Марселен Дефурно - Повседневная жизнь в эпоху Жанны дАрк
Значительную часть бывших предместий, слившихся с городом в результате возведения новой стены, занимают религиозные учреждения. На востоке монастырь Целестинцев, расположенный между укрепленным замком Сент-Антуан и отелем Сен-Поль, образовывал великолепный архитектурный ансамбль, возведенный благодаря щедрости Карла V и украшенный стараниями его сына Людовика Орлеанского. Портал церкви, прихожанами которой были придворные, украшали там статуи мудрого короля и его жены, Жанны де Бурбон; внутри церковь была расписана фресками, на которых мать Франсуа Вийона взволнованно созерцала
Нарисованный рай с арфами и лютнями
И ад, где кипят грешники…
В этом квартале сохранились и обширные незастроенные пространства, служившие местами прогулок и отдыха парижан. Между монастырем Целестинцев и Сеной лежала площадь, куда приходили играть в шары; дальше – «couture Sainte-Catherine», площадка, служившая ристалищем для рыцарских игрищ. Отель Сен-Поль обладал редкой достопримечательностью: королевским «зоопарком», где можно было увидеть всевозможных экзотических зверей и птиц, И потому, несмотря на удаленность от центра Парижа, в квартале Сент-Антуан неизменно царило оживление.
Пейзаж приобретал куда более сельский вид, когда, удалившись от Сены, человек входил в пространство между старыми и новыми укреплениями. Только большие улицы, упиравшиеся в городские ворота, были застроены с обеих сторон почти сплошь; в других же местах оставались обширные «coutures» (засеянные площадки), и особенно много их было в сыром «Marais» (Болоте), пересеченном мелкими ручейками, через которые были переброшены балочные мосты. Каждый раз, как вода в Сене сильно прибывала – а такое случалось в 1414, 1426, 1427, 1432, 1442 гг., – квартал Маре оказывался полностью затопленным, а крепость Тампль – отрезанной от города.
Но чтобы по-настоящему войти в Город, надо было вернуться к Сене, а затем пройти за еще сохранившиеся, хотя и частично разобранные старые укрепления: средневековый Париж – это, собственно, и был расположенный на правом берегу торговый центр «Сите» на острове и Университет на берегу левом. Здесь пустующих пространств почти не оставалось: всего несколько площадей неправильной формы, да и те – с церковными колокольнями и монастырями, с садами при домах богатых горожан и сеньоров. Дома сплошными рядами стояли вдоль узких улиц, перекрывая их нависающими верхними этажами. Внизу помещались лавочки, и их выступающие перед фасадом прилавки еще больше сужали улицы и затрудняли передвижение. Не было ни одного дома, лишенного опознавательного знака: резное изображение святого над входом, яркая деревянная картина или висящее поперек улицы кованое украшение – всем этим компенсировалось отсутствие нумерации домов, потому что именно это позволяло ориентироваться в Париже. Мотивы для вывесок поставляли главным образом Священная история, фауна и флора: «Царь Давид» соседствовал с «Ланью», на «Цветок Лилии» смотрели «Невинноубиенные младенцы», – и уже современники забавлялись разнообразием этих вывесок и потешались над ними. Студенты развлекались тем, что «женили» вывески между собой, сочетая «Четырех сыновей Эмона» с «Тремя дочерьми Дам Симона», а последнему давали в супруги «Девственницу Сен-Жорж»… Они выдумывали церковный обряд, во время которого «Ангел» из Сен-Жерве будет держать «Свечка» с улицы Ферр, и свадебный пир, для приготовления которого воспользуются «Печью Гоклена», «Котлом» от Старой Монеты, «Рашпером» в Мортеллери и «Мехами» из замка Сен-Дени; на стол подадут в виде закуски «Двух Лососей», «Тюрбо» и «Синеротоео Окуня», а в качестве основного блюда – «Тельца», «Двух Баранов», «Каплуна», «Петуха и Курицу»…
Разумеется, наиболее известными были вывески модных таверн и трактиров. Некоторые из них (например, «Сосновая шишка») не выйдут из моды и в XVII в. В произведениях Вийона перечислено множество таких заведений – «Шлем», «Белый конь», «Бочонок», – кабаков, где подавали вино и ячменное пиво, но нельзя было получить никакой еды, за исключением копченой селедки, только разжигавшей жажду.
И, выходя оттуда, пошатываешься,
А иной раз до того развеселишься.
Что на глаза наворачиваются слезы
Крупнее грушевых семечек…
Две широкие улицы, протянувшиеся с севера на юг, улица Сен-Мартен и улица Сен-Дени, которые шли от Сены к одноименным воротам, представляли собой оси торгового Парижа. Более узкие, так сказать – второстепенные улицы, примыкавшие к ним, такие как Кен-кампуа, Труссваш, Рю Уоз, были населены ремесленниками и лавочниками. На улице Ломбардцев собрались итальянские торговцы, до того ловко проворачивавшие денежные операции, что само наименование ломбардца стало синонимом ростовщика. Дальше к востоку, «заключая в себе, – пишет Гильберт Мецский, – большой город», начинался рынок, местоположение которого не изменилось со времен Средневековья; вокруг площади неправильной, как тогда было принято, формы возвышались красивые дома с колоннами; там находился Рынок Шампо, настоящий двухэтажный «большой магазин». «Здесь, – пишет Жан де Жанден, – вы, если есть у вас на то желание и средства, можете купить всевозможные украшения, какие только самое искусное ремесло и самый изобретательный ум наперебой торопятся выдумать, стремясь поскорее удовлетворить все ваши желания…» В нижнем этаже торговали сукнами, шубами, мехами, драгоценными тканями; этажом выше можно было найти любые принадлежности женского убора: венки, чепцы, плетеную тесьму, гребни, перчатки, зеркала, ожерелья и прочее. Кроме того, внутри улиц, прилегающих к площади, существовали специализированные рынки – зерновой, например, или кожевенный – и лавки, торговавшие гончарными изделиями, старьем и разнообразной утварью.
Рыночный квартал становился особенно оживленным в дни, когда королевские ордонансы, то и дело нарушавшиеся, но то и дело и возобновлявшиеся, запрещали заниматься торговлей в других частях города, и купцам следовало нести «каждый товар на особый рынок», с тем чтобы покупателям легче было сравнивать цены и качество.
Весь Париж стекался в этот рыночный квартал; и потому в центре площади, рядом с виселицей, ставили и позорный столб, к которому, всему народу напоказ, привязывали преступников; там же выставляли насаженные на копья головы злодеев, обвиненных в оскорблении величества. Но взгляду зевак предлагались и другие, менее ужасные зрелища: любезные торговки с «Рынка девок» являлись сюда расхваливать свой товар; актеры и дрессировщики животных устраивали там свои подмостки.
Кладбище Невинноубиенных младенцев, примыкавшее к хлебному рынку, тоже было весьма посещаемым местом, и жизнь странным образом смешивалась там с образом смерти. Над входом в церковь герцог Беррийский приказал изваять персонажей «Легенды о трех живых и трех мертвых», а легенда эта рассказывала о встрече троих молодых сеньоров с тремя скелетами, зримо воплощающими то, чем они вскоре станут. Само кладбище представляло собой обширный четырехугольник, окруженный стенами в десять футов высотой; внутри этого замкнутого пространства возвышались несколько больших крестов, кафедра для проповедников и кладбищенская башенка с фонарем, построенная, должно быть, в незапамятные времена, поскольку современники Карла V уже успели забыть о том, для чего она предназначалась, и считали ее склепом некоего гордеца, не пожелавшего, «чтобы псы мочились на его могилу». Земля была покрыта свеженасыпанными холмиками, которые то и дело перекапывали, потому что в этой переполненной трупами земле разложение быстро делало свое дело. И потому, чтобы освободить место для вновь прибывших – а во времена эпидемий трупы свозили сюда сотнями, – могильщики вытаскивали из старых ям лишившиеся плоти скелеты и складывали их грудами на деревянных галереях, расположенных над окружавшими кладбище оссуариями. Эти оссуарии образовывали по всему периметру кладбища нечто вроде крытого клуатра, состоявшего примерно из восьмидесяти арок. В противоположность расположенному внутри ограды кладбищу бедных, здесь находились могилы богатых горожан, украшенные надгробными памятниками, иногда скульптурными. Под каждой галереей были расположены, кроме того, и «домики», где желающие могли отбывать (и отбывали!) добровольное заточение, замуровавшись в них и не имея никакой другой связи с миром, кроме как через узкое зарешеченное окошко. Наконец, именно там была в 1424 г. написана знаменитая фреска – «Пляска смерти» «с надписями, кои должны были тронуть сердца набожных людей».
Кривляющиеся скелеты, увлекающие за собой пап, королей, императоров, епископов, монахов, горожан; груды черепов, возвышающиеся над свежевырытыми могилами, – все в этом месте говорило о смерти, и тем не менее кладбище Невинноубиенных младенцев было настоящей городской площадью: могилы становились прилавками бродячих торговцев, которые, несмотря на запреты, раскладывали там свой нехитрый товар; распутные девицы назначали там любовные свидания; там устраивались даже праздники с великолепными зрели щами, как например охота на оленя при въезде в город молодого короля Генриха VI…
