Елена Андрущенко - Властелин «чужого». Текстология и проблемы поэтики Д. С. Мережковского
Я буду ждать тебя, как обещала, – поет Сольвейг в избушке, на севере. И после этого: "В Египте. На утренней заре. Полузасыпанный песком колосс Мемнона.
Пэр Гюнт: Вот здесь мой путь начать мне будет кстати!"» (154),
завершающийся авторским комментарием, истолковывающим приведенные цитаты в нужном ключе:
...«Здесь, в Египте, начинается путь к Третьему Царству в конце времен» (154).
Интерпретация, которая может показаться произвольной, в целом свойственна Д. Мережковскому (см. его дореволюционные статьи «Немой пророк», «Ибсен»). Для мифа о «тайне Трех», творимого им, потребовались не только цитаты из произведений писателей-мистиков, образующие многоголосое семантическое поле, но и их мифологизированные образы, созданные на основе метонимий: В. Розанов как «Апокалипсис», Вл. Соловьев как «конец мира», Г. Ибсен как «Пер Гюнт». Этот ряд можно продолжить: Наполеон как «сверхчеловек», Ф. Ницше как Дионис («растерзанный Дионис»), Гёте как Фауст, О. Вейнингер как андрогинность и пр. В «Тайне Запада» возникают и иные комбинации (Данте-Вергилий, Гёте-Аристотель и пр.).
Вторая часть трилогии текстуально более отчетливо связана с «Тайной Трех», а также с предшествующим творчеством писателя. В «Бесполезном предисловии» Д. Мережковский прямо отсылает читателя к первой части и намечает тему третьей:
...«III
Что значит не быть похожим на читателей, я понял, когда, лет пять назад, написав книгу "Тайна Трех", получил от ее французского издателя добрый совет изменить заглавие, чтобы не было похоже на "детективный роман". <…> "Я есмь Альфа и Омега, начало и конец", – говорит Неизвестный, ибо кто сейчас неизвестнее, чем Он? Тайна Востока и Запада – тайна одна одного Неизвестного.
IV
"Книга эта – письмо в бутылке, брошенное в море с тонущего корабля, – может быть, не только России, но и Европы», – писал я, пять лет назад (D. Merejkovsky. – Les mystères de l'Orient, 1927, Paris, p. 9. – Д. Мережковский. – Тайна Трех, 1925, с. 9). Найдено ли кем-нибудь письмо, или все еще плавает в море?
V
"Только что Европа едва не погибла в первой всемирной войне, и вот, уже готова начать вторую. Ничто не изменилось после войны, или изменилось к худшему" (Д. Мережковский. – 63). Это сказано тогда же, пять лет назад, и тогда могло – может и теперь казаться преувеличеньем. Но изменилось ли, в самом деле, что-нибудь к лучшему за эти годы, отдалилась ли возможность второй войны?» (16–17).
Связывает части трилогии между собой, а также с другими сторонами творчества Д. Мережковского, и тема «неземной геометрии». Если в «Тайне Трех» она подтверждала тезис о троичности, то в «Тайне Запада» – о святости пола.
...«В той "неземной геометрии", по которой боги или ангелы строили мир, конус Бэтиля мужеженского – Отец и Мать в Сыне – простейшая геометрическая фигура Двуполости и Троичности в божественном Эросе-Логосе, как бы увиденный глазами Нумен Пола. Ибо в нашей земной геометрии трех измерений пол разделяется пространством на мужской и женский, а в четвертом измерении – вечности – он был, до рождения, и будет, после смерти, соединен, восстановлен в первичном единстве» (254).
В «Тайну Запада» включен фрагмент, который мы уже дважды цитировали, только теперь он вводится в ином контексте:
...«Ясно одно: сошествие ангелов на землю – последнее действие какой-то неземной трагедии; что началось на небе, – кончается на земле.
"Произошла на небе война: Михаил и ангелы его воевали против дракона; и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был древний змий на землю… и ангелы его низвержены с ним" (Откр. 12, 3–9). Здесь, на земле, продолжается небесная война – восстание – "революция", как мы сказали бы. Вся наша земная трагедия – всемирная история – лишь бледная зарница той небесной грозы. Бен-Элогимы, сыны Божии, сходят к сынам человеческим, чтобы зажечь и среди них пламя восстания, поднять землю на небо» (99).
Напомним, что к числу «нерешительных ангелов», которые «не примкнули ни к одной, ни к другой стороне», Д. Мережковский причислял М. Лермонтова и Б. Паскаля (и мыслил таковым своего персонажа из пьесы «Будет радость»). В «Тайне Запада» библейской легендой подтверждаются слова апокрифа (книга Еноха), а сама легенда – образным рядом, свидетельствующим, что ее цитирование в статье о М. Лермонтове случайностью не было:
...«Есть в "Божественной комедии" Данте сумеречные ангелы, не сделавшие выбора между Богом и дьяволом, но "оставшиеся сами по себе": кажется, бен-Элогимы из них.
XX
Важно для понимания будущих мистерий, что вся эта небесно-земная "революция" начинается в точке пола: пламя, испепеляющее мир, есть пламя Эроса.
XXI
Скудны слова, как бы мертвы, каменны, но под ними бьет живой родник того, что мы называем "романтикой". Это верно угадал христианский поэт III века, Коммодиан:
Жены, прельстившие Ангелов, так были прекрасны, Что те уже не могли, не хотели вернуться на небо. Tanta fuit forma feminarum quae flecteret illos,
Ut coinquinati non possent coelo redire.
(Commodianus, Instructiones adversus gentium deos, с. III)
Новые романтики XIX века, тоже сумеречные "ангелы", Байрон и Лермонтов, читая Коммодиана, могли бы задуматься:
Я был ведь сам немножко в этом роде.
(Лермонтов. Сказка для детей)» (96).
В главе «Синяя – черная – белая» книги «Тайна Запада» Д. Мережковский вновь возвращается к именам своих «спутников».
...«Может быть, недаром, именно в эти страшные дни нам посланы три великих пророка Матери: Гёте, Ибсен и Вл. Соловьев» (410).
В ней кольцевая композиция образуется «словом» Ф. Достоевского. В начале главы цитируется фрагмент диалога Марьи Лебядкиной с Лизаветой из «Бесов», последняя завершается широко известным неточно цитируемым выражением Ф. Достоевского:
...«Если, по слову Достоевского, "красота спасет мир", то это и значит: мир спасет Мать» (413).
Изложение древних верований, в центре которых стоит образ Матери, завершается главами XXXVII–XL. В них предание как бы перелагается языком художественных откровений:
...«"Die Mütter, Mütter! Матери, Матери!" – повторял с удивлением Гёте, прочитав однажды у Плутарха об Энгийонских Матерях и глубоко задумавшись, как будто вспоминая что-то или прислушиваясь к чему-то внутри себя, точно к замирающему гулу камня, брошенного в бездонный колодезь (Plutarch., Marcel., XXVII. – A. Dietrich, Mutter Erde, 120).
Ссылка, которую дает Д. Мережковский, источником слов Гёте не является. Слова приводятся по излюбленной его книге «Разговоры Гёте с Эккерманом». Приведенный фрагмент представляет собой свернутую запись Эккермана от 10 января 1830 г.:
...«…я вынужден был просить Гете о кое-каких пояснениях. Но он, по обыкновению, замкнулся в таинственности и, глядя на меня широко раскрытыми глазами, только повторял:
Да. Матери… Звучит необычайно!
– Могу вам открыть лишь одно, – сказал он наконец, – я вычитал у Плутарха, что в Древней Греции на Матерей взирали как на богинь. Это все, что мною заимствовано из предания, остальное – я выдумал сам».
Далее создается сложный образный комплекс, в котором «слово» Гёте отождествляется со словом Фауста, затем предъявлено во фрагменте из «Мистического хора» пятого акта его трагедии.
...«Die Mütter! Mütter! – 's klingt so wunderlich!
Матери! Матери! – как это странно звучит! —
скажет Фауст, перед тем, чтобы "спуститься или подняться", – где низ и верх, неизвестно, – туда, где Матери. Сколько их? Гёте не знает; мы знаем: Три. Но гимном Одной кончается "Фауст":
Jungfrau, Mutter, Konigin,
Gottin, bleibe gnadig!
Дева, Мать, Царица,
Милостивой будь! —
молится, пав лицом на землю, Doctor Marianus, и Chorus Mysticus поет:
Все преходящее
Есть только знак;
Ненаходимое
Найдено здесь;
Здесь небывалому
Сказано: будь!
Вечная Женственность —
К этому путь!
Das Ewig-Weibliche
Zieht uns hinan!» (410).
«Вечная Женственность» подсказывает иной контекст – творчество Вл. Соловьева.
...«В 1898 году, в Архипелаге Эгейского моря – там, где было первое явление Матери, возвещает Вл. Соловьев явление последнее:
Знайте же: Вечная Женственность ныне
В теле нетленном на землю идет!
В трех видениях увидел он плотскими очами Бесплотную; три имел свидания с Тою, Кого назвать не смеет:
Подруга вечная, Тебя не назову я…
"Здесь, в шутливых стихах, – самое значительное из того, что до сих пор случилось со мною в жизни", – скажет он, скрывая под смехом самое для него святое и страшное, как это делали древние в таинствах, и все еще делают русские юродивые.
Третье свидание – в Египте, у пирамид, таинственных вех в Атлантиду, совершеннейших кристаллов Божественной Четверицы и Троицы.
