Михаил Шелякин - Язык и человек. К проблеме мотивированности языковой системы
20) с имеющего свойства на средство производства, действия: ср. водяной — «относящийся к воде» (водяной поток) и водяная турбина, воздушный поток и воздушный тормоз, атомная энергия и атомная электростанция;
21) с имеющего свойства на предназначенность для него: ср. праздничный день и праздничное платье, сидячее положение и сидячие места;
22) с имеющего свойства лица на свойства его поведения*, ср. грубый человек и грубые манеры, скромная девушка и скромное поведение;
23) с физического действия, направленного на изменение объекта, на физическое действие по созданию объекта: ср. копать землю и копать котлован, варить рис и варить рисовую кашу, валять шерсть и валять валенки, прорыть гору и прорыть тоннель, копать яму – «углублять имеющуюся яму» и «делать яму».
24) с физического движения, действия на сопровождающее его душевное переживание, психический процесс: трус – «робкий, всего боящийся человек» исторически от трус — «трясение», содрогнуться – «прийти в резкое колебательное движение» (здание содрогнулось от взрыва) и «прийти в крайнее волнение» (содрогнуться от ужаса), краснеть — «становиться красным» (небо краснеет от заката) и «стыдиться» (краснеть за кого-либо), вздыхать – «делать вздохи» и «грустить, тосковать» (вздыхать по кому-либо), презирать (= пренебрегать) — исторически букв, «смотреть поверх, сверху вниз» (ср. смотреть свысока), повесить нос – «быть понурым, унылым», надуться – «наполниться воздухом» (парус надулся от ветра) и «обидеться», «возгордиться», «рассердиться», отсюда надутый вид — «напыщенный» и «обиженный», исторически надменный – «высокомерный, кичливый».
Следует отметить: метонимизация значения, основанная на эллипсисе словосочетаний или предложений в условиях речевого общения, обычно не создает нового системно-языкового значения. Например, в словосочетании завязать ботинки (= завязать шнурки у ботинок в ситуации их надевания) глагол не имеет системно-языкового значения «завязывать шнурки у ботинок». Подобным же образом, когда слово сердце употребляется в значениях «боли в сердце» и «заболевания сердца» (ср. сердце прошло, сердце не позволяет ему много работать), оно не имеет системно-языкового значения «больного сердца».
9.3. Типы изменений грамматических значений
Типы изменений грамматических значений менее изучены, чем типы изменений лексических значений. Однако есть все основания считать, что те и другие типы изменений не отличаются друг от друга по своим разновидностям и механизму. Как и лексические знаки, грамматические знаки имеют две разновидности полисемии – экспрессивно-образную (изобразительную) и системно-языковую.
Первая разновидность была давно замечена в русском языкознании, но полное и обобщенное изучение ее предпринимается только в последнее время, см. [Ремчукова 1997]. Она прежде всего свойственна многим грамматическим формам слова, особенно формам числа существительных, времени, вида, лица глагола и часто носит метафорический или синекдохический характер. Обычно эти грамматические формы приобретают метафорические значения при употреблении в «чужих» для них контекстах и ситуациях, противопоставленных им по значению, что приводит к грамматической двуплановости (образности) речевых высказываний и семантическому осложнению грамматической формы. Например, форма настоящего времени глагола может употребляться в контексте прошедшего и будущего времени, приобретая переносные значения настоящего исторического и воображаемого будущего, форма будущего времени совершенного вида – в контексте прошедшего, приобретая переносное значение мгновенного прошедшего времени, а форма прошедшего времени – в контексте будущего, приобретая переносное значение будущего времени: Ср. Я пошел к Беликову. Он лежал под пологом, укрытый одеялом, и молчал... Он лежит, а возле бродит Афанасий, мрачный. Нахмуренный, и вздыхает глубоко... (Чехов). И тут же я ему все в подробностях рассказал. Как вскочит мой Василий Васильевич! Словно обожженный! В сапоги-то никак не попадает (Тургенев). Вообразите же, что вы встречаетесь с ней потом, через несколько времени, в высшем обществе, встречаетесь где-нибудь на бале. Она танцует. Около вас льются упоительные звуки Штрауса, сыплется остроумие высшего общества (Достоевский). Ну теперь мы пропали!(Пропадем!), Пошли домой!(Пойдем домой'.). Примером синекдохического значения грамматических форм может служить употребление формы единственного числа существительных в ситуациях множественности предметов: И слышно было до рассвета, как ликовал француз (Лермонтов). Швед, русский – колет, рубит, режет (Пушкин). Примером метафорического употребления формы множественного числа существительных является ее гиперболическое значение, когда она относится к одному предмету: «Мы университетов не кончали. Мы вот дома сидим, а вы по театрам ходите» (из разговорной речи). Но при употреблении местоимения 1-го лица множественного числа по отношению ко 2-му лицу единственного числа оно имеет метафорическое значение общности, соучастия говорящего с адресатом высказывания: – Вижу, вижу: ну так как же мы теперь себя чувствуем, а ? (Достоевский).
Вторую (системно-языковую) разновидность полисемии грамматических знаков представляют, например, падежные и предложно-падежные формы. Их широкая многозначность является результатом сложного исторического развития от более конкретных значений (пространственных) к более абстрактным (временным, причинным, целевым и т.д.) на основе установления сходства между ними. Так, первичным значением родительного падежа можно считать отложительно-сепаративное значение, выражающее предмет, откуда направлен другой предмет или около границ которого находится другой предмет: ср. идти из комнаты, отойти от стены, сбросить снег с крыши, сидеть около дома, у реки. Это значение легло в основу следующих вторичных значений родительного падежа: предмета отчуждения (бояться собак, стыдиться своего поступка, опасаться простуды), отделительной (партитивной) части целого (купить хлеба, отлить молока, принести воды), предмета как источника выделения другого предмета (выжать сок из апельсина, дым костра, первое число мая), отрицаемого или отсутствующего предмета (грозы не было, я не читал этой книги, жить без друзей, были все, кроме меня), предмета желания, ожидания, требования, т.е. желания того, чего нет (хотеть чая, желать славы, просить совета, ждать решения, добиваться признания), предмета цели или предназначенности (жить ради счастья детей), причины (связано со значением источника выделения: устать от ходьбы, не работать из-за болезни), производителя предмета (также связано со значением источника выделения: крик ребенка, слова отца), выделительного предмета сравнения (она добрее его, он выше меня) и др., см. [Шелякин 1990].
Подобным образом приобрели системную многозначность в русском языке формы 2-го лица повелительного наклонения, которые могут употребляться для выражения значений изъявительного и сослагательного наклонения в определенных синтаксических конструкциях. Такое употребление исторически возникло из переносного употребления этой формы, о чем свидетельствуют «остаточные» признаки побудительности в следующих ее квазиимперативных значениях:
1) В значении неожиданного, как бы непроизвольно «навязанного», внутренне «побуждаемого» осуществления целостного действия в плане прошлого: Ему бы в сторону броситься, а он возьми да прямо побеги (Тургенев). И вот вдруг мне тогда в ту же секунду кто-то и шепни на ухо... (Достоевский). Данные конструкции обычно включают сочетание императивной формы с частицей возьми и характеризуются фиксированным употреблением сов. вида. Такое употребление встречается в разговорной речи и сопровождается экспрессией. По временному значению является аористическим.
2) В значении гипотетического условия, синонимичном форме сослагательного наклонения и основанном на переосмыслении употребления побудительного значения по отношению к ментально допускаемой побудительности: Случись со мною такая оказия, укуси меня бешеная собака, я бы себе пулю пустил бы в лоб (Чехов). Знай я ремесло – жил бы в городе (Горький). Употребляется в бессоюзных сложных предложениях и типично для разговорной речи. В ряде контекстов, особенно с обобщенно-адресатным значением формы 2-го лица, такое употребление формы повелительного наклонения сохраняет признак побудительности: Но натяните до последней возможности, налягте тяжестью пальца на натянутую струну – она лопнет (Л. Толстой). В этих случаях контексты выражают значение реального условия.
