Глеб Глинка - Погаснет жизнь, но я останусь: Собрание сочинений
В угоду властям предержащим Слетов сделал из мастера Луиджи активного безбожника, а его незадачливому ученику, негодяю и тупице, дал костюм солдата воинствующего католицизма. Этот дешевый трюк, который, несомненно, снижает художественную ценность повести, лишний раз доказывает, что психологический образ Мартино не был чужд автору «Мастерства».
Как в произведениях своих, так же и в личной жизни Слетов не умел и не хотел быть искренним. Он с одинаковым успехом мог в широкой литературной общественности играть роль беспартийного активиста, а внутри Содружества проявлять благородное негодование в защиту Воронского (с которым, кстати сказать, его не связывало никакое приятельство).
Кое-кто из писателей, сочувствующих «Перевалу», были убеждены, что Слетов является секретным сотрудником НКВД и что вошел он в Содружество по специальному заданию. То же мнение нам довелось слышать от Димитрия Горбова.
В поведении Петра Владимировича, несомненно, было многое, что давало повод предполагать о его тайных обязательствах. Однако утверждать подобное обвинение только на основании чьих-либо предположений всё же невозможно.
Меньшая братия
Кроме писателей, о которых мы говорили выше, в «Перевале» до самой его ликвидации состояли еще четыре литератора: Ефим Вихрев, Д. Семеновский, Глеб Глинка и Ник. Тарусский. Меньшой братией являлись они не по возрасту и не по дарованиям, а лишь по положению своему в отношении к «Перевалу». Писатели эти поддерживали дружеское общение с основными перевальцами, но по тем или другим мотивам ведущей роли в «Перевале» не играли, и перевальские влияния сказывались на них тоже весьма слабо. Происходило это главным образом потому, что каждый из этих писателей имел свой особый круг интересов вне «Перевала» и был повернут к содружеству не всем существом, а лишь одной своею гранью.
Так, например, имя Ефима Вихрева связано не столько с «Перевалом», сколько с художественной артелью бывших иконописцев села Палех.
Ефим Федорович Вихрев родился в рабочей семье в 1902 году. В юности он принимал участие в революции и до самой смерти оставался членом ВКП (б). Но по всему душевному складу своему Вихрев не был похож на члена партии – это был человек, которого в обывательской среде принято считать чудаком. Был он тихий, слегка заикающийся, с одним быстрым и темным глазом, на другом — густое беспросветное бельмо. Но под всей его неказистою внешностью таилась непрерывная восторженность. Писал он стихи и маленькие рассказы. На всю жизнь ушибла его статья А. Блока «Линия и краска», по-детски поверил он, что всякий человек может и должен заниматься живописью для самого себя. Беспомощно, но страстно писал маслом, потом заинтересовало его народное художество. Случайно набрел он на Палех и с тою же страстностью весь отдался широкой популяризации палехского искусства.
С мастерами русских лаков Ефим Федорович сдружился крепко, всячески заботился о них, гостил у них ежегодно по многу месяцев, добросовестно собирал их высказывания о своем искусстве и, наконец, в 1934 году выпустил книгу «Палешане».
В «Перевале» Вихрев говорил только о палешанах, многих перевальцев возил с собой в знаменитую художественную артель, знакомил с мастерами: Иваном Голиковым, Вакуровым, Закановым, Аристархом Дыдыкиным.
Здоровье у Ефима Федоровича было слабое. Весной в 1936 году во время своего пребывания в Палехе он простудился и там же скончался на руках у своих любимых мужицких художников. Могилу ему отвели около самой церкви, в ограде, где обычно палешане хоронили только самых знаменитых своих односельчан.
* * *
Димитрий Семеновский — поэт, родился и жил постоянно в Иваново-Вознесенске. Отец его священник. Семеновский был много старше любого из перевальцев. Первый сборник его стихотворений в свое время был одобрен Александром Блоком. Писал он исключительно лирические стихи. В партии не состоял. Характер у него был робкий и нелюдимый.
Изредка, когда случалось Семеновскому приезжать в Москву, появлялся он в «Перевале», но на собраниях содружества был молчалив, мечтательно-задумчив.
* * *
Глинка, Глеб Александрович, родился в 1903 году в Москве. В партии не состоял. В 1925 году он окончил Высший литературно-художественный институт имени Валерия Яковлевича Брюсова, До 1928 года писал стихи, затем рассказы, повести и очерки. Печатался в журналах «Новый мир», «Красная новь», «Молодая гвардия», «Наши достижения», в альманахах «Недра», в перевальских сборниках «Ровесники» и др. Его книги: «Изразцовая печка», повести и рассказы (1929), «Истоки мужества», повесть (1935), «Павлов на Оке», очерки (1936), «Эшелон опаздывает», очерки (1932), «Времена года», стихи для детей, (1926).
Как очеркист Глинка много путешествовал, участвовал в дальних научных экспедициях на Полярный Урал, на Северную Сосьву, был на Васюгане и Тыне.
В Москве он имел кафедру в Литературном институте и в Московском университете, читал лекции по теории литературы и вел практические семинары по теории стиха и художественной прозы. С 1934 года он был старшим консультантом в издательстве «Советский писатель», редактировал сборники молодых авторов.
С большинством перевальцев Глинка был в самых приятельских отношениях, но, не располагая свободным временем, в организационной работе «Перевала» непосредственного участия не принимал.
* * *
Тарусский, Николай Алексеевич, родился в 1903 году, в семье известного в Москве врача, беспартийный, по основной профессии своей тоже врач. Писал только стихи, печатался в альманахах «Перевал» и «Ровесники». Выпустил сборник стихотворений «Я плыву вверх по Васюгану».
На перевальских собраниях Тарусский бывал редко. В содружестве он ближе всего сошелся с Николаем Николаевичем Зарудиным.
В 1935 году у Тарусского обнаружился туберкулез глаз в очень тяжелой форме. С этого времени он совсем отошел от какой бы то ни было литературной общественности, писать уже не мог, диктовал свои стихи жене. Будучи сам медиком, он понимал всю безнадежность своего положения, говорил, что обречен на неминуемую слепоту.
ДЕВЯТЫЙ ВАЛ
Портреты членов содружества «Перевал» мы дали по возможности без всяких прикрас. Читателям, мало знакомым с советской литературной общественностью, может показаться, что фигуры эти были вполне типичны для советской литературы 30-х годов. До некоторой степени это верно — большинство перевальцев были несомненно людьми своего времени. Но всё же необходимо отметить, что по сравнению не только с писателями ВАППа, «Кузницы» и конструктивистами, но даже рядом с попутчиками они выделялись «лица необщим выраженьем». Даже после ликвидации всех литературных группировок в 1933-36 годах, ко времени всеобщей угодливости и лакейского прислужничества, бывшие перевальцы, зачастую уже не рискуя открыто протестовать против подхалимства, всё же оставались как бы «при особом мнении». Не «против», но и не «за» — фигура умолчания — «воздержавшиеся». Если в отдельных случаях кое-кто из них, вроде Губера с его рассказом «Дружба», впадал в общий тон активного приспособленчества, то в целом и каждый в отдельности они продолжали защищать право художника уж если не мыслить, то хотя бы чувствовать и видеть мир по-своему.
Но к середине 30-х годов быть при «особом мнении» не полагалось. «Кто не с нами, тот против нас!» — кричали лозунги, и еще: «Если враг не сдается — его уничтожают».
Все советские граждане, а тем более передовой отряд новой интеллигенции — «инженеры человеческих душ» — писатели во что бы то ни стало должны были мыслить и воспринимать действительность только по директивам сталинского политбюро.
В апреле 1932 года вышло постановление ЦК о роспуске всех литературных группировок. С этого времени официально перестало существовать содружество писателей революции «Перевал». Но бывшие перевальцы, связанные между собой приятельством, по-прежнему встречались у Ивана Ивановича Катаева, у Лежнева, у Зарудина. Они уже не спорили о политике. Каждый молча сознавал, что надвигается тяжелое время, происходит окончательное закабаление писателя. Они смутно надеялись на открытие Союза советских писателей, на котором будто бы будет поставлен и разрешен целый ряд насущных вопросов современной литературы. Но пока надо было держать ухо востро, а язык за зубами. Многие видели временный выход в поездках для накопления материала.
Был у перевальцев проект всем скопом отправиться работать куда-нибудь на новостройку, например на Ангарстрой. Но из этой затеи ничего не вышло. Зарудин получил поездку на Алтай. Слетов, получив специальное разрешение НКВД, улетел на Сахалин. Даже Абрам Захарович Лежнев уехал в Белоруссию.
