Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века - Шокарева Алина Сергеевна
Нельзя сказать, что русские женщины стали усиленно штудировать учебники и философские трактаты после этих публикаций, но они дают нам ясное понимание того, что престиж женского образования в обществе постепенно повышался. Впрочем, в 1804 году на страницах журнала «Патриот» появилась еще одна статья, призывающая женщин быть прежде всего скромными и не стремиться занять мужскую сферу, то есть не блистать умом, не становиться известными за счет публикации своих сочинений («женщина в печати то же, что женщина в худой славе»). Издатель добавляет, что в России пока нет 150 женщин-авторов, как во Франции, но желает «упредить зло», которое может случиться на Родине [40]. Занятно, что позиция автора входит в противоречие с политикой журнала: на страницах этого же издания систематически печатались отрывки из произведений французской писательницы С.-Ф. Жанлис, сочинявшей сентиментальные педагогические произведения, которые, несмотря на отсутствие глубины, даже будучи скучными, тем не менее были довольно популярны [41].
В «Дамском журнале» того же периода находим такое замечание о «хороших людях» из высшего общества: «Они имеют нравственность и познания; но их добродетель не строга, сведения – без педантства. Они учтивы, не докучая вам, вежливы без приторности, веселы без шума. <…> Они говорят с равною охотою о вещах занимательных или ничего не значащих, о важных или забавных, смотря по тону общества, в котором находятся» [42]. Автор дает женщинам совет общаться лично с теми людьми, у которых можно научиться достойному поведению. Ведь, пытаясь подражать высшему свету, те женщины, кто не имел счастья в него попасть, перенимали лишь внешние особенности поведения, утрируя и искажая их – как писал наблюдатель: «Мнимые аристократы несравненно более горды, чем настоящие: у них честолюбие играет главную роль, и, чтобы удовлетворить ему, они, что называется, лезут вон из кожи. <…> Дамы и девушки – жеманны, горды, иные притворно не произносят буквы р (грассируют), делают какие-то странные, сладостно-томные глазки, неискусно притворяются близорукими, восхищаются произведениями французской литературы, но даже не зная правильно своего природного языка; толкуют о заграничной жизни, зная ее очень плохо, по наслышке, гонят все русское, не хвалят Москву, где живут спокон века, все, что не они – то худо, тогда как худое всего скорее может быть там, где они» [43].
Проблема соотношения «формы и содержания» волновала и писателей-дворян. В журнале «Друг детей» за 1809 год была впервые напечатана комедия «Шпага». Ее главный герой дворянин Благородин говорит, что право дворянства не в том состоит, чтобы носить шпагу, а в том, чтобы вести себя благопристойно, «гордиться благородством поступков, учтивостью и благоразумием» по отношению ко всем людям, невзирая на сословия [44].
Александр Пушкин пишет о различиях в поведении людей, принадлежащих к высшей знати, и людей, стоящих на более низкой ступени социальной лестницы: «В лучшем обществе жеманство и напыщенность еще нестерпимее, чем простонародность (vulgarité) и… оно-то именно и обличает незнание света» [45]. В дворянине неприемлема вычурность, он должен был своим поведением демонстрировать, что ему не нужно доказывать окружающим свое превосходство. Напротив, его поведение должно быть естественным, простым, деликатным, ровным. Дворянину не пристало злословить, лгать, но при этом быть и слишком искренним. «Никогда не заводи о самом себе речь. Из благопристойности не должны мы говорить о самих себе; да и можно ли что сказать о себе, чтобы бы не оскорбляло нашей скромности и не показывало вида самолюбия?» «Учтивость есть священная должность в обществе: она состоит в соблюдении благопристойности и в воздаянии каждому достодолжныя чести». «Человек, имеющий образованное сердце и разум, бывает скромен, невзыскателен, сострадателен о слабостях и терпеливо сносит людские недостатки» [46]. Но все эти правила, к сожалению, в реальности применялись в отношении людей только одного сословия. К недворянам отношение было снисходительным или презрительным, следовательно, и сдерживать свои чувства и эмоции с ними было необязательным. Особенно сильны такие представления были в начале XIX столетия.
Ф. В. Булгарин писал, что тон высшего круга невозможно перенять, нужно родиться и воспитываться в нем. «Сущность этого тона: непринужденность и приличие. Во всем наблюдается середина: ни слова более, ни слова менее; никаких порывов, никаких восторгов, никаких театральных жестов, никаких гримас, никакого удивления. Наружность – лед, блестящий на солнце». Фамильярность и излишняя почтительность равно неуместны: и то и другое сразу бросается в глаза, когда люди пытаются подражать высшему свету (особенно это заметно в женщинах). Аристократический тон и манеру поведения, «то, что французы называют la contenance, les manieres, le bon ton, и что заключается в русском слове светскость» [47] возможно приобрести, по мнению автора, лишь в домашнем кругу.
Итак, чтобы человек был принят в высшем свете, дома его должны были обучить всем тонкостям поведения. В. П. Авенариус в «Юношеских годах А. С. Пушкина» вкладывает в уста отца поэта Сергея Львовича такие слова: «Всякий благовоспитанный человек нашего века обязан уметь: войти в комнату, болтать по-французски обо всем и ни о чем, знать наизусть тысячу изречений и разный сентенций, участвовать в спектаклях, живых картинах, общественных играх; точно также он должен быть готов во всякое время по первому требованию настрочить альбомный куплет по-русски, по-французски или на ином европейском диалекте» [48]. Так воспитывали большинство столичных дворян. Подобный набор умений не без иронии описывает Пушкин, говоря о воспитании Евгения Онегина:
Одна из главных установок в воспитании дворянского ребенка состояла в том, что его ориентировали не на успех, а на идеал. Молодому человеку следовало быть храбрым, честным и образованным не для того, чтобы достичь чего бы то ни было (славы, богатства, высокого чина), а потому, что он – дворянин, которому изначально многое дано [50]. Романтические веяния, интерес к прошлому России, возросший в начале XIX столетия, делали героизм и службу на благо Отечества нормой. «Служить» – вот ключевое слово в воспитании дворянина.
Однако слово «служить» имеет двоякое значение: «служить» – выполнять определенную работу и «служить» – проявлять патриотические чувства, исполнять долг. Большинство дворян искренне считали, что нужно было служить государю, Отечеству, православию (ср. со знаменитой триадой С. С. Уварова «православие, самодержавие, народность»). Считалось, что необходимо было быть смелыми и на войне, и в быту. Однако вот как А. С. Грибоедов охарактеризовал своего дядю, принадлежащего к поколению XVIII века: «Вот характер, который почти исчез в наше время, но двадцать лет тому назад был господствующим, характер моего дяди. Историку предоставляю объяснить, отчего в тогдашнем поколении развита была повсюду какая-то смесь пороков и любезности; извне рыцарство в нравах, а в сердцах отсутствие всякого чувства. Тогда уже многие дуэлировались, но всякий пылал непреодолимою страстью обманывать женщин в любви, мужчин в карты или иначе; по службе начальник уловлял подчиненного в разные подлости обещаниями, которых не мог исполнить, покровительством, не основанным ни на какой истине; но зато как и платили их светлостям мелкие чиновники, верные рабы-спутники до первого затмения! Объяснимся круглее: у всякого была в душе бесчестность и лживость на языке. Кажется, нынче этого нет, а может быть, и есть; но дядя мой принадлежит к той эпохе. Он как лев дрался с турками при Суворове, потом пресмыкался в передних всех случайных людей в Петербурге, в отставке жил сплетнями» [51].
