Виктор Полищук - Лекции по культурологии
Интерес к мифологии усиливается в Новое время в связи с открытием Америки. В XVIII в. французский миссионер Ж.Ф. Лафито (1681–1746) стал одним из первых исследователей быта североамериканских индейцев. Это дало возможность сравнивать мифы народов, живущих в различных частях света. Содержание мифов уже не воспринималось как что-то случайное. Всё чаще внимание привлекала похожесть мифов, закономерный характер их возникновения в древности.
Глубоко исследовал мифологию итальянский философ Дж. Вико. В соответствии со своей концепцией истории, он рассматривал мифы как «божественную поэзию» и сравнивал её с детским состоянием психики. Его философия мифа содержала в себе начала почти всех последующих направлений в изучении мифологии.
Аллегорическое и символическое истолкования мифовПервые попытки рационально истолковать мифы были связаны с пониманием их как аллегорий. В мифах видели иносказания, поучения, уподобления, намеки. При таком отношении к ним богатство содержания мифов кажется поистине неисчерпаемым. Ярким примером подобного подхода было отношение к мифам основоположника методологии опытного знания Ф. Бэкона. В трактате «О мудрости древних» он изложил многие античные мифы и собственное понимание скрытой в них мудрости. Он писал, что она представляется ему «подобной плохо отжатым виноградным гроздьям, из которых хотя и выжато кое-что, однако самая лучшая часть остаётся и не используется».72
Подобным же образом истолковал мифы Гердер. Его взгляды на мифологию были развиты романтиками. Вершиной романтической концепции мифов стало учение Ф.В. Й. Шеллинга.
В 1966 г. вышла его книга на русском языке «Философия искусства», в одной из глав которой («Конструирование материи искусства») Шеллинг излагает своё понимание мифологии. Оно является одним из наиболее значительных вкладов в развитие науки о мифах.
Шеллинг делил различные способы изображения на три вида: схематическое (общее обозначает особенное), аллегорическое (особенное обозначает общее) и символическое (единство общего и особенного). Мифологию он понимал именно символически, т.е. не иносказательно, не историко-психологически, когда в мифах пытаются найти персонификации и одушевления. Миф для Шеллинга если что-то и значит, то именно то, о чём в нём идёт речь, иными словами, значение мифа совпадает с бытием. Все события мифов – это не уподобление чему-то, их истинность не может быть устанавливаема сравнением мифов с какими-то якобы действительными событиями. Мифологические сказания, считал Шеллинг, должны рассматриваться только сами по себе, не обозначающими что-то, а существующими независимо. То, о чём в них идёт речь, несомненно, когда-то существовало, это делает мифологию универсальной и бесконечной, качественно своеобразной и символичной. Мифология, по Шеллингу, – сознание действительного.
Но из подобного понимания следует, что мифотворчество не может быть только явлением прошлого. Шеллинг был убеждён, что творческая индивидуальность создаёт сама себе мифологию из какого угодно материала. В будущем, полагал он, возникнет синтез науки и мифологии, которая будет создана эпохой в целом.
Миф и архетипШеллинг рассматривал мифологию как конструкцию или объединение реально созерцаемых идей, послуживших первоматерией для искусства. Он отмечал рациональный характер античного искусства и поэзии. В Новое время такой конструкцией выступает наука, а искусство и обыденное сознание как вненаучные формы духовности становятся иррациональными. Здесь миф продолжает играть свою определяющую роль в качестве архетипа, или первообраза. Согласно концепции К. Юнга, архетипы организуют восприятия и представления людей о внешнем мире. То, что принято называть знаниями, в действительности может быть воображением, истоки которого нужно искать в архетипах и в их неконтролируемом воздействии на сознание.
Структуралистская теория мифа Леви-СтросаВсю историю культуры Юнг рассматривал как трансформацию мифов, возведение их на всё более высокие ступени. Тем самым признавалось, что мифологическому мышлению присущи свойства, сближающие его с научным: обобщение, анализ, классификация. К. Леви-Строс полагал, что сущность мифа заключается не в стиле или манере изложения, а в истории, которая излагается. Миф связан с прошлыми событиями, которые образуют постоянную структуру, одновременную для прошлого, для настоящего и будущего. Леви-Строс уподоблял миф кристаллу «в мире физической материи», образно выражая представление о мифе как концентрации свойств культуры и мира. В мифе свернуто всё то, что в истории культуры развито и развёрнуто. Такое понимание роли мифа дало основание Леви-Стросу рассматривать логику мифологического мышления не менее взыскательной, чем логику научного мышления. Каменный топор, считал он, сделан не хуже, чем топор из железа, просто железо лучше камня.
Семиотика и общая теория мифаВ отечественной науке общекультурное значение мифов исследуется давно. К ним обращались лингвисты-семиотики при разработке проблем семантики. В работах Вяч. Вс. Иванова, В.Н. Топорова представлен опыт реконструкции древних балто-славянских и индоевропейских мифов как знаковых систем. При этом используются методы современной семиотики. Аналогичные методы используются и в работах Е.М. Мелетинского.
Особое значение имеет связь мифологии и истории. Отмечается повторяемость событий, выступающая основой их мифологического истолкования, а также научного познания. В некоторых случаях мифология может рассматриваться как первое приближение к первобытной науке.73
В мифологических преданиях иногда говорится о событии, которое «снова происходит». Таковы, например, легенды о героях, борющихся с тёмными силами и часто гибнущих, но впоследствии воскресающих. При этом используется язык, предполагающий наличие многих однородных событий. Когдато представления о повторяемости и цикличности связывались только с мифологическим мышлением. Позже в таких представлениях стали видеть элементы преднаучного мышления.74
Мифология XX вИз сказанного должно быть ясно, что мифология как определённое состояние сознания – это не только далёкое прошлое духовной культуры. Мифологию невозможно ограничить рамками первобытного мышления так же, как нельзя провести резкой грани между мифологическим и научным мышлением вообще. Ведь и то, и другое – мышление. Как известно, в марксизме действительность мышления доказывается практикой, но мифологическое мышление совсем не нуждается в доказательствах или в практическом обосновании. В состоянии искренней и глубокой веры человек во всём видит лишь подтверждение своей веры. Так, верующий в судьбу склонен видеть предопределённость даже в попытках разубедить его и объяснить случившееся простым стечением обстоятельств.
Мышление и язык содержат в себе постоянную возможность мифологизации. «Мысль изречённая есть ложь», – писал Ф.И. Тютчев. Изречённая мысль становится для человека основанием не только новой мысли, но и дела. В этом случае вопросом о совпадении слова и дела можно пренебречь, поскольку само слово способно стать для человека делом, выступать в роли самой настоящей действительности. Язык околдовывает человека, начинает за него мыслить и действовать. Это и является предпосылкой мифологизации сознания.
Ясно, что такие предпосылки существовали всегда, они порождаются самой культурой. В XX в. влияние их на индивидуальное сознание усилилось в связи с глобализацией многих проблем, развитием средств массовой коммуникации, появлением массового сознания и массовой культуры. Управляемость общественными процессами, которая зачастую носит анонимный характер, создаёт обильную почву для всевозможных мифов. Десятилетиями существовал миф о всесилии естественнонаучного знания, которое позволит овладеть природными процессами и избавит человечество от многих бед, связанных с болезнями и преступностью. Существовали мифы о всесилии просвещённости и грамотности: например, как только на Земле грамотных станет больше, чем неграмотных, всё, наконец, исправится «само собою». В 1954 г., по данным ЮНЕСКО, доля грамотных на планете составляла 51 %, сегодня их численность приблизилась к двум третям человечества, но до избавления от насущных проблем всё ещё далеко. На смену приходят другие мифы, связанные с верой во всесилие политики или в оккультные учения, в «пришельцев» или в «скрытые» возможности человеческой психики.
XX век стал веком нового мировоззрения и сознания. Как бы сжались, сдвинулись и сделались зримыми границы мира, он стал единым, с общей судьбой и общим будущим, которое по-прежнему остаётся неясным. Но и взгляд на предшествующую историю изменился, она уже не воспринимается лишь в качестве прошлого. Человечество оказалось единым не только в пространстве, но и во времени своего бытия. Всё в истории кажется знакомым и понятным, всё, что в ней было, существует и сегодня в виде всё тех же проблем, которые, есть и будут. Последовательность в истории превращается в одновременность, и люди разных эпох оказываются современниками перед лицом одних и тех же вопросов. Это совмещение диахронического и синхронического аспектов в мышлении XX в. является характерным свойством именно мифологического мышления.
