Умберто Эко - КАРТОНКИ МИНЕРВЫ. Заметки на спичечных коробках
Итак: Красная Шапочка, человеческое существо, не достигшее еще возраста зрелости, в одно прекрасное утро зашла в лес, где не собирала ни грибов, ни ягод, потому что была членом АСОС, Ассоциации Сохранения Окружающей Среды. Ее только волновала возможная встреча с волками. Правда, она была членом АПИРВСЖМ, Ассоциации Полного И Равноправного Взаимодействия С Животным Миром, которая приветствовала в том числе и то, что некогда в репрессивном языке именовалось «животным совокуплением». По счастью, ей повстречался волк, состоящий в ААЖ, Ассоциации Антропофильных Животных, поощряющей свободные сексуальные контакты между животными и представителями человеческого рода.
Они договорились о свидании в близлежащем мотеле. Волк отправился туда ожидать ее, переодевшись в предвкушении предстоящего коитуса в роскошное домашнее одеяние. Но в тени притаилась Бабушка Красной Шапочки. Мы не скажем, в какие ассоциации она входила, упомянем лишь вкратце, что она была поборником педофилии, инцеста и каннибализма (помимо нон-вегетарианства). Жаждая соединиться со своей юной внучкой, Бабушка проникла в мотель, проглотила волка и обрядилась в его одеяния — потому, в частности, что она принадлежала к закрытому обществу КИЖ, Клуб Имперсонаторов Животных.
Красная Шапочка, трепеща, приблизилась к ложу любви, где, как она думала, ее ждал Волк, но оказалась перед Бабушкой, которая немедленно подвергла ее насилию, то есть съела. При этом она не жевала, потому что, забыл я упомянуть, принадлежала также к некоему обществу, религиозному, физкультурному и диетологическому одновременно, члены которого считают греховным и некошерным пережевывать животную пищу и обязуются глотать ее целиком, — каковое обязательство представляется мне не более невероятным, чем женское обрезание или запрет на переливание крови.
Пока Красная Шапочка пребывала в Бабушкиных глубинах, появился Неохотник. В действительности он был членом радикальной экологической организации, обязавшейся убивать людей, поедающих мясо животных. Кроме того, он был аффилирован (как велела его гуманистическая сущность) в НСА, Национальную Стрелковую Ассоциацию[245], чья деятельность зиждилась на той поправке к Конституции, которая (будучи умело истолкованной) позволяет каждому гражданину владеть оружием[246]. Идентифицировав Бабушку как истребительницу волков и тем самым — персону, неуважительно относящуюся к животной жизни, Неохотник выстрелил, убил ее, расчленил (поскольку принадлежал к ассоциации поощрения донорства органов), и вот Красная Шапочка выскочила живой и невредимой из прародительской утробы. Волк, надо полагать, тоже, но он в моей истории сходит со сцены.
Мать радостно обняла свою дочурку и подумала, что теперь они должны перевернуть эту мрачную страницу в их жизни и строить светлое будущее. Да, я забыл сказать, что Неохотник вел также одну популярную натуралистскую телепередачу, ратующую за запрещение охоты, а ведь известно, что матери охотно передают своих предпубертатных дочерей в руки телеведущих, в надежде, что те заведут с ними нежную дружбу, способную обернуться огромными контрактами.
Но Неохотник, чьи несокрушимые моральные принципы мы уже подчеркивали, отказался войти в нежные отношения с Красной Шапочкой — в частности, потому, что на самом деле это была лесбиянка, практиковавшая трансвестизм и принадлежавшая к ФОПГС, Феминистскому Обществу Против Гетеросексуальных Союзов.
Взбешенные, девочка и ее мать вспомнили, что, убивая Бабушку, Неохотник курил свою трубку. Они немедленно заявили об этом властям, обвиняя его в пропаганде вредной привычки, загрязнении окружающей среды, распространении канцерогенов, — то есть в попытке учинить массовое убийство.
Поскольку в стране, где разворачивается эта история, наличествует смертная казнь, Неохотник был приговорен к электрическому стулу. Папа Римский направил трогательное прошение о помиловании, но, следуя итальянской почтой, оно опоздало на месяц. А поскольку электрические разряды не наносят ущерба окружающей среде, никто больше и не протестовал. Неохотник умер, и все (остальные) жили долго и счастливо.
1996
Как тайное стало явным
На прошлой неделе мой телефон поставили на прослушку. И записали один из моих разговоров, который в расшифровке выглядел следующим образом:
Я: «Не разбудил?» ОН: «Нет, но боюсь спросить, зачем ты звонишь…» Я: «Слушай, так как там насчет этой манды, которую ты нашел?» ОН: «Ох… моя помощница ее вчера уже пристроила…» Я: «Как так — пристроила? А ты куда смотрел? Я же на нее давно глаз положил!» ОН: «Ну, видишь ли… я был в Палермо, ну… по делам ложи… понимаешь?» Я: «А, ну да… и что?» ОН: «Я тебя уверяю, это было не бог весть что. Она казалась свеженькой, просто потому что ее отдраили как следует. Ты лучшего достоин». Я: «Свинья ты после этого». ОН: «Понимаешь, предложили кучу денег… прямо по телефону…» Я: «Ладно, с мандою все понятно. Проехали. Все с тобой ясно». ОН: «Ну хорошо, хорошо, я виноват. Мне нужны были деньги, и я сам велел побыстрее спроваживать все, что движется. Но ты меня сейчас простишь. Я тебе просто имя скажу. Джелли! Раз уж на то пошло, сдам тебе аж все тридцать. И Флоренция — твоя». Я: «Спасибо большое, можешь не утруждаться. Теперь это и в сети есть». ОН: «В какой? В нашей или в этой, американской?» Я: «Нет-нет, в гробу я видал этих американцев… с ними так трудно иметь дело. Ну, понимаешь, только ночью… Нет, это наши ребята». ОН: «Но с сетью невозможно потолковать. А вот со мной… Слушай, я ведь знаю, что у тебя есть порошок, я видел картонку». Я: «Так, теперь до порошка дело дошло… эх-хе-хе…» ОН: «А ты как думал? Слушай, скинь порошок мне, и я выдам тебе Джелли на блюдечке с голубой каемочкой. И еще. Об этом пока никто не знает… Короче, всплыло тут одно расследование…» Я: «Знаю, знаю. Но ведь такие вопросы решаются при помощи молотка, нет?» ОН: «Еще не хватало. Попал я как-то с этими ребятами, которые молотками стучат, на баблос. Теперь держусь от них подальше». Я: «Живьем готовы голову откусить, верно?» ОН: «И не говори! Но вернемся к расследованию. Это не первое, но на сей раз ты первый в списке. Короче, если скинешь мне порошок, насчет расследования можешь быть спокоен». Я: «Ну ладно, так и быть. Договорились».
Немедленно после этого меня вызвали куда следует. Я принялся объяснять, что разговор наш был самый невинный, просто он велся в отрывочной и эллиптической манере, — что естественно, когда предмет хорошо знаком обоим участникам диалога. Я звонил букинисту, которому было известно, что я много лет ищу первое издание труда Джона Ди «Иероглифическая монада». Именно эту книгу я обнаружил в его новом каталоге. Но, к своему огорчению, узнал, что его секретарша уже продала ее, пока он сам ездил в Палермо встречаться с известным коллекционером профессором Лоджей. Букинист был очень смущен и принялся мне объяснять, что, в сущности, речь шла о восстановленном экземпляре (на жаргоне антикваров он называется «отдраенным») и что вообще-то он сам велел своей помощнице распродавать побыстрее всё, что вызывает интерес у покупателей, потому что ему нужны были деньги.
Однако он хотел утешить меня тем, что у него на руках есть «О происхождении Флоренции» Джамбаттисты Джелли (что же поделать, если этот гуманист шестнадцатого века оказался однофамильцем одиозного основателя тайной масонской ложи, жившего в веке двадцатом!) и он готов мне его уступить со скидкой в тридцать тысяч лир от каталожной цены. Но это было слабое утешение. Особенно потому, что я уже видел эту позицию в онлайновых каталогах, да не у американских букинистов, до которых всегда сложно дозвониться из-за перегруженных линий и разницы во времени, а у болонской фирмы, и за приемлемую цену. Но мой собеседник вычитал в одной из моих «Картонок», что у меня есть первое издание «Симпатического порошка» Дигби, которое как раз сейчас ищет за любые деньги один его клиент. И предложил мне поменять его на Джелли. А чтобы загладить свою оплошность, уведомил также, что к нему попал экземпляр книги «Изящное введение в практическую хиромантию, физиогномику, естественную астрологию, человеческую конституцию, природы планет», хотя и не первого издания 1522 года. Автор этого знаменитого трактата — Иоганн из Гагена. По латыни этот немецкий город назывался Indago, а в косвенном падеже, которого требует предлог «из» — Indagine. И лишь по чистой случайности эта латинская словоформа совпала с современным итальянским словом l'indagine, «расследование». Мой собеседник уверил, что отложил его для меня, даже не выставляя на ближайший книжный аукцион — он не доверяет аукционам с того времени, как ему как-то пришлось сильно переплатить за «Тетрабиблос» Птолемея. Шутя, мы сетовали на ужасную алчность «ребят с молотками», то есть аукционистов. А под конец я согласился обменять Джелли на «Порошок».
