Михаил Лифшиц - Карл Маркс и современная культура
Это значит, что существует историческая моральная сила, превосходящая силу материальную в узком смысле этого слова. О существовании этой превосходящей силы и говорит нам материализм Маркса. Он говорит нам, что духовная власть, которую обретает в ходе истории вещественная необходимость, власть «отчуждения», не безгранична. Даже в самых безвыходных положениях, как бы лишенных свободы выбора, совершается глубокая тайная работа и старый крот роет славно. Все переходит в свою противоположность, в том числе и эта превратность мировой истории.
«Мы, со своей стороны, — говорит Маркс в своей речи на юбилее чартистской газеты, — не заблуждаемся относительно природы того хитроумного духа, который постоянно проявляется во всех этих противоречиях» (12, 4). Английский текст отчета о речи Маркса гласит: «We do not mistake the shape of the shrewd spirit that continues to mark all this contradictions»[4].
He подлежит никакому сомнению, что Маркс имел в виду гегелевскую хитрость разума — то удивительное, постоянно наблюдаемое в истории отношение, когда ограниченная сила, торжествующая свою победу над более широким потоком общественного движения, сама становится орудием в его руках. И эта хитрость разума дает себя знать именно там, где исчезают перед лицом действительности утраченные нами иллюзии.
Только жестокий опыт современных конфликтов может выработать новый тип людей, способных овладеть стихийными силами прогресса. Задача неслыханно велика. Не только потому, что она требует победы над узкой частью общества, заинтересованной в классовом неравенстве. Справиться с общественным хозяйством и воспитанием масс могут только люди, обладающие громадным знанием дела, способные контролировать свои усилия, сознательно применяя «хитрость разума» и предоставляя врагам революции играть роль марионеток исторического движения, работающих на социализм. Для этого, разумеется, необходимо понимание этой исторической диалектики, разумное отражение ее, то есть революционная теория.
«Мы знаем, — говорит Маркс, — что новые силы общества, для того чтобы действовать надлежащим образом, нуждаются лишь в одном: ими должны овладеть новые люди, и эти новые люди — рабочие» (12, 4). Разумеется, не те рабочие, которых торгово — промышленная элита заразила презрением к интеллигенции, к «яйцеголовым». Нет ничего страшнее для старого мира, чем союз рабочего класса с теорией социализма. В большом историческом смысле это соединение произошло уже давно, на практике же оно не всегда совершается и в наши дни. Это большой, трудный процесс, но легкого пути марксизм никогда не обещал.
Что бы там ни было — самые удивительные зигзаги и осложнения этого пути не могут изменить общую перспективу всемирной истории. Целые поколения сойдут со сцены, но дело будет идти своим чередом, устраняя ненужные иллюзии и находя новые источники сил в объективной «хитрости» исторического процесса. Октябрьская революция подтвердила верность этого предсказания Маркса. В один из самых страшных приступов застарелой болезни общества она открыла ему практический выход из «трагедии культуры». Ее призыв к борьбе против войны, одичания, потока реакционных идей, против порабощения масс казенной дисциплиной старого мира и разложения их мертвой обывательщиной, равнодушной к общему делу, останется великой истиной нашего века.
Вы завербованы, отвечают на это критики марксизма. Ваши слова, ваши призывы — тоже идеология. Марксизм, как и другие идеологии, связан с организованной силой, которая хочет овладеть массами и с этой целью пользуется своим волшебным фонарем, чтобы рисовать перед ними картины счастливого будущего. Маркс был великий человек, но он не мог предвидеть, что в XX веке вырастет опасность более страшная, чем капитализм, — подавление личной свободы мощными организациями, регулирование человеческого сознания посредством технических сил. Поскольку революция пользуется этими средствами, она не может служить выходом из трагедии культуры, а скорее углубляет ее. Мы читали Маркса и можем заверить публику, что он устарел…
То, что эти господа читали Маркса, не является ложью. В наши дни изучением марксизма занялись иезуитские патеры и протестантские богословы, кабинетные социологи и модные журналисты. Когда — то Маркса обвиняли в том, что его учение является угрозой для установленных веками законов культурного общежития. Теперь говорят другое — Маркс принадлежит прошлому, он недостаточно радикален в определении зла, угнетающего человечество. Религиозные писатели, окрашенные в розовые тона, находят, что марксизму не хватает метафизического понимания этого зла как вечной проблемы, подчиняющей себе все социальные революции. Влиятельные философы толкуют о противоречии между целью и средством. Силы организации и власти, говорят нам, не могут служить возрождению человечества, ибо эти средства вырываются из рук и портят самую благородную цель. Мотивы подобной критики Маркса входят теперь даже в программную литературу некоторых партий, объявляющих своей целью социализм.
Но Карл Маркс не стоит безоружным перед лицом этой предвзятой и, в сущности, жалкой критики. С какой иронией мог бы он смотреть на эти ученые хороводы мятущихся душ, занятых поисками волшебной палочки для возвращения личности ее центра в себе, освобождения ее от «деперсонализации», «отчуждения» и других зол. Среди напряженной борьбы реальных сил, какой еще не знала история, люди ищут удобную позу, способную обеспечить подобие индивидуальной жизни.
Невольно приходит на ум пьеса английского писателя Осборна «Оглянись во гневе», которую московский зритель имел возможность видеть в хорошей постановке Манковица — Левенштейна. Автор обращается к старой теме, перенесенной в современные условия. Его молодые люди не похожи на героев Байрона, Мюссе, Стендаля, это люди средней интеллигентности, затерянные где — то между гигантских колес общественного механизма, но для них также все закрыто, все исчерпано, и на этот раз, кажется, до конца. Когда окружающий мир становится им особенно тошен, молодые люди Осборна затевают домашнюю игру, состоящую в паясничанье. Этой иронической гримасой они хотят установить свое моральное алиби, свое неучастие в потоке собственной жизни.
Такими поисками морального алиби являются все рецепты освобождения личности от вещественных сил, которые предлагают современному человечеству самые сильные, самые влиятельные умы за пределами нашего марксистского исповедания. Такой домашней игрой, дающей на время выход невыносимой горечи жизни, когда она подступает к самому горлу, являются также различные изощрения сверхсовременного искусства. Все эти поиски внутренней позы, подчеркнуто независимой, быстро вырождаются в промысел и, говоря словами Ганса Фрайера, так же поставляются, как патентованные товары.
Чтобы избавить современную культуру от грозящего ей омертвления, нужно стать на почву реальной жизни со всеми ее противоречиями и опасностями. Тут уже не приходится думать о спасении души. Какое дело миру до того, что ты останешься чистым в своем углу? Мораль, основанная на спасении души, в прямом или переносном смысле слова, всегда отравлена эгоизмом, и людям, занятым устройством своего внутреннего комфорта, нельзя гордиться даже перед злодеями.
Историей созданы громадные общественные силы — силы экономической и политической организации, формирующие жизнь личности со всех сторон. Любая из этих сил может вырваться из — под контроля общества и стать источником бедствия. Но только в самом зле может быть и лекарство от него. «Новые люди», способные совершить великий перелом, предсказанный Карлом Марксом, должны овладеть этими силами, пользуясь ими для возрождения человечества, если они не хотят превратиться в секту проповедников царства божия внутри нас.
Опыт веков говорит, что такая проповедь никогда не приводила ни к чему реальному, кроме укрепления рабства и возвышения особой касты, берущей на себя роль общественной совести. Стало быть, этот путь не годится. Его отвергает Маркс в своей речи на митинге после окончания Гаагского конгресса Интернационала. Остается путь власти. Овладение ею может быть мирным в одних странах (в 1872 году Маркс считал, что это возможно, по крайней мере, в Америке и Англии), оно может потребовать применения силы в других.
Но разве такие средства, как насилие, не искажают цель, не подвергают коммунистов опасности самых страшных ошибок, не ставят их на одну доску со старым, грязным обществом? Мы можем ответить критикам марксизма словами Энгельса. Объясняя датскому социалисту Триру свой взгляд на отношение целей и средств, мирных и насильственных, он писал: «Такая политика требует проницательности и характера, но какая же политика этого не требует? Она подвергает нас опасности коррупции, говорят анархисты и друг Моррис. Да, если рабочий класс состоит из глупцов, безвольных людей и просто — напросто продажных негодяев, тогда самое лучшее нам тотчас же убираться восвояси, тогда пролетариату и всем нам нечего делать на политической арене. Пролетариат, как и все другие партии, быстрее всего учится на своих собственных ошибках, и никто не может полностью уберечь его от этих ошибок» (37, 276).
