Леонид Кременцов - Теория литературы. Чтение как творчество: учебное пособие
Проблема «писатель и читатель» подробно будет рассматриваться ниже. Вернемся к основному в этом разделе разговору о видах словесного творчества.
Мировой литературный процесс развивается неравномерно. В какие-то периоды одно за другим являются читателю произведения высокого искусства. Другое время рождает преимущественно беллетристику, третье – публицистику. Но это не основание для квалификации одного времени как эпохи расцвета литературы, а другого – как ее падения. Хорошая честная беллетристика, умная острая публицистика – это тоже искусство и достаточно высокое. Для нашего времени главное в другом. Культурологический, по преимуществу, подход к изучению литературы, лежащий в основе целого ряда современных методик, значительно сужает ее возможности, обедняет восприятие. Художественная литература, о какой бы ее разновидности ни шла речь, прежде всего и главным образом должна восприниматься и оцениваться как явление искусства.
В 70—80-х годах советский читатель оказался в необычной ситуации. С одной стороны, в его распоряжении был богатый книжный фонд русской и зарубежной классики, элитарной литературы, как ее стали называть через 25–30 лет; с другой, к его услугам стояли полки библиотек и магазинов, до отказа набитые сочинениями социалистического реализма.
В эти годы обратил на себя внимание феномен В. Пикуля. Его книги, главным образом на исторические темы, пользовались оглушительным успехом. Рассуждения ученых – историков и филологов, – справедливо указывавших на низкий «идейный» и художественный уровень продукции Пикуля, в расчет не принимались: тиражи продолжали расти. Это были первые ростки так называемой массовой литературы.
Советская цензура создала огромную лакуну. Читатель, которому была трудна классика и надоел соцреализм, фактически не имел книг для души, не имел возможности удовлетворить свою потребность в насущной духовной пище. Что было делать человеку с неистребимой страстью к чтению? Оставался, конечно, тоненький ручеек самиздата. Но доступ к нему имели немногие. Все проблемы решил крах тоталитарной системы. Исчезла цензура, возник обширный книжный рынок, способный удовлетворить самые разнообразные запросы, самые изысканные вкусы. Неожиданно для многих буквально расцвела массовая литература. Ныне, уже более десяти лет, в Москве во всяком случае, у каждой станции метро – пестрые книжные развалы. Разноцветные мягкие обложки, на них полюбившиеся имена: А. Маринина, В. Доценко, Ф. Незнанский и многие-многие другие, не говоря уже о десятках переводных авторов. Судя по всему, дела у продавцов идут неплохо. Массовая литература обрела статус социального явления. По внешним приметам она ближе всего к традиционной русской беллетристике. У нее свой жанровый репертуар: книги криминального содержания (детектив, шпионский роман, боевик, триллер); фантастические жанры (фэнтези, главным образом); «розовый», или как его еще называют, – дамский роман (литературный аналог телевизионных «мыльных опер»); костюмно-исторический роман, наследующий традиции В. Пикуля; порнографические книги, правда плохо конкурирующие с видеопродукцией аналогичного содержания и некоторые другие.
Книги этих жанров, как правило, легко читаются, «проглатываются». Уровень их столь же пестрый, как и их обложки. Можно наткнуться на книгу полуграмотного автора, а иногда попадаются и такие, где даже угадывается какой-то стиль.
Но главная особенность массовой литературы, ее решительное отличие от высоких художественных традиций русской беллетристики – стандартный характер. Везде одни и те же или очень похожие сюжетные ходы и ситуации; близнецы-герои неутомимо кочуют из одной книги в другую.
Это уже не легкое, а легчайшее чтение, не оставляющее никаких следов в памяти и чувствах читателя.
Отношение к массовой литературе в обществе еще не устоялось. Можно прочитать статьи, отыскивающие ее корни в далеком прошлом, ведущие ее родословную из античной эпохи, называющие в качестве ближайших предшественников Барона Брамбеуса и А. Дюма, Агату Кристи и Конан Дойля. Другие авторы, напротив, настроены решительно против массовой литературы, считая, что она не выдерживает никакой эстетической критики и плохо влияет на художественный вкус читателя. Они называют ее рассадником пошлости и безвкусицы. Кто прав?
Проблем много, но разговор о них выходит за рамки настоящего пособия.
Контрольные вопросы
1. Какие виды художественной литературы вам известны?
2. Каково соотношение логического и образного мышления в восприятии конкретного вида художественной литературы?
3. Что такое беллетристика?
4. Каковы взаимосвязи того или иного вида художественной литературы с особенностями литературного процесса на определенном этапе его развития?
Функции художественной литературы
1
«Цель поэзии – поэзия!» – считал А. С. Пушкин. Суждения поэта о назначении искусства, о его роли в жизни человека и общества были и остаются наиболее близкими к истине. Они многократно подтверждены творческой практикой и высказываниями писателей разных эпох и направлений.
…Зависеть от царя, зависеть от народа —
Не все ли нам равно? Бог с ними…
– Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья,
Вот счастье! Вот права…»[17] —
писал А. С. Пушкин; ему вторил А. А. Блок:
Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе![18]
Тайная внутренняя свобода есть главная ценность художника. Творческий процесс без нее невозможен. Решительно отстаивая независимость искусства, А. П. Чехов писал: «Скажут: а политика? интересы государства? Но большие писатели и художники должны заниматься политикой лишь настолько, поскольку нужно обороняться от нее»[19]. Чехов как будто предчувствовал, что в Советской России возобладает другая точка зрения. Тоталитарная система настаивала прежде всего на идеологическом соответствии писателя текущему политическому моменту: «Тот, кто сегодня поет не с нами, тот против нас». Талант, художественность, свободное творческое воображение в качестве критериев для оценки литературных произведений фактически были изъяты из обращения. И весь громадный опыт мирового искусства был не указ. Последствия не замедлили явиться: искажалась сама природа художественной литературы, деформировались отношения читателя и писателя.
Эти последствия в полной мере ощутили на себе М. Горький и В. Маяковский, А. Толстой и А. Фадеев, К. Федин и Н. Тихонов и многие другие советские писатели. Понимая противоестественность положения, при котором искусство, обреченное исключительно на выполнение социального заказа, переставало быть искусством, они пытались убедить самих себя и окружающих в целесообразности избранного пути, как-то оправдать свою позицию: «О нас, советских писателях, злобствующие враги за рубежом говорят, будто мы пишем по указке партии. Дело обстоит несколько иначе: каждый из нас пишет по указке своего сердца, а сердца наши принадлежат партии и родному народу, которым мы служим искусством»[20], – утверждал М. Шолохов. Но творческая практика убедительно опровергала эту и подобные попытки: многие из названных выше переставали быть писателями и превращались в пишущих задолго до физической смерти.
Под мощным идеологическим прессом выросли и несколько поколений русских читателей. С помощью разного рода постановлений, государственных премий, орденов, арестов, судебных процессов, высылки из страны, сервильной литературной критики и т. п. им внушались превратные представления о том, что такое художественная литература.
Процесс восприятия искусства носит интимный характер и предполагает различный эффект при чтении разными людьми одного и того же сочинения. Возможно ли такое по команде? Чтобы стать «народа водителем и одновременно народа слугой» (В. Маяковский), писателю пришлось приспосабливаться. Книги, созданные без вдохновения, «сделанные» в угоду конъюнктуре (а их оказалось немало), если и функционировали, то уже за пределами искусства. Но сплошь и рядом именно они провозглашались образцовыми. Тот же Шолохов сетовал:
«…остается нашим бедствием серый поток бесцветной, посредственной литературы, который в последние годы хлещет со страниц журналов и наводняет книжный рынок.
Пора преградить дорогу этому мутному потоку, общими усилиями создав против него надежную плотину, – иначе нам грозит потеря того уважения наших читателей, которое немалыми трудами серьезных литераторов завоевывалось на протяжении многих лет»[21].
