Николай Непомнящий - Тайные общества Черной Африки
Колдуны занимались гаданием. Гадали на полосках кожи с бусами, по зажженному фитилю, по полету и крику птиц, по направлению ветра, по небесным знамениям. Странное поведение животных считалось предзнаменованием смерти кого-либо из общины.
В религии готтентотов наряду с примитивными чувственными представлениями о колдовской силе, состоявшей в поте и грязи, о способности к действию мертвого тела имелись и более развитые анимистические представления: произошло разграничение между душами и духами. Гаунаб — злокозненный дух. Души умерших выделены в особую категорию. Культ предков имел у готтентотов своеобразную форму: религиозная практика не следовала мифологическим представлениям. Почиталось множество «могил предков», расположенных повсеместно, в мифе же фигурировал один общий предок Тсуи Гоаб, представляющий как бы обобщенного духа предка рода и племени. Он олицетворялся в образе типичного главы готтентотского племени, состоявшего из патриархально-родовых общин. В этом образе отразилось расслоение патриархально-родовой общины, выделение племенных и родовых старейшин. В культе превалировала магия, но зарождался и умилостивительный ритуал, наслаивавшийся над пластом более архаических обрядов.
Из книги Йенса Бьерре «Затерянный мир Калахари»: танец полной луныЗаписи в моем дневнике будят воспоминания о тихих лунных ночах, о песнях, которые разносятся по пустыне, о гипнотической силе удивительных танцев. Три ночи подряд бушмены исполняли танец полной луны. На сей раз они танцевали не по поводу успешной охоты или приятного ощущения полноты в желудке: их толкала необходимость поклоняться всемогущим силам, властвующим над жизнью бушменов. Фантастический свет луны вызывает в них сильную потребности обратиться к Великому духу. В пустыне, где безлунные ночи гнетут человека, луна на редкость сильно влияет на его ум. Физическая сила ее притяжения, заставляющая многие миллиарды тонн воды перекатываться по земной поверхности в приливах и отливах, трогает и чувствительную душу первобытного человека, который под ее неотразимым влиянием танцует и поет о своих мечтах. В эти ночи полной луны, когда пустыня купается в призрачном серебристом свете, а воздух подрагивает в такт монотонной песне и топоту ног, все почувствовали на себе чары луны. Ритмическая песня без слов звучала часами. Как бесконечно бегущие волны, она парализовала ум. Казалось, человек покинул свое бренное тело, и ему чудятся фантастические видения, чудится, что время прекратило свой бег. В песне слышались страстные желания и печаль, она проникала куда-то в подсознание и пробуждала все пережитое, но давно забытое. Песня доносилась издалека, будто из древних кочевий Африки. В этой уходящей в века дали явственно слышался вопль рожающей женщины, испуганно-осторожные шаги преследуемых людей, стоны умирающих, оставленных на верную смерть в горячей желтой траве, крики похищаемых и насилуемых девушек, неожиданный свист летящей ночью стрелы, причитания старух, чьи сыновья не вернулись с охоты или поля битвы...
... Внезапно все смолкло. Но вот песня и танец начались опять, и мне стоило больших усилий снова не впасть в похожее на транс состояние, в котором находились танцоры. Костер почти погас, но никто не обратил на это внимания. Танцевали несколько мужчин. Среди них были лекари. Женщины, сидевшие у кучки горячих углей, которые остались от костра, бесконечной песней аккомпанировали танцующим. Ноги танцоров уже не топали, а поднимались и опускались легко и быстро. Браслеты из высушенных семян у щиколоток непривычно стрекотали. Танцоры почти касались друг друга. Они двигались как один человек и медленно покачивались в такт меланхолической песне. Первым шел лоснящийся от пота лекарь Цонома. Он уже впадал в транс: его остекленевшие, полузакрытые глаза смотрели как-то странно.
Затем началось совсем необычное. Цонома и другой лекарь, Кейгей, завыли и зарычали по-звериному. Кейгей выхватил у одной женщины маленького ребенка, прижал его к груди и, упав на колени и вперив взгляд в луну, завыл. Цонома побежал, издавая пронзительные вопли. В свете луны было видно, как он бегает вокруг поселения. Вдруг, громко взвизгнув, он метнулся между сидящими на корточках женщинами, пробежал босыми ногами по тлеющим углям костра, схватил горсть их и высыпал себе на голову. На мгновение Цонома остановился и хотел взять еще горсть углей в рот, но подбежавшие мужчины оттащили его от костра и погасили загоревшиеся волосы. Он стонал, дрожал и, наконец, свалился без чувств.
Пест умолкла, и с полчаса мужчины старались привести Цоному в себя, растирая его тело и держа перед ним пылающие факелы. Он не дышал, взгляд его был неподвижен. Только мускулы живота подергивались в такт лихорадочному танцу. Наконец, Цонома вздохнул и застонал, а немного спустя поднялся, непонимающе огляделся вокруг и тихо пошел прочь. Никто не произнес ни слова. Вскоре все разошлись.
На следующий день Цонома занимался своими повседневными делами наравне с другими членами общины. То же самое повторялось еще две ночи подряд.
Я много раз пытался узнать через старейшину Натаму; как сам Цонома объясняет причину трансов и какие видения являются ему в это время. Цонома отвечал только, что поднимался к Великому духу и возвращался обратно очень усталым. Старый Кау называл Цоному великим лекарем и рассказывал, что он сам видел, как Цонома танцевал с живой черной мамбой, самой опасной из ядовитых змей.
Несколько месяцев спустя я беседовал на эту тему с ученым, исследовавшим состояние транса у лекарей таких племен. Он говорил, что лекарь прекрасно представляет себе, что делает. Ему хорошо известно, что он впадает в транс. Технически это, по-видимому, делается так: во время танца, когда каждый мускул и нерв настраивается на определенный ритм, лекарь делает все менее глубокие вдохи. Его легким недостает кислорода, лекарь покрывается потом и двигается как бы в полусне. Сердце у него колотится все сильнее, стремясь прогнать через легкие больше крови. Кровяное давление в мозгу повышается. Без назойливого ритма танца лекарю не удалось бы достичь этого, потому что, всецело подчиняясь ему, он выходит из-под контроля своей воли и сознания. Наконец, лекарь падает: недостаток кислорода вызывает сердечную спазму. Это опасная игра. Слушая пояснение, я еще раз мысленно пережил ту ночь в Калахари, когда потерявший сознание Цонома лежал на песке, подергиваясь в такт танца.
Вот что говорят бушмены: «И вот Великий дух слышит мольбы. Лекарь бежит во тьму за поселением и видит, что с неба свесилась тонкая веревка. Он взбирается по ней, а Великий дух спускается, встречает его на полпути и поднимает его в свое жилище на небе. Здесь лекарь молит:
— Великий дух, помоги нам! Наши дети умирают, мы голодаем, у нас нет воды.
Он долго так просит, и Великий дух говорит:
— Я пошлю вам дождь, чтобы у ваших детей опять была вода и пища.
Он провожает лекаря до середины пути, а как только тот доберется до земли и отпустит веревку; она улетает вверх, и на землю проливается дождь для людей».
Луна ассоциируется также со смертью. Смерть людей мифы объясняют так: «Когда луна уменьшается, она не умирает до конца, у нее остается спинной хребет. Она снова вырастает. Она возвращается к жизни. Когда-то так же было и с людьми. Они не совсем умирали, а возвращались к жизни, как луна. В том, что люди теперь умирают совсем, виноват заяц. Очень давно он был не заяц, а ребенок, мальчик, который плакал, потому что думал, что его мать умерла. Луна сказала мальчику, чтобы он не плакал, потому что мама не совсем умерла. Она вернется. Но мальчик не поверил луне и все оплакивал мать. Тогда луна рассердилась, Что мальчик ей не верит, ударила его по лицу и, разбив ему верхнюю губу, сказала, что он всегда будет зайцем с рассеченной губой. И сказала луна:
— Люди будут теперь умирать совсем, потому что один человек не поверил мне. Умерев, они уже больше не возвратятся к жизни.
Когда луна предчувствует смерть одного из нас, она становится тощей. И когда мы видим, что луна теряет свой живот, мы знаем, что кто-то из людей скоро умрет».
Южноафриканский писатель Артур Марковиц, изучавший язык, мифы и песни бушменов, утверждает, что, несмотря на примитивность их языка, в нем поразительно много глаголов и прилагательных и что бушмены выражают свои мысли поэтически. Многие сказки бушменов непривычны для нас, но часто очень знакомы, в особенности описания явлений природы. Вот, например, как бушмены представляют себе ветер, «невидимую птицу»:
Ветер был когда-то человеком,
Который странствовал но земле.
Сейчас он — птица,
Летающая высоко.
Он превратился в птицу, которая летает,
Которая больно клюет нашу кожу,
В птицу, которую мы чувствуем, в птицу, которую мы слышим,
В птицу, увидеть которую мы не можем.
Птица-ветер ищет еду,
Птица-ветер охотится,
А когда она съест добычу,
Она опять летит домой.
Когда она охотится, небо грохочет,
Везде летает песок.
Когда она спит, небо отдыхает,
И мы тоже спим тогда.
Бушмены смелы и суровы в своей борьбе за существование, но поют, танцуют, разговаривают очень поэтично. Эта сила чувства сохранена в сделанном Марковицем переводе бушменской песни о ветре, том самом ветре, который стирает все следы человека:
