Мария Голованивская - Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые мировоззренческие концепты французов и русских
онеразработанности вторичной конкретизации понятия, его образной структуры. Глаголы, сочетающиеся с bien, характеризуют действия, совершаемые с этим понятием, как действия практические. Моральный смысл дериватов также существенно редуцирован, а в ряде случаев и сильно искажен.
Mal (n. m.) – древний религиозный термин, обозначающий моральное понятие, соотносимое с представлением о дьяволе. Его более поздние значения – боль, болезнь – в современном языке вышли на первый план, а первое употребление слова в моральном значении становится все менее частотным. Образный ряд, ассоциируемый с этим понятием, связан с идеей «низа» – источник, растение, хтоническое существо. Человек призван бороться со злом, однако подобные контексты не обиходные, а философско-религиозные. Понятия добра и зла не являются базовыми этическими ориентирами для носителей современного сознания франкоговорящих этносов.
Из предпринятого описания мы можем сделать следующие выводы.
Во французском обыденном сознании сильно изменено понятие, эквивалентное русскому добру, а также и доброте. Подобный факт связывается нами со специфической трактовкой во французской культуре понятия бескорыстного действия. Безусловно, оно присутствует во французском сознании, так как это сознание во многом определяется христианскими установками, однако в обыденном сознании более активными оказываются идеи, связанные с прагматической деятельностью, нацеленной на процветание человека. Это подтверждается не только ущемленностью понятия добра во французском языке, но и особыми смыслами, обнаруживающимися в fortune, occasion, vérité. Эпитеты, характеризующие поведение человека с точки зрения именно этой нравственной категории («добрый, хороший»), также заменяются эпитетами, описывающими не суть характера, а социально значимые его проявления. Мы связываем это различие двух культур с восхождением этих понятий к принципиально разным истокам.
Французский менталитет продолжает сохранять многие установки, идущие от античности, связанные в первую очередь с идеями целесообразности, практичности, блага. Русский же менталитет, формировавшийся под влиянием православия, не прошедший через горнило многократно сменявшихся эпох, бесконечно ведущих диалог с античными истоками, и пребывавший долгое время в средневековой, небуржуазной идеологии, не усвоил многих рациональных и прагматических взглядов и отражает во многих своих проявлениях сознание не конкурентное, а мировое, в котором процветают понятия добра, любви и дружбы, интерпретируемые в терминах равенства и подобия, а не в терминах индивидуализма, связанного с идеей успеха, обогащения и материального процветания.
По основным признакам французские понятия добра и зла могут быть охарактеризованы следующим образом.
ДОБРО/BIEN
ЗЛО/МАL
Влияние этих ключевых представлений, как мы увидим далее, ощущается во многих смысловых полях и среди самых разнообразных понятий.
Библиография
1. Иванов В. В. Близнечные мифы // Мифы народов мира: Энциклопедия. М., 1980. Т. 1. С. 174–176; а также Штенберг Л. Я. Античный культ близнецов в свете этнографии // Первобытная религия в свете этнографии. Л., 1936.
2. Кузнецов Б. Г. Эволюция картины мира. М., 1961.
3. Уголев А. М. Истина и пути ее познания. М., 1985.
4. Иванов С. А. Византийское юродство. М., 1994.
5. Smith G. Е. The evolution of the dragon. Manchester, 1919.
Глава седьмая Представление французов и русских об истине и лжи
Истина, правда/ложь, обман характеризуют не этически-поведенческие аспекты человеческой жизни, но когнитивные. Это означает, что эти понятия отражают представление о том, как выглядит в культуре живущее в пространстве соответствующего языка (русского и французского в нашем случае) представление о знании и незнании чего-то, о пределах этого знания.
Категории истины, истинного, как и ложного, также по-разному трактуются на протяжении развития европейской цивилизации представителями различных философских течений (1): так или иначе, но истина есть знание, и вопрос лишь в том, кто может обладать ею и в какой форме – Бог, человек или природа. Идея познаваемости/непознаваемости мира, непосредственно примыкающая к представлениям о специфичности истины со времен античности, делит не только философов, но и обычных граждан на два лагеря: одни полагают, что они знают или могут знать истину в отношении чего-либо, другие уверены, что нет, и истина является предметом специального знания. От этого последнего соображения возникла в современной цивилизации мифология, представляющая научное познание как процесс поиска истины, структурированный, пошагово описанный, будто бы выверенный в веках и сверенный с когнитивными техниками, выдающими себя за когнитивные идеалы. Дедукция, индукция, эксперимент, статистика, экстраполяция и так далее – все это приемы современного научного метода, на сегодняшний день являющиеся догматами, не подлежащими обсуждению. Такой взгляд на вещи так или иначе связан с нашими (европейскими в широком смысле слова) представлениями о характере истины, закрытой, спрятанной и подлежащей выявлению только с помощью вот такого особенного скальпеля (или консервного ножа).
Мы не отыщем понятия ложь ни в одной философской или мифологической энциклопедии. Это весьма удивительно, ведь если представлено понятие истины, логично представить и понятие лжи. Этот пробел восполняют логические словари (2), где пара истины и ложности доведена до уровня бинарного противопоставления и возведена в ранг древней близнечной оппозиции. При этом очевидно, что эти понятия выступают в этой бинарной системе несамостоятельно, а как продолжение глобальных членов противопоставления – добра и зла. Так, истина явно лежит в плоскости добра, а ложь, даже на образном уровне ассоциированная с искажением, кривым зеркалом, лежит в плоскости зла (вспомним, что зло нередко ассоциируется в культурах с кривизной).
Оформление понятия ложности, лжи в логике на уровне термина – первый, но недостаточный шаг для оформления целостного концепта в языке. Пока это понятие само по себе не развило должной системы связей с другими абстрактными концептами (как, например, это произошло у слова заблуждение) и образами. Но многие языки, в том числе и русский, уже демонстрируют готовность, как мы увидим, принять ложь в пантеон и уделить ей достойное место.
Рассмотрим русские понятия истина, правда/ложь, обман, описывающие понятийное гнездо, о котором мы говорим.
Истина – достоверное знание, объективное знание, недоступное человеку, но лишь высшему началу, связано со старославянской истиной, обозначавшей «правду, верность, законность». В «Судебнике» 1497 года, своде законов русского государства, слово истина встречается в значении «основной, без процентов капитал», производно от истый – подлинный, действенный, настоящий. Это суть, квинтессенция русского понятия истины: истина – это то, что есть, то, что можно предъявить, как уже отмечено у Даля. Даль комментирует это значение так: истина – наличные деньги, то есть не мнимое, оборотное или долговое богатство, а истинное, наличное. Отмечает Даль еще один любопытный факт: истина, по его словам, это «все, что подлинно, точно справедливо, ныне слову этому отвечает и правда, хотя вернее под словом правда понимать правдивость». Истина, поясняет он, от земли, а правда – с небес. То есть, если сопоставлять реальность, описанную Далем, с сегодняшней, то они принципиально не совпадут, ведь сегодня именно истина – высшее, небесное знание, а правда, как мы увидим, это то, что видно и известно смертным людям.
Это утверждение в полной мере подтверждает современный исследователь, известный лингвист Н. Д. Арутюнова: «Концепт истины противопоставляет идеальный и материальный миры, используя следующие признаки:
вечное/временное (пребывающее/преходящее), неизменное/изменчивое (твердь и хлябь), ненаблюдаемое/наблюдаемое (ноумен и феномен), подлинное и мнимое.
Первые – немаркированные члены этой оппозиции – образуют концепт истины… Истина статична. Она существует в вечности. Она отвлечена от осей времени и пространства» (3). По отношению к определению, данному Владимиром Далем, верна только последняя оппозиция (подлинное/мнимое), а все остальное вполне можно было отнести, если говорить о «его» реальности, к правде, на протяжении столетий считавшейся высшей и небесной сущностью, результатом правильного, праведного Божьего суда.
