Сергей Максимов - Куль хлеба и его похождения
С лоцманом можно бы и отправиться. Рабочие наняты в том же числе, сколько надобно и по крайней мере 10–12 человек на каж дую потесь. Потесей этих на барке четыре: две спереди на носу и две назади на корме, каждая на углах почти четырехугольной бар-ки, каждая представляет собою длинное и тонкое бревно сажен в 9-10 длиной. Эти бревна — те самые, из которых устраиваются обходные мостки у петербургских купален: желающие могут подивиться длине и неуклюжести этих боровицких весел. Впрочем, они столько же весла, сколько и руль, и в строгом смысле ни то ни другое. Великий моряк Петр Первый как взглянул на них, так и невзлюбил, говорит предание.
Петр Великий велел эти потеси спрятать и приделать к барке руль, тот самый руль, без которого ни одно на свете судно не ходит. Отговаривали его, но послушались: поехали. На первом пороге руль разломало в щепу: запасные потеси выручили из беды, и с тех пор, по указу Петра и словесному сознанию его, за неуклюжими потесями осталось до наших дней право хлопать по мстинской воде и руководить баркой. На водяном конце потеси лопасть — обтесанный конец, на ручном, торчащем над баркой конце столько рукояток, сколько рабочих; по две руки, по одному человеку на одну рукоятку, по 14 человек на каждую потесь с одним передним концевым командиром (всего народу ставят 48–60 человек). Все они и шевелят баркой в 17 сажен длиной, в 4 шириной, 12 вершков в осадке с кладью до 8 тысяч пудов. Барки из тонких, мягких и гибких досок строятся только на одну путину и в Петербурге ломаются на барочные дрова и дачные стены в Новой деревне, Полюстрове, на Черной речке и прочих дачах.
Вот и наша барка стоит на очереди впереди других, нова-новешенька, что называется, с иголочки. Место для лоцмана, мостки, называются полатями, для проходу с одного края на другой с перилами, точно вчера только вытесаны из свежего леса. Кладь прикрыта новыми циновками: все приформилось в путь, на столичный показ, — вот и ехать бы… — Нельзя! — говорят. Впереди вышедшие в свою очередь барки разбились. Одну разломало совсем, и перегружают кладь на лодки, чтобы освободить путь. Другая встала поперек Мсты и вовсе загородила проход. Бьют ей в бок упрямые волны, расслабляя заклепки из деревянных гвоздей: может быть, и эту расколотят. Надо подождать!
Ждем мы целые сутки — дождались. На шестах сигнальных знаков вместо красного, возвещавшего о несчастных барках и их погибели, появился шар белый. Значит, река очищена: кому очередь — выходи. Нам первым. Переговорился Михайло Никифорович с хозяином судна о числе приставленных к потесям: столько-то. Я тебе верю! — ответил хозяин. Наш лоцман скомандовал: По местам" Распоясал красный кушак, снял длиннополую поддевку, велел отвязать канат и принять сходню. Снял он шапку, усердно помолился, обратился к нашей компании праздных зрителей-пассажиров со словами:
— Благословляйте!
— Молись, все крещены!
На эти слова все рабочие сняли шапки и дружно и торопливо молились.
Барка течением двинулась вперед, поворачивая шаловливым хвостом. Корме, однако, шалить не дали; чтобы не отурилась, не повернула вперед на место носа, рабочие приналегли слегка на задние потеси. Зашевелились берега и побежали навстречу. Выяснилась часовенка на правом берегу, зазвонил колоколом сборщик подаяния, сбежавший с пригорка с блюдечком. Бросили ему монету на молитву для счастья. Обогнули мысок — невдалеке заревела Выпь, заходили все четыре потеси, выпевают все четыре подручных — концевых, ухватившихся за самые концы этих потесей. Сильнее закачали той потесью справа или слева, которая нужнее для дела и на которую молча урывчато и повелительно указал мановением руки наш главный хозяин, повелитель и распорядитель — лоцман. Стоит он ближе к правой передней потеси, хладнокровно, у всех на виду в такой позе, что хоть бы и обстрелянному полководцу в жарком бою так в пору. Так называемый коренной лоцман, подрядившийся вести барку от Волги до Петербурга, в виду величия боровицкого лоцмана, спрятался вниз, сидит там, обижается и наверх до конца порогов и тихой воды не показывается. На судне новый ответчик, опытный, хладнокровный, молчаливо-сосредоточенный. Подручные поют за него плаксивым отрывисто-певучим голосом:
— Моложа (то есть прибодрись, молодежь-голубчики, покрепче держись за потеси: опасность лезет на нос)!
Вот и она:
— Под-порог! Вот порог! Вот порог! — Пошло-де настоящее дело: хлопают волны, как камнями, в борта судна. Покрякивает оно. Брызжет вода. Белую пену режут носовые борты барки. Руру очень ясно слышится нам. Это — первая загвоздка (так и самый порог называется). Сейчас подле Рамшак, Рык (сердит и взбивает пену), Вяз, Печник и Выпь: все последние четыре рядом ревут и заодно и вместе, и различить их трудно: сорвался с одного — вскочил на другой. Не до расспросов: дело очень горячее!
Вопит Выпь и припугивает. Барка нашла на рубец порожного приступка: в глазах наших исчезает весь нос и с потесями, и с рабочими) словно перерезали ее камни и спустили в пучину. Мы с серединой судна выпятились вверх, и, едва соскочила средина дна всеми своими точками с приступка, — из глаз наших исчезла корма. Опять екнуло сердце, словно покатилось. Опять стало страшно, особенно когда на следующем пороге, называемом Лестницею, застонало судно от боли и все четверо концевых разом засеменили руками и задыхающими голосами стали выпевать: Вот порог! Прочь порог! Моложа! — Приходится опасно, а потому быстро одно за другим: и предостерегают — вот порог, и учат, оправдываясь, прочь порог! и просят, умоляют постараться, лаская приятным словом молодежь (выходит моложа) по краткости, для скорости, некогда раздобарывать, надо торопиться командой. Приласкали прозвищем молодежи, значит, сильнее греби. Сорвались с этого порога, пошли по команде, руки потише, и самая потесь стала меньше булькать в воде. Отдохните! Левый задний концевой, которому указано больше беспокоиться и неустанно кричать, — не кричит уже, но только ворчит себе под нос. Плывем на спокойном месте: — Не горазд! — советует он. Не горазд! — слышится в спокойной воркотне его, значит: греби тише, можно теперь немножко отдохнуть, однако только немножко. Голос левого заднего концевого усиливается. — Подпорожье! — выпевает он.
Приближается порог.
— Вот порог! — поет он очень сильно, когда порог на самом носу.
— Прочь порог, прочь порог! — командует он с озлоблением: значит, налетели.
— Постарайтесь, ради Бога, а то голову свернем!
— Прочь порог! Прочь порог! Налетели мы на самый опасный, называемый Бели. Сердит он до того, что пена белеет кругом без выхода, и очень опасен, потому что тут же, как больной зуб, торчит подле остров. Очень легко проломить здесь бок, из обоих какой угодно.
Победа над Белями не утешенье — впереди еще такой же сорванец: Егла — тоже остров. И на нем концевые заливаются — ноют.
Вот река дает крутое колено, теченье валит от правого берега на левый, а тут как тут, словно шальной, некстати еще порог Кобылья голова! Вот Добрыня.
— На нас! — летит из уст концевых, значит: старайся грести направо (по ходу барки) к правому берегу от опасностей левого.
А вот тотчас и перемена команды;
— На себя (то есть налево)!
— Держи зад!
— Держи перед (то есть ту или другую сторону от берега)!
Подхватит прибой, если ослабить движение подлежащей и руководящей потеси, и повернет на лучший конец судно задним концом наперед, и затем уже ему не справиться. Так и поплывет оно мимо людного города Боровичи задом наперед, и не укоснят там все проходящие по берегу подсмеяться над лоцманом. На худой конец судно ударит боком в берег, расшатает ударом пазы, даст течь. А так как это уже за обычай, то и торчат в таких местах десятка два баб с шайками и с ковшами.
— По семитке с шайки, вскочим!
— Вались, бабы, в барку (в надломленную)!
Вскочит баб столько, сколько успеет на быстром ходу судна. Вскочат они затем, чтобы отливать непрошеную воду и чтобы заработать на крайнюю свою бедность хотя бы и такое денежное ничтожество: есть-пить надо. Иногда успевают отделываться и подешевле, навзничь опрокидывая подо дно барки с паклей или рогожкой конопатчика и придерживая его на борту за ноги. Иногда сорвавшеюся из рук потесью колотит до смерти, изломавшеюся увечит и больно бьет. Часто барку разламывает так, что кулье мечет в разные стороны, людей опрокидывает в воду, но всегда без особенно дурных последствий. Стоит поймать куль (особенно с мукой) которая не успевает отяжелеть, скоро намокать и опускаться на дно), на куле, навалившись на него, немудрено выплыть на берег, конечно, испуганным, несомненно, мокрым. Да и на том же берегу и на солнышке можно и высохнуть.
Просились и к нам эти бедовые бабы с шайками, да нам было не надобно: мимо!
Мимо неслись берега; выбегали на них нам навстречу два села одно против другого, две деревушки. Набегали и мы на бревна, связанные вместе, которые на отталкивающих пружинах прикреплены к берегам в тех местах, где судно неизбежно на крутом повороте должно, оттолкнувшись от одного берега, набежать вплотную на другой. Заплывь наскочившее судно отбрасывает на середину речного стрежа. С нашим опытным лоцманом мы натолкнулись только один раз довольно сильно на одну подобную заплывь, заставили ее засуетиться и заметаться в расчете заскочить всеми четырьмя-пятью бревнами на берег. Но заплыви не привелось такого несчастья на скрепе цепями, и нам ни разу не удалось толкнуться в берег. Опытный глаз и повелительная рука сумели удержать нас почти по самой середине реки, на самом стреже во все время плавания, которое на 30 верстах продолжалось всего только 1 1/2 часа. Так быстра мстинская вода! Наклон русла так велик, что временами нам удавалось видеть, как будто мы летим под гору по решительной наклонной плоскости (на 30 верстах 30 сажен). Хозяева, едущие на тройке по берегу, на расстоянии береговом 21 версты, не поспевают за баркой, для которой на воде 32 версты и, в числе их, верст 8 совершенно тихих. Самый сильный и опасный порог Егла вздумал было нас задерживать, разведя шумливую базарную толкотню на целых десятках сажен и намылив густую пену на всем видимом нами пространстве, от берега до берега и дальше вперед. В самой середине порога, где в неопытных руках разбиваются барки и всем им без исключения грозит опасность, и наша барка, не сдержав себя, застонала. Сам лоцман счел за нужное ухватиться за потесь и лихорадочно подергивал ее вместе с другими с боку на бок.
