Дмитрий Багалей - Колонизация Новороссийского края и первые шаги его по пути культуры
Итак, новороссийские степи изобиловали в прежние времена разнообразными естественными богатствами мира животного и растительного; кроме того, неисчерпаемые залежи минералов (главным образом каменного угля и железа) находились еще в недрах земли, но сделались известными и стали эксплуатироваться очень поздно. Почва, как мы видели, по большей части представляла прекрасный чернозем, а в речных долинах хотя и песчано-илистые, но все-таки довольно плодородные наносы; бесплодных или малоплодородных мест было немного, и они находились главным образом в южных частях степей, ближе к морю. Климат здесь более теплый, чем во многих других местностях России. Понятное дело, что все эти благоприятные условия должны были привлечь сюда русских поселенцев.
Но нам нужно показать и обратную сторону медали, для того чтобы понять причину медленного заселения этого края в XVI–XVII веках. Жизнь в степи была сопряжена со страшными лишениями и неудобствами: приходилось вести настойчивую и упорную борьбу с дикой степной природой. Страшна была безлюдная степь зимою, когда в ней господствовали сильные морозы, ветры и вьюги, когда вся она представляла собой бесконечную белоснежную пелену, в которой не видна была уже дорога, а бродили только голодные волки и другие звери. Если теперь великая опасность угрожает путнику, застигнутому здесь снежною метелью и лютым морозом, то что же было прежде? Об этом времени сообщают нам любопытные сведения очевидцы, сами на себе испытавшие все это. Боплан очень картинно описывает зимние холода. «Обыкновенно стужа обхватывает человека вдруг, – говорит он, – и с такою силою, что без предосторожностей невозможно избежать смерти. Люди замерзают двояким образом: одни скоро, – кто пустится в дорогу на коне или в повозке, но не возьмет необходимых предосторожностей, худо оденется и при том не может перенести жестокой стужи, тот сперва отмораживает оконечности рук и ног, потом нечувствительно самые члены, и мало-помалу приходит в забытье, похожее на оцепенение: в это время сильная дремота клонит вас ко сну. Если дадут вам уснуть, вы заснете, но никогда уже не пробудитесь… Другие умирают не так скоро, но смерть их труднее и мучительнее. Природа человеческая не в состоянии даже перенести тех мучений, которые приводят страдальцев почти в бешенство. Такой смерти не избегают люди самого крепкого телосложения… В 1646 году, когда польская армия вступила в московские пределы, для пресечения возвратного пути татарам и возвращения плененных ими жителей, жестокая стужа принудила нас сняться с лагеря: мы потеряли более двух тысяч, из коих многие погибли описанною мною мучительною смертью, другие же возвратились калеками. Холод не пощадил даже лошадей»[44]. Другой французский писатель барон де Тотт рассказывает, что во время зимнего похода татар на Новую Сербию в 1769 году (и он сам здесь участвовал) погибло более 30 тысяч лошадей[45]. Всем известна также знаменитая очаковская зима[46].
Недостаточное количество речной воды и быстрое всасывание испарений атмосферой в связи с сухими ветрами производили очень частые засухи. Мы упоминали уже, как мелководны были речки, впадающие в Днепр и Буг; летом они почти совершенно пересыхали и не могли достаточно хорошо орошать и те долины, в которых они протекали. Атмосферные осадки (в виде дождя, росы и т. д.) жадно поглощались сухою землею или же обращали жалкие дотоле ручьи в стремительные и полноводные потоки, вода которых быстро уносилась в большие реки и море, а в степи земля трескалась от засухи; вся богатая растительность засыхала. Подобная засуха была истинным бичом для земледельческого хозяйства и тогда уже, когда здесь поселились мирные колонисты. Климат был здесь континентальный, сухой; даже близость моря не умеряла его; и это потому, что степи были совершенно открыты со всех четырех сторон действию ветров; и вот северный ветер приносил с собою холод, а восточный – страшную сухость в жару. Родники и колодцы в юго-восточной части Новороссийского края находились только у берегов рек, а в степи на горе не было ни одного; потому-то и дороги проложены были возле речек[47].
Весна отличалась большою переменчивостью погоды. Летом вся трава в степях высыхала и выгорала, и они представляли собой мертвую пустыню. Когда же не было засухи, мог явиться другой враг и истребить не хуже всю растительность на громадной территории; это была саранча – истинный бич Божий в южных степях. «Саранча, – говорит Боплан, – летит не тысячами, не миллионами, но тучами, занимая пространство на пять или шесть миль в длину и на две или три мили в ширину. Приносимая в Украйну почти ежегодно из Татарии, Черкасии, Бассии и Мингрелии восточным или юго-восточным ветром, она пожирает хлеб еще на корню и траву на лугах; где только тучи ее пронесутся или остановятся для отдохновения – там через два часа не остается ни пылинки… Бедствия увеличиваются в триста раз более, когда саранча не пропадает до наступления осени: ибо в октябре месяце она умирает, но прежде смерти каждое насекомое кладет в землю до трехсот яиц, из коих в следующую сухую весну выводится бездна саранчи… Нет слов для выражения количества саранчи: она совершенно наполняет и помрачает воздух… Люди самые опытные приведены были в отчаяние неописанным множеством саранчи: надобно быть самому очевидцем, чтобы судить об этом»[48]. Если саранча была истинным бичом для растительности, то мошки были таким же бичом для людей и скота. «Берега днепровские, – говорит Боплан, – замечательны бесчисленным количеством мошек: утром летают мухи обыкновенные безвредные; в полдень являются большие, величиною в дюйм, нападают на лошадей и кусают до крови. Но самые мучительные и самые несносные комары и мошки появляются вечером: от них невозможно спать иначе, как под казацким пологом, т. е. в небольшой палатке, если только не захочешь иметь распухшего лица. Я могу в этом поручиться, потому что сам был проучен на опыте: опухоль лица моего едва опала через три дня, а веки так раздулись, что я почти не мог глядеть; страшно было взглянуть на меня»[49]. Вероятно, заносным путем распространялась также в степях страшная гостья чума, против которой не было никаких средств[50]. Наконец, прежде чем поселиться в степях, необходимо было, так сказать, отвоевать их от татар. Татары, явившись сюда в XIII веке, были как нельзя более довольны новыми местами своего жительства: этим морем трав, служивших подножным кормом для их стад даже зимою (по крайней мере, в самых южных приморских степях). Опорным пунктом, неприступным гнездом для них был Крым, завоевание которого сделалось исторической задачей для русского государства, начиная с XVI века. Но эта задача была решена только в 1783 году. В XIII–XVI веках новороссийские степи принадлежали татарам, кочевья которых простирались еще далее на север и переходили даже в нынешние Харьковскую и Полтавскую губернии, которые также представляли из себя дикое поле. Завоевать Крым в XVI веке и ввести его в состав своих государственных границ Москве не удалось: он был защищен степями, отделявшими его от Московского государства. Правда, через эти степи протекали три громадные реки (Днепр, Буг и Днепр), которые несли свои воды в самое море, но, к несчастью, на всех этих трех реках, как мы знаем, находились пороги, которые страшно затрудняли судоходство или, правильнее говоря, делали его, возможным только за порогами; притом Днестр отличался быстротой течения, а Буг вовсе не был судоходен в верховьях. Туда вели только татарские «извечные» шляхи: Черный, Кучманский и Волошский на правом берегу Днепра, Муравский, Изюмский и Калмиусский на левом. Проходить спокойно по степям то пространство, которое отделяло Крым от московского государства, могли только татары, выросшие в степи; русские рати, как показывает история голицынских и миниховских походов, должны были терпеть при этих степных переходах страшные лишения, несмотря на все те меры, какие предпринимались главнокомандующими. Степные пожары являлись ужасным оружием в руках степняков: воздух в степи от пожара сильно накалялся; к страшной сухости и жаре присоединялся еще удушливый дым, который выедал глаза и не позволял дышать; лошади и люди чувствовали себя как бы в раскаленной печи. Но главное, что такой пожар захватывал громадные пространства и уничтожал весь корм для лошадей; и в каком положении должны были очутиться всадники, потерявшие своих коней?! Они неминуемо должны были погибнуть, если не от жажды и страшного утомления, то от татарских выстрелов, ибо татары ни на одну минуту не оставляли в покое утомленного войска, а наблюдали все время за ним, окружали его, как вороны свою добычу. Почти в таком положении очутилась, например, рать князя Голицына. Во всей степи не было ни городов, ни деревень, вообще никаких постоянных жилищ, где бы можно было найти временный приют и пристанище. Миних, как известно, должен был построить по всему пути редуты и ретраншементы, чтобы поддерживать сообщение с Украиной. Мало того, от реки Самары прекращались и леса, эти естественные крепости для оседлого населения; попадались они после этого только в плавнях. «Можно пройти, – говорит Манштейн, – пятнадцать и двадцать верст и не встретить ни одного куста, ни малейшего ручейка; вот почему надо было тащить дрова с одной стоянки на другую, от неизвестности, найдутся ли они на новом месте». Такие опасности и затруднения угрожали в степях большому войску, снабженному фуражом и всем необходимым. Но чрезвычайно затруднительным было также положение и небольших отрядов. Чтобы убедиться в этом, стоит только припомнить, что испытали наши посланники Тяпкин и Зотов, отправленные в Крым для заключения мирного трактата в 1681 году: несмотря на то, что их должно было ограждать звание послов, несмотря на то, что их сопровождал отряд рейтар и казаков, они всю дорогу пробыли в величайшем страхе, терпели от бескормицы, безводия, копоти и дыма и вздохнули свободно, пришедши в самый Крым, воздавши благодарность избавителю Богу, Пречистой Богоматери, что «препроводили их таким страшным путем здоровых и не попустили на них врагов». Спрашивается, каково же могло быть положение тех людей, которые бы решились поселиться навсегда в степи, в качестве оседлых колонистов? Им нужно было бы вести постоянную борьбу и с татарами, считавшими эти степи своею собственностью, и с природой. О мирной колонизации края нечего было, конечно, и думать до второй половины XVIII века. Первые колонисты должны были затрачивать почти всю свою энергию на войну с татарами, как оборонительную, так и наступательную; им трудно было обратить свою заботливость на созидание культуры, потому что для этого нужно было такое спокойствие в краю, каким он не пользовался очень долго. Они должны были поселиться в наиболее безопасном месте, а таким местом были острова за днепровскими порогами; в открытой степи их уничтожила бы первая татарская рать. А там, в этих плавнях, они могли бы найти все необходимое для своей полукочевой, полуоседлой жизни, ибо только такую жизнь и можно было бы вести самым ранним колонистам.
![Север Гансовский - Шесть гениев [Сборник]](/uploads/posts/books/86368/86368.jpg)
