Анатолий Иванов - ЦИВИЛИЗАЦИЯ МАДОННЫ
А. С. Токарев иллюстрирует свой тезис подробным описанием верований народов Сибири, главной семейной и родовой святыней которых, особенно чукчей и коряков, был огонь очага. У чукчей каждая семья имела собственный огонь, и смешивать его с огнем другой семьи, занимать огонь от соседей считалось величайшим грехом; нельзя было даже варить пищу в посуде, стоявшей ранее на чужом огне.
Здесь, мне кажется, можно примирить Ефименко и Токарева. Очаг, огонь которого нельзя смешивать с чужими, это не просто очаг, а символ чистоты крови, которую тоже нельзя смешивать с чужой. В подтверждение этой версии можно привести тот факт, что у айнов существовали особые объединения женщин «сине хуци икиру», т. е. «поколения одного очага». Их члены держались друг за друга, как за родственников и ассоциировали свою общую прародительницу с богиней очага «камуи хуци», т. е. «божественной бабушкой». В свете этого становится понятным, почему от весталок, которые охраняли священный огонь в Риме, требовалось соблюдение девственности: их неприкосновенность связывалась с сохранением «чистоты огня», т. е. крови. У Лескова в романе «На ножах» описан обряд добывания русскими крестьянами «чистого огня» для защиты от эпидемии: сохранение чистоты крови предохраняло от скверны.
Мать огня, хозяйка огня, богиня огня — таковы названия покровительницы очага не только у айнов, но и у нанайцев, нивхов, эвенков, долганов. У алтайцев огонь это «от-энэ» (мать-огонь). Любопытно, что индийское слово «агни» — женского рода в отличие от нашего «огня». Напомним, что больше всего гимнов в «Ведах» посвящено именно Агни. А имя греческой богини Гестии, покровительницы домашнего очага и семьи, первоначально означало просто «очаг».
Гестию, которая была также покровительницей городов и государства, греки классической эпохи отодвинули на задний план, в отличие от скифов, которые, по свидетельству Геродота (кн. IV,гл.59) чтили Гестию под именем Табити выше всех прочих божеств. И не с одной Гестией случилась в Греции такая беда. «Мужики, что злы и грубы» в лице Аполлона отобрали оракул в Дельфах, игравших в Греции периода политической раздробленности примерно такую же роль, как Рим в Западной Европе в Средние века, у богинь: в древнейшую эпоху этот оракул прорицал от лица Геи, а затем — Фемиды. Вообще, как отмечает Энгельс, положение богинь в греческой мифологии рисует нам более ранний период, когда женщины занимали еще более свободное и почетное положение. Соотношение сил в Пантеоне отражало былые времена, и Дельфы были лишь частным успехом его мужской части. Даже великого Зевса не очень-то чтили. А. Ф. Лосев находит поразительным тот факт, что в позднейшее время Зевсу было посвящено сравнительно мало праздников и никогда не было посвящено никаких мистерий. Среди богов Греции по числу посвященных ей храмов (около 80) первое место занимала Артемида. Почему именно она?
Крит против Гипербореи
Ответ на этот вопрос дает А. В. Сазанов в статье «К изучению теонимии Боспорского царства». Он прослеживает линию развития культа Артемиды от критской Потнии Терон. Общепризнанно, что основные греческие культы не были генетически связаны с микенскими. Однако культ Артемиды принадлежал к числу немногих, связанных с ними. Главным божеством минойского Крита была Потниа Терон. Она изображалась как повелительница зверей. В ней как бы соединялись функции Афины и Артемиды.
Дж. Пендлбери еще не знал имени этой богини, но отмечал те же ее характерные черты, разобранные потом разными греческими богинями: «На протяжении всей своей истории критяне поклонялись природе, олицетворением которой, начиная со среднеминойских времен (по датировке Пендлбери, это примерно 2000 лет до н. э.) была Великая матерь богов, повелительница диких зверей и владычица деревьев и гор. Для символизации плодородия природы ее часто изображали с сыном — богом-мальчиком. В греческие времена ее атрибуты были распределены между различными богинями: Афина получила ее змей, Афродита — ее голубей и ее сына, Артемида — ее оленей, а различные нимфы — ее горы, потоки и леса». При этом Пендлбери четко отделял критян от греков: по его мнению, «в расовом отношении между обоими народами лежит целая пропасть». «Критский язык, всего вероятнее, имеет анатолийское происхождение; возможно, он родственен ликийскому, киликийскому или карийскому, поскольку из этих мест, по-видимому, происходит и само племя».
Столь же резко отделяет критян от греков теоретик французского Национального фронта Иван Бло: «Критская цивилизация, которая процветала в Греции примерно за 2000 лет до нашей эры не была ни греческой, ни индоевропейской. Это была мирная, торговая, художественно очень развитая цивилизация народа, сосредоточенного вокруг своего царского дворца, как в Азии. Ее высшие божества были хтоническими, а не небесными, как у индоевропейцев».
Однако не все специалисты по древней Греции столь безжалостно отбрасывают Крит в Азию. Например, по мнению В.С. Сергеева, «существенное отличие критского строя от восточного составляет отсутствие на Крите могущественного жречества и монументальных построек для отправления культа (храмов)». Одновременно В.С. Сергеев отмечает «слабое развитие в Греции жреческой касты, стремившейся унифицировать идеологические образы и понятия, как это имело место на древнем Востоке». Эта черта как раз сближала Крит с Грецией.
Вокруг Крита завязано очень многое. Из него делают своего рода антипод Гипербореи. Поэтому необходимо выяснить:
1. имеет ли на самом деле место конфликт Гиперборея — Крит и
2. если да, чью сторону стоило бы принять в этом конфликте.
Безапелляционный и бездоказательный тезис «Гиперборея превыше всего» обсуждению не подлежит. Он основан на глубоком, но ложном убеждении в превосходстве мужского начала над женским и в не менее ложном отождествлении первого начала — с «нордическим», а второго — с южным, отождествлении, которое восходит к Бахофену и Эволе.
В действительности мы наблюдаем одну и ту же картину и на севере, и на юге: и у германцев женщина была в почете, и на Крите поклонялись женскому божеству и культовые обряды выполняли женщины-жрицы. Так что если в теории «в начале был Бахофен», то откуда на самом деле пришло «зло» к грекам, если не с севера и не с юга? «Зло» в данном случае употребляется не в эволианском смысле как тлетворное, южное матриархальное влияние, а в совершенно противоположном: какие силы разрушили в Греции цивилизацию Великой Богини? Если это и были мифические гипербореи, то отнюдь не нордические, потому что самыми что ни на есть нордическими все расисты считают дорийцев, а именно у дорийцев женщины занимали гораздо более почетное положение, чем у остальных греков. Брачные отношения у них во многом были еще более архаичны, чем даже те, которые описаны Гомером.
Эгеида была для Эволы средоточием всяческой скверны. Его шокировало, что в критской культуре слово «страна отцов…отечество» (патрис) заменялось словом «страна матерей» (метрис). В этой культуре, основой которой являются еще более древние южные культы, Боги смертны. У Зевса нет отца, а есть только «мать сыра земля». Таким образом, в начале была Женщина (а не Бахофен к великому сожалению Эволы), а бог Зевс — нечто сотворенное, смертное — на Крите даже показывают его могилу. Бессмертна зато неизменная женская почва, питающая все живое. После того, как у Гесиода тьма Хаоса осветилась, появилась черная Гея, женское начало. Без мужа она рождает горы и моря, а потом своего собственного супруга. Все божественное потомство, происходящее от Геи, которое Эвола призывает не путать с «чистой олимпийской линией», проявляет себя в мире, подверженном движению, изменениям и становлению.
Олимпийское представление о божественном у эллинов это представление о символическом мире бессмертных, светлых существ, отдаленных от низшей сферы земных вещей. Это представление о священном ассоциируется с сияющим небом и покрытыми снегом вершинами. Наоборот, представления о Хаосе как о первоначале, основе всего сотворенного, включая свет; о Земле, как о всеобщей Матери, которая существовала до своего божественного супруга и, наконец, о случайности хаотического становления, не щадящего и богов, в действительности не эллинские, это темы, которые в синкретизме Гесиода выдают свою пеласгическую основу.
У Гесиода мы встречаем идею непорочного зачатия в еще более грандиозной форме, чем в христианстве, потому что у него речь идет о «непорочном зачатии» не только Бога, но и всего мироздания, однако Эвола, если ему кто-нибудь не нравится, не знает худшего ругательства, как обозвать человека «пеласгом». Он ссылается на то, что греческие историки часто враждебно говорят о пеласгах, и видит победу эллинского начала над пеласгическим в падении царства Миноса, которое «стояло на пеласгической земле, где Зевс считался хтоническим и даже смертным демоном; где черная Мать-Земля была высшим и самым могущественным божеством; где господствовали, главным образом, связанные с женским началом, а может быть, и с упадком Египта культы Геры, Гестии, Фемиды, харит и нереид и где…на ритуалы и обычаи наложила свой отпечаток гинекократия».
