Роман Белоусов - О чём умолчали книги
А сколько раз исследователи ошибались, приписывая авторство неизвестных стихов Мицкевичу, напоминает Гомулицкий. Разве такой видный литературовед, как Антони Потоцкий, не был введен в заблуждение той же лаконичной подписью — М. под стихотворением «Думы осенней ночью», обнаруженном им в 1901 году в петербургском «Литературном новогоднике» за 1838 год?! А ведь его поддержали многие знатоки Мицкевича. Через год выяснилось, что стихи принадлежат другому поэту, точно так же, как и стихотворение «К польской сосне на чужбине», ошибочно подписанное в свое время именем Мицкевича.
Вовлеченный в орбиту поисков автора злополучного стихотворения, Гомулицкий через некоторое время излагает Тувиму свои соображения. Напоминает, что рукопись якобы неопубликованных стихотворений Мицкевича — злостная мистификация. Кроме того, Гомулицкому удалось отыскать несколько стихов, подписанных буквой М., а также сочетанием А. М. К. и принадлежащих, видимо, одному автору, но отнюдь не Мицкевичу.
Выводы Гомулицкого убеждают Тувима в том, что аргументы против его гипотезы слишком веские.
«Несмотря на серьезные сомнения, колебания, взлеты и падения, я в течение нескольких месяцев питал иллюзии, что… слепой курице попалось зерно, — писал он. — Причем, какое — золотое! Я по сто раз вчитывался в каждую строчку этого «подозрительного» стихотворения, сто раз сравнивал каждое сопоставление слов с так давно и хорошо известными мне. Как в детской игре было то «тепло, тепло!», то опять «холодно, холодно!». Я метался как в жару между двумя температурами, между огоньком слабой надежды и тенью растущего сомнения. Такие чувства переживает, наверное, детектив, напавший на след преступника (боже мой, «преступника»!), или путешественник, вбивший себе в голову, что он непременно откроет в океане неизвестный остров. Я признался в своих робких подозрениях нескольким друзьям. Одни гасили огонек надежды холодной водой своих знаний, другие поддерживали его теплым, благословенным маслом «возможности». Золотое зерно то сияло блеском подлинности, то блекло, серело, в лучшем случае светилось фальшивым блеском латуни. Наконец, сомнения (повторяю — очень серьезные с самого начала) взяли верх, слепая курица махнула лапой на дальнейшие труды, отказалась от рассуждений, сравнений и поисков, сказала себе: «Нет! Наверное, нет!»
Оставив в тот момент поиски, Тувим, по совету Гомулицкого, решает описать свои переживания и сомнения, которые испытал за гол преодоления «увлекательных трудностей». А заодно рассказать о тех открытиях и приключениях, которые случились с ним во время путешествия по «стране исканий». Так родилось еще одно произведение Юлиана Тувима «Стихотворение неизвестного поэта». В нем он описал свое литературное «следствие» по «делу» о стихотворении «К***» и признал, что нисколько не жалеет о том, что не достиг желанных результатов, того, на что он так надеялся, ибо в процессе поисков столкнулся со множеством «сюрпризов» — ранее неизвестными произведениями польских авторов первой половины XIX века. «Детектив мог и ошибиться, — писал он, — но в ходе расследований мог добиться некоторых сведений, полезных криминалистике. Путешественник мог и не открыть неизвестного острова, но, бороздя моря, мог изловить кое–какие виды рыб, ранее неизвестные ихтиологам».
Однако нерешенная задача не давала ему покоя. Тувим возвращается к прерванным поискам, возобновляет «следствие». Сначала все силы направлены на то, чтобы расшифровать тождество М. = А. М. К. Потом возникают иные концепции, не дающие, однако, ответа на основной вопрос — если не Мицкевич, то кто же автор стихотворения? Новые сведения направляют его поиск в другое русло. Он упорно продвигается вперед, не сомневается, что литературная загадка рано или поздно будет решена.
Поэт прервал свои поиски и рукопись на полуслове — внезапная смерть не дала ему закончить почти двухлетний труд…
В одном из вариантов рассказа о своих поисках Тувим обращается к поэтам и литературоведам с просьбой помочь решить мучивший его литературный ребус. Довести поиск, начатый Тувимом, до конца довелось Гомулицкому.
Кто же все‑таки был автором стихотворения «К***»? Не А[нонимиый] М[астер], как одно время расшифровал Тувим первые две буквы в известном нам сочетании А. М. К., а скорее, говорит Гомулицкий, А[нонимный] М[истификатор] и Подражатель. Поэтому его следовало искать не среди видных поэтов того времени, а в числе наименее известных авторов и трудно уловимых, почти всегда выступавших под маской псевдонима.
Откуда Гомулицкий узнал об этом? Сам он в шутку говорит в послесловии к книге Тувима, что ему удалось побывать в редакции журнала «Магазин мод» и получить ключ от письменного стола его редактора…
Новый скрупулезный поиск, с учетом наиболее трудного участка пути, пройденного Тувимом, его достижений, позволил Гомулицкому, уже после смерти поэта, поставить точку в этой загадочной истории.
Таинственным автором стихотворения, подписанного буквой М., оказался Адам Амилькар Косинский — третьестепенный варшавский литератор и перворазрядный мистификатор. Характеризуя его, Гомулицкий писал автору этих строк, что это был ловкий литературный обманщик и фальсификатор, бесцеремонно обкрадывавший других авторов, включая в свои стихи их образы, метафоры и готовые поэтические фразы. Опасаясь разоблачения, он пользовался многими псевдонимами и криптонимами.
В свете этой характеристики становится понятно, что сшитое по мерке Мицкевича стихотворение «К***», представлявшее собой по существу литературный пастиш, то есть подделку, Косинский подписал криптонимом М. — начальной буквой фамилии великого польского поэта.
Перстень–талисман
Среди экспонатов московского Литературного музея есть малоприметное на первый взгляд медное кольцо. С ним связана одна грустная история, случившаяся в последние месяцы жизни безвременно умершего русского поэта Дмитрия Веневитинова.
…В один из последних дней октября 1826 года мимо Тверской заставы проехал возок. В нем сидели двое — молодой человек и невысокого роста, заметно облысевший господин. Юноша — Дмитрий Веневитинов из старинной знатной фамилии был молчалив. Зато его спутник, француз Воше, оказался на редкость разговорчивым; минуты не проходило без того, чтобы он не обратился к своему попутчику с вопросом, либо сам начинал рассказ о странствии по Сибири, откуда недавно вернулся. Судьба забросила его туда случайно. Он служил библиотекарем у графа Лаваля. Был преданным слугой и пользовался доверием. И когда семью его хозяина постигло несчастье — муж дочери графа Лаваля князь Трубецкой за участие в восстании на Сенатской площади был сослан в Нерчинские рудники, и его жена Екатерина Ивановна Трубецкая — первая из жен декабристов — двинулась вслед за мужем, Воше по просьбе графа поехал ее провожатым. Вместе они проделали половину дальнего путешествия, когда неожиданно карета сломалась. Ехать вдвоем дальше оказалось невозможным. Княгиня решила продолжать путь одна. Воше пришлось вернуться. После короткой остановки в Москве, в доме Зинаиды Волконской, он продолжал путь в Петербург.
Дмитрий Веневитинов был рассеян и задумчив. И лишь когда речь заходила о подвиге русской женщины, смело отправившейся вслед за сосланным мужем, чтобы разделить его судьбу, Дмитрий оживлялся, повторяя: «Это делает честь веку».
Украдкой Воше поглядывал на соседа. Высокий благородный лоб, красивые задумчивые глаза, прямой нос, тонкие пальцы рук, выдающие в нем музыканта. Привычка вставлять в речь латинские и немецкие слова говорит о познаниях в языках. Его суждения зрелые и глубокие, его знание литературы и философии выдают натуру незаурядную и самобытную. «Философ жизни в двадцать лет» — позже назовут его друзья. «Какие думы в глубине его души таились, зрели?» — воскликнет о нем А. В. Кольцов. И еще многие видные поэты и литераторы наделят его лестными эпитетами, будут славить его, но это будет позже, когда Веневитинова уже не будет в живых. Его имя дойдет до нас в ореоле, как одного из талантливых русских поэтов с «ужасной черной судьбой», выпадавшей, по словам А. Герцена, на долю всякого, кто осмеливался поднять в России голову выше уровня, начертанного императорским скипетром.
Не мог не заметить Воше и того, что его спутник то и дело посматривал на медный перстень, прикрепленный в виде брелока к цепочке от часов. На вопрос, почему он не носит этот перстень на пальце, поэт уклончиво ответил, что оденет его лишь в день женитьбы или перед смертью.
Видимо, с этим кольцом, найденным, как пояснил Веневитинов, в гробнице при раскопках итальянского города Геркуланума в 1706 году, связана какая‑то романтическая история…
Дмитрий Веневитинов ехал в Петербург на службу в Коллегию иностранных дел, где недавно открылась вакансия. Родные решили, что ему пора заняться «серьезным» делом. Друзья использовали свои знакомства в свете, и дело быстро устроилось. 23 октября состоялся «Указ о перемещении» к делам Коллегии, затем был получен «Проезжий указ» и необходимые рекомендательные письма. И вот лошади несли его в столицу.
