Елена Николаева - Фракталы городской культуры
Подводя итог, подчеркнем: искусственная ночь воспринимается и конструируется в городских социокультурных практиках как фрактал коллективного (бес)сознательного в соотнесении с чувственными репрезентациями слепоты, первобытных инстинктов, памяти, истории, подземного пространства и потустороннего мира. Дневная культура Новейшего времени, «вымазавшись с ног до головы искусственною ночью»[224], актуализирует «ночные» архетипические метафоры (подвал, чердак, могила, утроба и др.) и концептуальные фрактальные паттерны асоциального и запредельного (нарушение сексуальных табу, кровавое насилие и пр.).
Огни большого города: фрактальные паттерны городских ритуалов
Вместе с практиками ночного бодрствования современный город актуализировал культурные смыслы ночи как метафизического ритуала. Фрактальная рекурсивность городского хронотопа коррелирует с сущностью ритуала, который, как отмечает Е. В. Дуков, «сминает время и разные формы пространства», обращаясь «к воспроизводству в нулевой фазе времени-пространства, то есть к их первичному нерасчленимому виду»[225]. Современный городской «ритуал», который включает в себя многочисленные реликтовые формы сакрального воспроизводства мира и бытия, разворачивается по мультифрактальным алгоритмам и тиражирует многие паттерны традиционного ритуала: огонь, шествие, карнавал, трапеза и т. д.
Факельное шествие: ежегодный фестиваль викингов «Up Helly Aa» (г. Лервик, Шетландские острова, Великобритания)
Центральным артефактом городской ритуальности и в древности, и в Новейшее время является огонь, поскольку огонь в ночном городе с самого начала был неотъемлемым атрибутом города как такового. Факельный огонь, освещающий значимые объекты города – храмы и дворцы, сторожевые башни, крепостные стены. Огонь, мерцающий в лабиринте узких улиц и выхватывающий из необузданной тьмы кусочек прирученного пространства. Огонь, идущий чуть впереди или рядом со своим хозяином… Ритуальные костры на городских площадях, напоминающие о солнцестоянии или очищающие город от колдовских сил[226]. Священные костры, разводимые перед храмами в ночь религиозного празднества[227].
Необходимо заметить, что живой огонь воплощает в себе наивысшую степень метафизического растворения в космосе и природе, соучастия силам неземного свойства. В этой связи уместно вспомнить о свече как неизменном элементе разного рода старинных колдовских ритуалов, формальная оболочка которых заимствована псевдоколдовскими практиками, спиритическими и экстрасенсорными сеансами, присутствующими в городском ночном досуге начиная с конца XIX века по наши дни. При этом в ряде случаев мистика ночи специально моделируется с помощью соответствующих «декораций» вроде закрытых плотными шторами окон. Свечи и масляные лампы на столиках кафе превращают ужин не просто в романтическую встречу, но в ритуальную трапезу.
Живой движущийся огонь возвращает секуляризированному пространству утраченную сакральность. Факельные шествия всех времен призваны означать высшую степень трансцендентности: начиная древними погребальными и свадебными ритуалами и пасхальными крестными ходами и заканчивая фашистскими огненными мистериями 1930-х годов и современными церемониями, например, перенесения Олимпийского огня. В XXI веке, познавшем ужас терактов, в дни годовщин горящие поминальные свечи ставят прямо на городской асфальт, очерчивая место трагедии. Большинство факельных шествий воспроизводит стохастические фрактальные паттерны ежегодного ритуала «мифа о вечном возвращении»[228] и концептуального фрактала истории.
Особенно явно стремление использовать сакральную семантику живого огня проявляется в новейших, сконструированных ритуалах последних лет. Вот, к примеру, – театрализованное шествие в Бресте в ночь на 22 июня. Несколько девушек в белых одеждах идут с зажженными свечами по ночному городу, за ними в процессии следуют «старейшины» – мэр, депутаты и прочая «знатная» публика. Подходя к реке, девушки пускают огоньки горящих свечей плыть по темной воде. Примерно так же выглядит современный неоязыческий ритуал Купальской ночи на озере Светлояр, в глубины которого по преданию ушел град Китеж. И оба они очень напоминают японский день поминовения предков. Так или иначе, алгоритм таких шествий с огнем осуществляется по фрактальной «формуле» древних поминальных ритуалов.
Говоря о живом священном огне в пространстве городской культуры, нельзя не упомянуть «вечный огонь». Восходящий к древним культам зороастрийцев, древнеарийским и древнегерманским практикам поддержания огня валькириями и норнами, к иерусалимской неугасимой лампаде и собственно поминальным огням и свечам на могилах предков, вечный огонь появился во внешнем городском пространстве как символ памяти о погибших в знаковых битвах отечества. Впервые вечный огонь в светской архитектуре был зажжен после окончания I мировой войны в Триумфальной арке парижского мемориала неизвестному солдату. В СССР первый вечный огонь (Ленинград, 1957 год) был посвящен не солдатам и офицерам, павшим в Великую отечественную войну, как можно было ожидать, а «Борцам революции», которые тем самым были символически приравнены к воинам великой битвы света и тьмы (вспомним известную метафору «пожар мировой революции»), где огонь несет сакрально-очистительную функцию[229]. Вечный огонь в центре японского города Хиросима горит в память о миллионах жертв ядерного взрыва. В символическом пространстве культуры это одновременно и поминальный огонь, и незатушенное пламя страшного ядерного пожара, которое, как говорят японцы, погаснет в день, когда на земле не останется ни одного ядерного боезаряда.
При этом семантически любой горящий огонь подразумевает, что его окружает мрак, который свет огня и призван рассеять[230]. Огонь, горящий днем, символически превращает день в ночь. А то, что огонь горит над прахом принципиально безымянного героя, приравнивает последнего к трансцендентным сущностям, имена которых не известны непосвященным.
Очевидно, что эволюция ритуалов традиционной культуры к концу XIX века привела к включению их в городские досуговые практики, переведя более или менее редуцированные ритуальные паттерны сначала в игровую, а затем в коммерческо-развлекательную плоскость, что не отменило, однако, их фрактальную сущность. Например, тыквенные головы с горящей внутри свечкой, неизменные в ночь (или в соответствии с логикой рекламного промоушена – целую неделю) Хэллоуина уже давно вписываются исключительно как временный декоративный элемент в дизайнерскую концепцию того или иного ресторана или клуба. При этом утерянные космогонические смыслы оказываются замещены сконструированной семиотичностью городского огня как фрактального паттерна праздничности и праздности.
Одной из самых главных особенностей современных огненных ритуалов является их зрелищность и динамичность, а формат мероприятия полностью подчиняется законам театральной и, в последние годы все больше, кинематографической сценографии, поскольку современный ритуал приобретает статус такового именно посредством его виртуального воспроизводства в визуальных СМИ. Транслируемый по Центральному телевидению пасхальный крестный ход вокруг храма Христа Спасителя также скорее представляет собой срежиссированное праздничное шоу, чем глубокое религиозное действо. Массовая культура, функционирующая как «многосерийный» хэппенинг, пытается включить в свой сценарий и городские пожары, и таинство нисхождения Святого огня в иерусалимском храме. Принципиальная непубличность последнего события компенсируется в прямой трансляции динамикой эстафетной передачи появившегося священного огня по храму и далее – в разные города мира.
Фракталы живого огня в ночном городе (файер-шоу)
Неслучайны в этой связи рекламные интертекстуальные отсылки к разного рода огненным ритуалам: по разным поводам (от духов до автомобилей) в рекламных сюжетах появляется живой огонь – свеча или пламя. Порой воспроизводятся сценарии инициационного плана: например, редкие огни на плохо освещенных улицах или в темных коридорах, разного рода зеркальные отражения и «зазеркальные пространства», вода и мост, в качестве последнего символическим заместителем может служить эстакада или лестница. В этом сумеречном свете, медленно или, наоборот, порывисто, движется женщина, иногда обнажающаяся, иногда превращающаяся в черную пантеру. А из пламени страсти, мистического света и адреналина возникают дьявольские сущности, врывающиеся в ночной город из подземных туннелей (автомобиль Infiniti) или жестяных банок энергетических напитков (Adrenalin Rush).
