Билл Брайсон - Краткая история быта и частной жизни
Кирпичи начали снова появляться в некоторых английских зданиях примерно к 1300 году, но в течение следующих двухсот лет местных мастеров было так мало, что, как и раньше, приходилось обращаться за помощью к голландским кирпичникам и плиточникам. В качестве строительного материала для производства дома кирпич завоевал должное место в эпоху правления Тюдоров. Многое знаменитые кирпичные здания, такие как дворец Хэмптон-Корт, были построены именно в тот период. У кирпича было одно большое преимущество: его часто можно было сделать прямо на стройплощадке. Крепостные рвы и пруды, которые мы обычно ассоциируем с поместными домами эпохи Тюдоров, часто находятся на тех самых местах, откуда бралась глина для кирпичей.
Но кирпич имел и свои недостатки. Для того чтобы изготовить приличные кирпичи, мастер должен был в точности соблюсти все технологические этапы: сначала осторожно смешать как минимум два вида глины, добиться нужной консистенции, чтобы предотвратить коробление и усадку во время обжига; затем подготовленную глину сформовать в форме кирпича (для этого использовались специальные формы) и дать просохнуть две недели. В конце концов кирпичи складывались рядами и обжигались в печи. Если хотя бы один этап работы выполнялся с ошибками — например, содержание влаги в камне оставалось слишком высоким или печь была недостаточно жаркой, — кирпич получался некачественный. Сделать качественный кирпич мог только отменный мастер. Вот почему в средневековой Британии и позже кирпич высоко ценился как престижный строительный материал.
Возможно, самой грандиозной демонстрацией того, насколько трудно изготовить хороший кирпич (а заодно и грандиозной демонстрацией упрямства), стала история Сидни Смита, известного своим острословием священника, который в 1810-х годах решил сам сделать кирпичи для своего приходского дома в Фостоне, Йоркшир. Только после того, как он обжег 150 000 штук, он все-таки признал, что из такого плохого материала у него ничего не получится.
Золотым веком английского кирпича стало столетие с 1660 по 1760 год. «Нигде в мире не увидишь такой красивой кирпичной работы, как в лучших английских зданиях того века», — пишут Рональд Бранскилл и Алек Клифтон-Тейлор в своей выдающейся работе «Английская кирпичная кладка». Большая часть красоты кирпичей того периода заключалась в их многообразии. Так как создать действительно однородный стройматериал было невозможно, у кирпича были разные, но равно прекрасные оттенки — от розовато-красного до темно-фиолетового. Минералы, содержащиеся в глине, придавали кирпичам их цвет, а преобладание железа в большинстве типов почв объясняет преобладание красного. Классический лондонский желтый кирпич, как его называют, обязан своим цветом мелу, который содержался в почве. В белых кирпичах (которые на самом деле едва заметно бежевые) — избыток известки.
Кирпичи необходимо укладывать в шахматном порядке, чтобы вертикальные швы не образовывали протяженных непрерывных линий, которые ослабляют прочность стены. Так появился целый ряд декоративных видов кладки, которые прежде всего исходят из соображений прочности, но также и из желания внести приятное разнообразие и красоту. При английской системе перевязки кирпичи в одном ряду укладываются только длинной стороной, а в следующем — в основном торцом. Во фламандской перевязке кирпичи каждый раз чередуются: тычок — ложок. Такая перевязка гораздо популярней — и не потому, что крепче, а потому, что экономней: каждый фасад имеет больше длинных поверхностей, чем коротких, и, значит, требует меньше кирпичей.
Но были и другие стили перевязки: китайская, фигурная, английская для садовых стен, крестовая, «в один кирпич на ребро» (разновидность фламандской кладки — после двух ложков один тычок) и т. д. Эти базовые узоры можно было дополнительно совершенствовать: например, поставить несколько кирпичей так, чтобы они выдавались вперед из плоскости фасада (такая кладка известна как консольная), или использовать кирпичи разных цветов, чтобы получился ромбовидный орнамент, известный как «пеленка». Взаимосвязь между характером кирпичной кладки и первым одеянием младенца усматривали в том, что пеленки раньше ткали из льняных ниток, переплетая их так, что получался рисунок в виде ромба.
Кирпич считался престижным материалом и употреблялся для строительства самых шикарных домов вплоть до эпохи Регентства, но потом к нему вдруг охладели. «Есть что-то грубое в предпочтении кирпича камню», — задумчиво писал Исаак Уэйр в своей ценной работе «Вся архитектура» (1756). Красный кирпич, продолжает он, «слишком ярок, неприятен глазу… и совершенно неуместен в этой стране».
Внезапно кирпич сделался материалом, приемлемым только для отделки поверхности зданий. В Георгианский период природный камень был настолько моден, что владельцы домов, построенных из других материалов, шли на любые расходы, лишь бы замаскировать этот факт. Апсли-хаус возле Гайд-парка в Лондоне был выстроен из кирпича, но потом, когда кирпич вышел из моды, облицован мягким известняком кремового цвета.
Америка сыграла косвенную (и довольно неожиданную) роль в «закате карьеры» английского кирпича. Потеря налоговых поступлений из американских колоний после объявления ими независимости и цена, которую Британия заплатила за войну с ними, окончившуюся поражением, означали, что британское правительство отчаянно нуждалось в денежных средствах; в 1784 году оно ввело жесткий налог на кирпич. Производители стали делать кирпичи крупнее, чтобы снизить бремя налога, но работать с таким кирпичом было крайне неудобно, и в результате цены на него еще больше упали. Чтобы удержать эту статью доходов, государство дважды поднимало налог на кирпич в 1794 и в 1803 годах. Кирпич поспешно отступал. Мало того, что он вышел из моды, так теперь никто еще не мог его себе позволить.
Беда состояла в том, что большинство домов уже были выстроены из кирпича, и этого никак нельзя было исправить. В Британии пользовались простой уловкой: придавали дому вид каменного, накладывая на стену тонкий слой штукатурки. Пока она высыхала, можно было аккуратно расчертить ее линиями, ложным швами, чтобы дом казался построенным из каменных блоков. Английский архитектор Джон Нэш, яркий представитель стиля регентства, особенно прославился своей привязанностью к штукатурке. Про него даже сочинили стишок:
Наш драгоценный Нэш — талант недюжий
И мастер очень юркий.
Нашел нам всем кирпич и тут же
Всех нас обмазал штукатуркой.
Нэш — еще один персонаж нашей книги, который появился из ниоткуда, и вряд ли кто-то мог предвидеть его стремительное продвижение по карьерной лестнице. Джон Нэш родился в нищете на юге Лондона и никогда не вращался в высших слоях общества. У него было «обезьянье лицо», как с поразительной жестокостью высказался один из его современников, а отсутствие светского воспитания грозило оставить его в безвестности. Однако каким-то образом ему удалось завершить хорошую ученическую практику в кабинете сэра Роберта Тейлора, одного из ведущих архитекторов тех дней.
После завершения стажировки он начал карьеру, которая состояла из множества отнюдь не триумфальных проектов — во всяком случае, в первое время. Для начала он в 1778 году спроектировал и построил две группы домов в Блумсбери, которые одни из первых в Лондоне были покрыты штукатуркой.
К сожалению, Лондон еще не был готов к оштукатуренным стенам, и Джону Нэшу не удалось продать свои дома (один из них простоял пустым целых двенадцать лет!). Такая неудача могла кого угодно выбить из колеи и при более благоприятных обстоятельствах, но у Нэша одновременно почти так же катастрофически рушилась личная жизнь.
Его молодая жена отнюдь не оправдывала его надежд. Он ежедневно получал невозможно громадные счета от портних и шляпников всего Лондона, его дважды арестовывали за долги. Хуже того, Нэш обнаружил, что, пока он выпутывался из этих юридических неурядиц, его супруга заводила романы, в том числе с одним из ближайших друзей Нэша, и что сам архитектор, скорее всего, вовсе не отец своих двоих детей.
Разоренный и вне себя от гнева, Нэш бросил жену и детей — что с ними стало, неизвестно — и переехал в Уэльс, где решил начать новую, менее амбициозную карьеру и стал строить заурядные провинциальные мэрии и прочие муниципальные здания.
Так текла его жизнь в течение нескольких лет. Но в 1797 году, уже в возрасте сорока шести лет, он вернулся в Лондон, женился на юной девушке, стал близким другом принца Уэльского — будущего короля Георга IV — и построил одну из самых значительных и влиятельных карьер архитектора, какие только знавал мир. Благодаря чему с Нэшем произошли столь резкие перемены, навсегда осталось тайной.
Ходили упорные слухи, что новая жена была любовницей принца-регента и что Нэш был просто удобным прикрытием. Это предположение не так уж и беспочвенно, ибо она была редкой красоткой, а время не сделало Нэша сколько-нибудь привлекательней. Он был, по его же собственным словам, «толстым, приземистым типом с круглой башкой, вздернутым носом и поросячьими глазками». Но как архитектор он был просто волшебник и почти сразу начал работу над серией исключительно смелых и необычных зданий. В Брайтоне он переделал величественный Морской павильон в пестрый фейерверк зданий, известный ныне как Брайтонский павильон. Но самые большие преобразования ждали Лондон.
