Андрей Шляхов - Китай и китайцы. Привычки. Загадки. Нюансы
– Чувствуют, что я их недожму, вот и изгаляются! – Евгений грозит кулаком наглым партнерам, и к нему тут же подбегает взволнованный официант.
– Ноу проблем! – успокаивает его Евгений.
Рядом Гонконг, поэтому самые расхожие, «главные» фразы на английском здесь понимают все работники гостиницы, кроме уборщиц.
Постепенно Евгений успокаивается.
– У нас заложено под такие финты две недели, не первый же день замужем, – говорит он, – но все равно неприятно, когда тебя кидают на сроки.
– Это – да, – соглашаюсь я.
– С местными они так себя не вели бы…
С понимающим видом я чиркаю по горлу большим пальцем.
– Не так все страшно, – смеется мой собеседник, окончательно приходя в хорошее расположение духа, – но здоровье попортили бы нешуточно, да и ославили бы при этом на весь Китай. Ты не представляешь, как работает их «сарафанное» радио! В Гонконге чихнешь – через минуту в Пекине уже об этом знают.
Под конец ужина речь зашла о «китайском чуде» – о темпах, с которыми огромная страна движется «в светлое будущее».
– Хочешь, я открою тебе самую главную китайскую тайну? – прищуривает глаза мой собеседник и становится еще больше похож на кота.
Только очки в тонкой золоченой оправе «выбиваются из темы» – коты очков не носят. Разве что пресловутый Базилио из «Золотого ключика», но он не столько кот, сколько персонаж.
– Ты никогда не задумывался, почему они так рванули вперед, оставив нас далеко позади?! – риторически вопрошает Евгений, зачем-то внимательно оглядывая зальчик ресторана при нашем отеле.
Отель из недорогих, поэтому за соседними столиками сидят преимущественно китайцы.
– Вот, смотри! – Евгений указывает палочками на пластмассовую солонку.
Указывать на что-то палочками и вообще использовать палочки для чего-то другого, кроме еды, считается в Китае, да и в прочих «палочкоедящих» странах, крайне невежливым. Впрочем, нам, «лаоваям», простительно, чего с нас взять?
– Возьмем для примера эту простую вещь, ведь все сложное может быть сведено к сумме простого, согласен? Здесь всего две детали – сама емкость и крышечка. Пустячок, дешевка. Отливается из пластмассы без проблем. Но! – Евгений возвышает голос, – для того чтобы отлить эти детали в нужном количестве, нужна пресс-форма, так ведь?
– Так! – подтверждаю я. Для отливки деталей конечно же нужна форма, это ясно и неспециалисту.
– Как поступали раньше и как до сих пор поступают у нас?! – продолжает Евгений. – Придумывают дизайнеры изделие, затем за него принимаются инженеры, которые неделями готовят технологическую документацию с кучей чертежей, после чего за дело берется квалифицированный слесарь-лекальщик, который должен выточить зеркальную копию деталей изделия из графита. Потом графитовый стержень в металле или в другом каком материале выжигает пресс-форму. Улавливаешь – какая тягомотина? На простое изделие пару месяцев спокойно убить можно! А затрат сколько?
– Тягомотина, – подтверждаю я, доливая чай в наши чашки.
– А если не солонка, а что-то посложнее? Как обойтись без лишних заморочек?
– Не знаю.
Не могу понять, куда клонит Евгений.
– А они – знают, представь себе! Они давно уже не возятся с изготовлением пресс-форм, а попросту покупают готовые у тех, кто их производит, у тех же американцев, например, и штампуют продукцию в несметных количествах! Зачем напрягаться? Зачем тратить деньги и время, если можно добиться результата «малой кровью»? Вот этот подход к делу и является их главной тайной! Представляешь – Америка, сама не зная того, работает на Китай! Европа работает на Китай и пока еще не догадывается об этом. Здорово, а? Практицизм, возведенный в абсолют, вот что это такое. Скоро весь мир будет таскать им каштаны из огня!
– Так уж и весь мир? – недоверчиво прищуриваюсь я.
– Весь! – убежденно отвечает Евгений.
Мы еще долго сидим и беседуем с Евгением. Сидим до десяти часов, до самого закрытия ресторана.
«До последнего клиента» здесь работать не принято – за пять минут до закрытия гаснет две трети ламп, вырубаются кондиционеры, выключается музыка, а официанты выходят в зал и громко начинают благодарить посетителей за то, что те пришли в их заведение, и выражать надежду, что это – не в последний раз.
На мой взгляд, так гораздо лучше, чем истошно вопить: «Кафе закрыто, освободите помещение!»
Кому: Маргарита Бром « [email protected]»
От кого: Денис Никитин « [email protected]»
Тема: Парча.
«Цао Цао в парчовом халате с яшмовым поясом ехал на белом коне под золотым седлом. Телохранители держали над ним большой зонт из дорогого красного шелка, шитого золотом. Справа и слева шли воины с золотыми копьями и серебряными секирами; знамена с вышитыми на них солнцем и луной, драконами и фениксами развевались по ветру…»[64]
Здравствуйте, Маргарита Борисовна!
Трудолюбие, терпение, спокойствие – эти качества китайского национального характера нашли свое выражение в производстве драгоценной парчи, называемой «парча юнь».
Когда-то, во времена династии Цин в Нанкине, известном на все Серединное государство, центре производства парчи, было тридцать тысяч станков для производства этой «императорской ткани», которую смело, без преувеличения, можно назвать самой роскошной тканью в истории нашей цивилизации.
Ткалась эта парча из шелка, золота, серебра, а еще в нее добавлялись перья различных птиц, придававшие драгоценной ткани неповторимые оптические свойства – вытканные рисунки и узоры переливались радугой, меняя цвет в зависимости от угла зрения.
Для одного церемониального платья императора парчу могли ткать добрую сотню лет – Сыновей Неба, как вы понимаете, стоимость ткани для их одеяний особо не волновала.
Конечно же, производилась чудесная ткань только вручную.
Представьте себе ткацкий станок длиной в шесть метров, шириной в полтора и высотой в четыре метра… Впечатляет, правда? Работали на таком «агрегате» одновременно два мастера – первый сидел наверху и при помощи шелковых нитей, связанных с тысячами утков, находившихся на другом конце станка, подавал команды второму ткачу, который в соответствии с ними двигал челнок. Работать надо было слаженно и в темпе, но самые опытные ткачи за десять часов работы (обычный рабочий день по местным меркам) могли произвести не более шести сантиметров парчи юнь!
«С трудолюбием и терпением все понятно, – скажете вы, – но при чем здесь спокойствие?»
Да при том, что ткачи на протяжении всего времени работы над парчой юнь должны были хранить полное спокойствие, старательно отгоняя прочь любые эмоции, чтобы ткань имела одинаковую толщину по всей длине и рисунок был бы симметричным. За брак наказывали сурово – лишали жизни.
Это каким героем надо было быть, чтобы браться за выработку парчи для императора?
Я бы не отважился, говорю прямо.
Кстати, специалисты из научно-исследовательского института парчи в городе Нанцзин (раньше там было тридцать тысяч станков, на которых ткали парчу, а теперь – всего один институт) восстановили парчовое одеяние императора династии Мин, которое пролежало в земле четыреста лет.
На прощание хочу пожелать вам, чтобы все ваши сотрудники (и я в том числе) были такими же трудолюбивыми, терпеливыми и невозмутимыми, как китайские ткачи.
Искренне ваш,
Денис Никитин
P.S. Первое:
«Учитель сказал:
– Когда мы говорим о ритуале, имеем ли мы в виду лишь преподношение яшмы и парчи? Когда мы говорим о музыке, имеем ли мы в виду удары в колокола и барабаны?»[65]
Второе:
«Краснодеревщик Цин вырезал из дерева раму для колоколов. Когда рама была закончена, все изумились: рама была так прекрасна, словно ее сработали сами боги. Увидел раму правитель Лу и спросил: “Каков секрет твоего искусства?”
– Какой секрет может быть у вашего слуги – мастерового человека? – отвечал краснодеревщик Цин. – А впрочем, кое-какой все же есть. Когда ваш слуга задумывает вырезать раму для колоколов, он не смеет попусту тратить свои духовные силы и непременно постится, дабы упокоить сердце. После трех дней поста я избавляюсь от мыслей о почестях и наградах, чинах и жалованье. После пяти дней поста я избавляюсь от мыслей о хвале и хуле, мастерстве и неумении. А после семи дней поста я достигаю такой сосредоточенности духа, что забываю о самом себе. Тогда для меня перестает существовать царский двор. Мое искусство захватывает меня всего, а все, что отвлекает меня, перестает существовать для меня. Только тогда я отправляюсь в лес и вглядываюсь в небесную природу деревьев, стараясь отыскать совершенный материал. Вот тут я вижу воочию в дереве готовую раму и берусь за работу. А если работа не получается, я откладываю ее. Когда же я тружусь, небесное соединяется с небесным – не оттого ли работа моя кажется как бы божественной?»[66]
