, Петергофском – 6393, Лужском – 2179 и Петербургском – 1241 человек. Из 40 ижорских селений Петербургского уезда 35 находились на Карельском перешейке. Еще меньше ижор было в Царскосельском и Шлиссельбургском уездах – 367 и 127 человек соответственно. Основная часть ижор Царскосельского уезда проживала в районе Гатчины, а в Шлиссельбургском уезде – к северу от Невы. На побережье Невы они отмечены в Корчмино (в междуречье Ижоры и Тосны). Только одно крупное ижорское поселение – Липка – находилось на юго-западном берегу Ладожского озера. Кроме того, 689 человек ижор насчитывалось в соседней Выборгской губернии. Данные показывают, что в бассейнах рек Ижоры, за исключением верховьев, и Невы ижорское население в указанный период почти отсутствует. Основная его часть проживала на западе Петербургской губернии в районах, примыкающих к побережью Финского залива вплоть до р. Наровы, в Лужском уезде и на Карельском перешейке. Из мест предполагаемого первоначального расселения ижоры можно назвать селения: Лемболово, Капитолово, Вуолы, Осельки, Лисий Нос, Рыбацкое на Карельском перешейке, а также Малое Колпино, Нижнее Койрово к югу от Невы. Малочисленность ижорского населения в Приневье может объясняться миграционными процессами, происходившими здесь в периоды позднего средневековья и нового времени: освоением Ижорской земли русскими переселенцами из близлежащих районов Новгородской земли и переселением православного ижорского населения в соседние русские земли в XVII столетии, когда эти территории принадлежали Швеции.
Во время екатерининского правления снова наметился возврат к петровской идее превращения Приневья в район парадной усадебной застройки, сродни Петергофской дороге. Первый большой загородный дворец в среднем течении Невы на острове «в Островках» строится в 1783–1790 гг. фаворитом Екатерины ЕА. Потемкиным. Неподалеку от него, на южном берегу Невы, в живописном месте у Ивановских порогов, планируется и одна из крупных загородных резиденций самой императрицы. В 1784 г. она приобретает Ивановскую мызу, принадлежавшую ранее сенатору И.И. Неплюеву, для своего внука Александра Павловича. Императрица переименовывает ее в Пеллу, по названию столицы Александра Македонского, и в том же году начинает строительство здесь грандиозного дворца, по своим масштабам не уступающего уже существующим царским дворцовым комплексам в пригородах столицы. Екатерина была очарована видом могучей реки: «Нева на этом месте имеет вид большого озера: множество судов, короче, весь торговый груз и строительный материал Петербурга проходит мимо моих окон, и все в эту минуту в движении на воде и на берегу», – писала она в одном из писем [Кючарианц 1997, с. 588].
Обе дворцовые резиденции – Пеллу и Островки, расположенные поблизости друг от друга, строит архитектор Иван Егорович Старов, уже известный своими творениями в Петербурге, где в то же время он занимается возведением Таврического дворца и Троицкого собора в Александро-Невской лавре (рис. 121).
Рис. 121. Дворец Екатерины II в Пелле. Рисунок Дж. Кваренги
Поблизости от этих мест имелись и другие богатые имения. Расположенной выше по течению реки мызой Петрушкиной владел известный в те времена придворный вельможа Л.А. Нарышкин. Другой знатный дворянин, граф И.А. Сологуб, в 1781 г. получил в дар имение Успенское в среднем течении реки Мга [Береговой портрет 2008, с. 109–118]. Но Екатерина II не останавливается на этом. Чтобы создать своей резиденции достойное окружение, в 1794 г. она рекомендует графу Н.П. Шереметеву «для вида» построить дворец в его усадьбе Вознесенское, расположенной по пути в Пеллу из Петербурга и Царского Села. Работу поручили тому же Старову [Кючарианц 1982, с. 102]. Таким образом, в среднем течении Невы, всего в 10–15 км от Усть-Ижоры, начинает создаваться целый комплекс дворцовых ансамблей по проектам этого выдающегося архитектора. Реализация грандиозных планов, несомненно, привела бы к кардинальным изменениям и на окружающих территориях (по примеру существующих царских резиденций, быстро обрастающих усадьбами знати и оказывающих влияние на освоение и благоустройство окрестных земель). Однако замыслам не суждено было осуществиться.
Поначалу строительство Пелльского дворцового комплекса шло достаточно быстро: к 1789 г. основные его корпуса были завершены. Но из-за начавшейся войны с Турцией, а затем и со Швецией, работы были приостановлены. А после смерти Екатерины II ее преемник Павел I распорядился Пеллой так же, как и многими другими сооружениями, воздвигнутыми ею. В 1797 г. он отдает приказание разобрать построенный дворец в Пелле и использовать полученные материалы сначала «для поспешнейшего строения Михайловского замка», а затем и для нового Казанского собора [Кючарианц 1982, с. 102–107,120].
Немецкий ученый и путешественник Иоганн Готлиб Георги в своем «Описании Российского Императорского города Санкт-Петербурга и достопамятностей в окрестностях оного», составленном в 1794 г. и посвященном Екатерине Великой, наряду с загородными дворцово-парковыми резиденциями пишет и о Пелльском дворце, строительство которого к тому времени еще не завершилось. В кратком упоминании центрального Приневья он отмечает три слободы: в устье Славянки (Рыбацкую), в Усть-Ижоре и в Усть-Тосне: «Все 3 слободы с прекрасными каменными церквами и хорошими деревянными крестьянскими, такожде и иными каменными обывательскими домами» [Георги 1996, с. 493].
Каменный храм в Усть-Ижоре
Здесь мы впервые встречаем упоминание о каменной церкви в Усть-Ижоре уже в 1794 г., не подтверждаемое другими документами. Вероятно, Георги не посещал этих мест, а описал их с чьих-то не совсем достоверных слов. В Рыбацкой слободе первая каменная церковь на добровольные пожертвования действительно была построена еще в 1742–1744 гг., во времена Елизаветы Петровны, у которой здесь имелись небольшой дворец и зверинец. Позднее, в 1784–1792 гг., в церкви на средства «царскосельской конторы» был надстроен верхний этаж для размещения в нем летнего храма [Сорокин и соавт. 2009].
Имеются и другие сомнительные сведения об истории усть-ижорского храма в екатерининское время. В церковной литературе со ссылкой на клировые ведомости, сообщается о его пожаре от удара молнии в 1771 г. и постройке нового деревянного храма. Строительство и отделка его продолжались два года – в сентябре 1772 г. «подводили фундамент под церковь, ценою за 40 рублей; того же году, сентября, покрывали чешуею за 45 рублей от подрядчика Некрасова; 1773 года, месяца мая красили зеленою краскою, ценою за 25 рублей; того же году, июня, писали иконы, ценою за 20 рублей» – говорится в документах [ИСС СПБЕ 1884, с. 137]. Однако, описанные в них работы скорее напоминают капитальный ремонт храма, тем более что другие сведения о его полной утрате в 1771 г. отсутствуют.
Возможно, такие неточности отражают последующие события 1797 г., когда усть-ижорскую церковь вновь постигло несчастье. «…Июля 12-го числа случившись в воскресный день в 12 часов пресильнейшая буря и гром от воли всевышнего от грозы как церковь, так и колокольня загорели» [ЦГИА СПб. Ф. 1163. Д. 133. Оп. 1. Л. 2; Гусарова 1988, с. 36]. Деревянные храмы в условиях влажного климата и частых пожаров были недолговечны и требовали регулярных ремонтов и перестроек.
В процессе раскопок внутри усть-ижорской церкви обнаружили слой древесного угля, связанный с пожаром 1797 г. В нем были найдены осколки обгоревшего оконного стекла с валиками-утолщениями по краю, которое вставлялось в свинцовые переплеты окон. В алтарной части было обнаружено значительное количество обломков оплавленных медных вещей – остатков церковной утвари и монет, побывавших в огне. Были найдены и три сохранившиеся медные монеты, отчеканенные при Анне Иоанновне и Екатерине II, – две полушки 1735 и 1768 г. и денга 1772 г. В северо-восточной части четверика в слое пожара был изучен развал кирпичной печи с муравлеными изразцами светло-зеленого цвета, которыми она была обложена. Изразцы плоские, без орнамента, размерами 20x24 см, сильно деформированы в огне (рис. 122, см. с. XII вклейки). Печные изразцы такого облика, распространенные на Руси в XVII в., уже в начале XVIII в. выходят из употребления, сменяясь изразцами с сюжетными росписями, выполненными кобальтом (темно-синяя краска) по белому полю, распространенными в Северной Европе, и прежде всего в Голландии. Местоположение сгоревшего храма в целом определялось, во-первых, по распространению углистого слоя, оставшегося на месте пожарища; во-вторых, по ранним захоронениям, уже в то время окружавшим храм. Церковь сгорела дотла, и усть-ижорцы вновь вынуждены были изыскивать способы ее возрождения, обращаясь к властям за разрешением на строительство и за поддержкой[94]. Крестьянское общество и священник Илья Попов обратились к митрополиту Гавриилу и получили от него благословление на строительство каменной церкви [ЦГИАСПб. Ф. 1163. Д. 133. Оп. 1.Л. 2]. Селение Усть-Ижора находилось в то время в ведении Царскосельской дворцовой конторы. Поэтому разрешение на получение леса для строительства в ней храма было дано самим императором Павлом I. Уже в 1798–1799 гг. на средства местных жителей, при содействии казенных кирпичных заводов, в селении была построена новая, кирпичная церковь с колокольней и с деревянным куполом. Первоначально она была холодная, без отопления, но позднее, в 1823 г., в ней устроили печи, ее вновь оштукатурили и вместо прохудившейся тесовой кровли сделали железную [Там же. Л. 1–2; Гусарова 1988а, с. 33]. По своим размерам она была больше деревянной церкви, существовавшей на этом месте ранее.
