Эрих Фромм - Иметь или быть?
Определение методов демократии соучастия — вероятно, гораздо более трудное дело, чем разработка демократической конституции в XVIII веке. Для выработки новых принципов и реализации методов построения демократии соучастия потребуются гигантские усилия многих компетентных специалистов. В качестве одного из многих возможных предложений, направленных на достижение этой цели, я хотел бы вновь остановиться на идее, которую я выдвигал более двадцати лет тому назад в книге «Здоровое общество», а именно: должны быть созданы сотни тысяч групп (примерно по пятьсот непосредственно контактирующих между собой человек в каждой) с тем, чтобы они составили постоянно действующие совещательные органы, призванные принимать решения по важнейшим вопросам экономики, внешней политики, здравоохранения, образования и способов достижения общего блага. Эти группы должны были бы получать всю соответствующую информацию (характер этой информации описывается ниже), обсуждать ее (без давления со стороны) и принимать решения путем голосования (а учитывая современные технические средства, результаты голосования могли бы подводиться в течение одного дня). Вся совокупность этих групп составила бы так называемую «Нижнюю палату», решения которой наряду с решениями других политических органов оказали бы большое влияние на законодательную деятельность.
Однако сразу же возникает следующий вопрос: «Зачем столь тщательно разрабатывать все эти планы, если такую же функцию может выполнять опрос общественного мнения, позволяющий определять мнение всего населения практически в такие же короткие сроки?» Такое возражение затрагивает один из самых проблематичных аспектов процесса выражения мнения. Что же представляет собой «мнение», на котором основываются все опросы, как не взгляды человека, сформированные в отсутствие адекватной информации, критического размышления и обсуждения? Более того, при опросах общественного мнения людям заведомо известно, что их «мнения» ничего не значат и не приводят ни к каким результатам. Такие мнения лишь фиксируют осознанные представления людей в данный момент, они ничего не говорят о скрытых тенденциях, которые могут в изменившихся обстоятельствах привести к совершенно противоположному мнению. Точно так же в ходе политических выборов избиратели знают, что, проголосовав за какого-то кандидата, они более не влияют на дальнейший ход событий.
В каких-то отношениях голосование на политических выборах еще хуже, чем участие в опросе общественного мнения, из-за того, что мышление людей притупляется в результате какого-то почти гипнотического воздействия на них. Выборы становятся волнующим мелодраматическим шоу, «мыльной оперой», когда на карту ставятся надежды и чаяния кандидатов, а не политические проблемы. Избиратели могут даже стать участниками этих драматических событий, отдав голоса за своего кандидата. И хотя немалая часть населения отказывается принимать в этом участие, большинство людей захватывает это современное зрелище, столь напоминающее игры гладиаторов, которых на арене заменяют политики.
Формирование подлинного убеждения невозможно без выполнения по крайней мере двух условий: адекватной информации и сознания, что принятое решение возымеет какое-то действие. Мнения не имеющего никакой власти наблюдателя не выражают его убеждений, а напоминают игру, аналогичную предпочтению нами той или иной марки сигарет. По этим причинам мнения, высказываемые людьми при опросах и на выборах, отражают самый низкий, а не самый высокий уровень суждений. Подтверждением тому служат хотя бы следующие два примера наиболее правильных суждений — то есть решений, намного превосходящих уровень принимаемых политических решений: это, во-первых, решения в сфере личных дел человека (особенно в бизнесе, что было отчетливо показано Джозефом Шумпетером) и, во-вторых, решения, принимаемые судом присяжных. Присяжные — это, как правило, самые обыкновенные граждане, которые должны принимать решения часто в весьма запутанных и сложных случаях. Но присяжные получают всю необходимую информацию по рассматриваемому делу, имеют возможность основательно обсудить все детали и знают, что от их решения зависят жизнь и счастье подсудимых. В результате их решения, как правило, свидетельствуют о большой проницательности и объективности. Напротив, плохо информированные, одурманенные рекламой, бессильные что-либо сделать люди неспособны выразить никаких убеждений. В отсутствие информации, обсуждения и власти, способной сделать решение эффективным, демократически выраженное мнение людей значит не больше, чем аплодисменты на спортивных состязаниях.
Активное участие в политической жизни требует максимальной децентрализации промышленности и политики.
В силу имманентной логики современного капитализма предприятия и государственный аппарат становятся все больше и в конце концов превращаются в гигантские конгломераты, централизованно управляемые сверху целой бюрократической машиной. Одно из необходимых условий создания гуманистического общества состоит в том, чтобы остановить процесс централизации и начать широкую децентрализацию. И на это есть несколько причин. Если общество превратится в то, что Мэмфорд назвал «мегамашиной» (то есть если все общество, включая всех своих членов, уподобится огромной централизованно управляемой машине), то практически не удастся избежать наступления фашизма, поскольку а) люди уподобятся стаду баранов, утратят способность критического мышления, станут совершенно беспомощными, пассивными и в силу всего этого будут жаждать заполучить лидера, который «знал бы», что им следует делать, — вообще знал бы все, чего они не знают, и б) такой «мегамашиной» сможет управлять каждый, кто получит к ней доступ, просто нажимая на соответствующие кнопки. Мегамашина, подобно обычному автомобилю, может, в сущности, функционировать и сама; иными словами, сидящему за рулем человеку нужно лишь нажимать на те или иные кнопки, править рулем и тормозом и следить за некоторыми другими, правда, столь же простыми элементами; работу колес автомобиля или любого другого механизма в мегамашине выполняют многочисленные уровни бюрократической администрации. Даже человеку с весьма средним интеллектом и посредственными способностями под силу управлять государством, окажись он у кормила власти. Функции управления следует передать не государству, которое тоже становится огромным конгломератом, а сравнительно небольшим районам, где люди знают друг друга и могут судить друг о друге, а значит, могут активно участвовать в управлении делами своего собственного сообщества. При децентрализации индустрии следует предоставлять большую власть небольшим подразделениям внутри данного предприятия и раздробить гигантские корпорации на мелкие единицы.
Активное и ответственное участие в делах общества требует замены бюрократического способа управления гуманистическим.
Большинство людей все еще считают, что любое управление непременно является «бюрократическим», то есть отчужденным. Точно так же большинство людей не осознают, сколь пагубен бюрократический дух и как глубоко проникает он во все сферы жизни, даже в такие, где он не столь очевиден, например во взаимоотношения врача и пациента, мужа и жены. Бюрократический метод можно было бы определить как такой метод, при котором а) с людьми обращаются как с вещами и б) о вещах судят скорее по их количеству, нежели по их качеству, ибо это облегчает и удешевляет их учет и контроль. Во всех своих решениях бюрократа руководствуются строго установленными правилами, в основе которых лежат статистические данные, и не принимают во внимание тех живых людей, с которыми они имеют дело. Принимаемые ими решения соответствуют статистически наиболее вероятному случаю и рискуют ущемить интересы тех 5 или 10 процентов населения, которые не укладываются в эту модель. Бюрократы боятся личной ответственности и стремятся спрятаться за свои правила; их безопасность и самоуважение основаны на их верности правилам, а не законам человеческого сердца.
Примером такого бюрократа был Эйхман. Он послал сотни тысяч евреев на смерть не потому, что он их ненавидел; он никого не любил и никого не ненавидел. Эйхман «выполнял свой долг»: он исполнял свой долг, когда посылал евреев на смерть; он исполнял свой долг и тогда, когда ему было поручено просто ускорить их эмиграцию из Германии. Выполнять установленные правила — вот что имело для него первостепенное значение; он испытывал чувство вины, только когда нарушал эти правила. Сам Эйхман утверждал (чем и усугубил свою вину), что за всю свою жизнь чувствовал себя виновным лишь дважды: когда в детстве прогулял уроки и когда не подчинился приказу находиться в укрытии при воздушном налете. Это, конечно, не исключает того, что Эйхман и многие другие бюрократы испытывали садистское удовлетворение от ощущения власти над другими живыми существами. Но эти садистские наклонности у бюрократов вторичны; им не свойственны чисто человеческие реакции, они боготворят правила.
