Петр Гуляр - Забытое королевство
Ни один наси без крайней на то необходимости не согласился бы уехать из долины. Даже те из них, кто повидал неоновые чудеса Шанхая, Гонконга или Калькутты, всегда стремились вернуться жить в Лицзян. То же относилось и к тибетцам, ицзу и даже миньцзя. Путешественники с чувством описывали отвращение и ужас, которые охватывали их в больших городах при виде жарких улиц, на которых не росли деревья, зданий, похожих на коробки, омерзительных грязных трущоб и переполняющей улицы бескрайней, унылой, серой толпы бездушных, жадных до наживы горожан. В Лицзяне, где каждый мужчина и каждая женщина были самостоятельной личностью, индивидуальностью, сама мысль о безликой толчее индийских или китайских городов повергала независимых местных жителей в ужас. Идея запирать свободных людей в душных залах, принуждая их работать многие часы подряд, была для наси неприемлема. Никакой интерес и никакие деньги, заявляли они, не смогли бы заставить их работать на таких фабриках, какие они видели в Куньмине или Шанхае.
Глава XVI
Прогресс
К лету 1949 года число индустриальных кооперативов достигло сорока пяти. Среди них были шерстепрядильные, ткацкие и вязальные сообщества, артели по производству латунных и медных товаров, сообщество мебельщиков-миньцзя, кооператив по изготовлению сухой лапши, мастерская по литью деталей для плугов, тибетские сапожные и скорняжные кооперативы и множество других мелких компаний. Два прядильных и ткацких кооператива целиком управлялись женщинами и притом входили в число наилучших. В одном из них председательствовала пожилая женщина на редкость могучего телосложения. Она не умела ни читать, ни писать, однако орлиным взором следила за всеми финансовыми операциями. Всю шерсть она закупала самостоятельно, а реализация пряжи происходила под ее строжайшим контролем и надзором. Участниками кооператива — двенадцатью женщинами и тремя мужчинами — она управляла железной рукой, временами колотя мужчин до бесчувственного состояния за проступки или чрезмерное курение опиума. Но строгость ее компенсировалась справедливостью и честностью, и подчиненные преклонялись перед ее управленческим талантом — помимо всего прочего, их кооператив загребал деньги лопатой.
Осуществлять надзор за кооперативами, расположенными в городе, было несложно, однако некоторые из них находились в далеких деревнях или в горах — подобно медедобывающей компании на берегу Янцзы, где я повстречал баронессу из черных лису, так что время от времени мне приходилось отправляться в дальние поездки.
Железодобывающий кооператив в Нгацзе представлял собой диковинный эксперимент. Самый большой из всех кооперативов, он насчитывал сорок три члена. Среди них были наси, тибетцы, боа, мяо и чжунцзя, а также один китаец. То, что в таком составе он просуществовал несколько лет, было поистине чудом — это предприятие могло служить редким примером успешного сотрудничества между разными народами. Как ни странно, его участники работали вместе без каких-либо трений и выказывали неизменное дружелюбие по отношению друг к другу и ко мне. Возглавлял компанию очень энергичный, но жуликоватый мужчина по имени Тай Цзицзу — наси из Во-бо, квартала, расположенного в нескольких шагах от винной лавки г-жи Ли на Главной улице. За ним нужен был глаз да глаз, однако мне так и не удалось добыть доказательств его жульничества, а участники кооператива были вполне довольны его работой на посту управляющего. Возможно, на стороне он подрабатывал торговлей опиумом с ицзу — все же Сяоляншань был совсем близко, однако в этих краях подобные вещи серьезным проступком не считались. Его кооператив располагался в шестидесяти с лишним километрах от Лицзяна, неподалеку от бумажной артели в Верхнем Нгацзе. Однако разница в местоположении этих соседних по отношению друг к другу кооперативов была колоссальная. Рудник Тая находился на дне узкого, словно окоп, ущелья, на высоте не более 1200 метров над уровнем моря, в то время как бумажная артель парила над ним на высоте 4200 с лишним метров. Отправляясь в те края, я всегда посещал и рудник, и бумажную артель — по прямой от Лицзяна до нее было почти восемьдесят километров.
Путешествие к железодобывающему кооперативу требовало некоторой подготовки. Во-первых, Тай и другие члены сообщества были людьми крайне бедными — иногда мне казалось, что на всех у них не набралось бы и одного доллара. Лишней постели у них не нашлось бы, поэтому я всегда возил спальные принадлежности с собой. Во-вторых, с едой у них тоже было негусто, так что свинину, овощи и вино приходилось везти из Лицзяна. По-хорошему такое караванное путешествие должно было бы занимать дня два, однако поскольку между Лицзяном и Нгацзе не было ни одной деревни или даже хижины для ночлега, дорогу приходилось преодолевать за один день. Это сильно усложняло задачу. Я всегда старался выехать из Лицзяна еще перед рассветом, не позже четырех утра, что позволяло нам — с учетом остановки на обед — достичь рудника около пяти часов пополудни. После пяти в долинах и ущельях становилось темно, а я слишком боялся оступиться на узкой тропе, вившейся вдоль череды обрывов.
Иногда я ехал верхом, но чаще предпочитал проходить всю дорогу пешком. Наш небольшой караван состоял из трех-четырех лошадей с припасами и постелью, а также двух-трех местных из кооператива, обычно тибетцев или мяо, которые приезжали в Лицзян днем раньше на лошадях с грузом чугуна в чушках. Сперва мы долго тащились в сторону Снежной горы, у подножия которой расстилался большой и ровный альпийский луг, будто самой природой созданный для того, чтобы служить Лицзяну аэропортом, где взлетную полосу обозначали лишь несколько выстроенных в ряд белых камней. Над лугом начиналась другая долина — ее нам тоже нужно было пересечь. По ней там и сям были разбросаны низкие кусты, а из травы торчали базальтовые камни с острыми, словно бритва, краями, которые безжалостно врезались в копыта животных и сандалии людей. Наконец низкие горные хребты впереди сходились над впадиной, где бил ручей, — традиционное место привала для путешественников и караванов, следующих в Лицзян и из него. Мы разводили небольшой огонь, подогревали свои хлебцы-баба и заранее приготовленную еду, заваривали чай и неспешно обедали, устраивая долгий и приятный привал. Затем дорога шла через усеянный цветами сосновый лес. По одну его сторону тянулось ущелье Сапилома, или Коричное ущелье, заросшее деревьями, — позже тропа приводила нас на его край. В этом месте оно носило название Мбергохо, или ущелье Буйволиного рога, а на левой его стороне имелась огромная пещера, где, согласно легенде, жил летхисипу — призрак, в облике прекрасной женщины заманивавший простодушных мужчин к себе в пещеру и пожиравший их. Именно в этом ущелье отца Хэ Шо-вэня, парня из моей конторы, изрубили на куски бандиты.
По мере того как дорога поднималась все выше и выше, цветы вокруг становились все ярче и разнообразнее: лилии и синие древесные астры, темные пионы, ирисы, растущие на земле орхидеи. Наконец мы выходили на огромное плато — перевал Нгаба. Впереди по левую руку сверкали, будто бриллиантовое ожерелье, одетые в снег и лед вершины всей лицзянской Снежной гряды. Самой красивой из них была Гинамбу: ледник стекал с нее будто голубая вуаль. Величественную холмистую долину украшали одиночные сосны, между которыми росли великолепные глоксинии с яркими малиновыми цветками. Здесь, на высоте в 3350 метров над уровнем моря, было довольно холодно — зимой Нгаба покрывалась снегом, а ветер дул настолько пронизывающий, что многие бедолаги погибали, проходя через эти места. Дорога разветвлялась — поворот налево уходил к симпатичной деревне Таку на берегу Янцзы, а затем следовал поворот направо, вскоре приводивший нас в обширный лес. По мере того как мы спускались с горы, лес становился все красивее. Мох свисал с вековых деревьев словно длинные локоны, тут и там встречались купы ярко-зеленого бамбука и всевозможные вьющиеся растения. Под тенистыми сводами леса было прохладно и свежо; то и дело раздавались крики диких зверей, на дорогу летели брызги стекающих с гор ручьев, а воздух, напоенный ароматами огромных цветущих рододендронов и запахом сосен и елей, сотрясал отдаленный рев водопадов. Сквозь деревья открывался вид на многие километры вокруг — на горные потоки, сбегавшие вниз в зеленые долины и темные ущелья, бескрайние просторы, покрытые лесом, и изумрудные луга, посреди которых виднелись черные точки хижин ицзу, а надо всей этой панорамой парили фиолетово-белые блистающие заснеженные вершины, далекие и неприступные.
После медленного многочасового путешествия вниз по склону горы через зачарованный лес мы наконец достигали деревни Нгацзе — настоящего рая на земле. Особенно прекрасна она была в зимние месяцы: преодолев заснеженное плато Нгаба, продувавшееся ледяными ветрами, где царила самая беспощадная зима, всего несколько часов спустя путешественники оказывались в месте, где дома утопали в цветущих розовых кустах, над которыми жужжали пчелы и порхали бабочки. До чего приятно было рвать с лозы виноградные ягоды или поедать алые, как кровь, помидоры, созревшие на теплом солнце, наблюдая сквозь просвет между зелеными горами метель, бушующую среди заснеженных вершин. Деревня лежала посреди зеленой котловины как драгоценный камень в обрамлении поросших лесом гор.
