Ольга Чеканова - Огюст Монферран
Графическое наследие Монферрана в основном осталось в России и только некоторую часть чертежей и рисунков помощник зодчего архитектор А. А. Пуаро переправил в Париж жене Монферрана. Оставшиеся в Петербурге работы попали к владельцу магазина эстампов и картин Фельтену. Эта коллекция состояла из десяти портфелей, в них были материалы по Исаакиевскому собору, Александровской колонне, Екатерингофу, Зимнему дворцу, планы Петербурга, рисунки, акварели Монферрана, его учеников и помощников. Коллекция в 1880 г. была передана Императорской Академии художеств, в библиотеке которой она находилась до 1939 г., затем поступила в НИМАХ, где и хранится в настоящее время [51].
Дом сначала приобрел Старчевский, а в 1913 г. владельцем его стал Я. В. Ратьков-Рожнов. По его желанию архитектор И. А. Фомин перестроил галерею, соединявшую поперечный дворовый флигель с флигелем, выходящим на задний двор, где и создал столовую, отделанную в духе классицизма.
В первые годы деятельности Монферрану пришлось приспосабливаться к новым для него условиям жизни в Петербурге, подчиняться незнакомым традициям. Со временем пришло знание русской жизни, опыт, уверенность, понимание русской архитектуры.
Собственный дом О. Монферрана. Фото 1990 г. Общий вид
Создавая проекты Исаакиевского собора, Александровской колонны и других зданий и сооружений, архитектор вдохновлялся образами античности, великими произведениями архитектуры ренессанса и барокко, творениями французского и английского классицизма, но как зодчий, обладавший широким диапазоном знаний, способствовал применению в строительстве современных ему научных достижений, усовершенствованию строительного искусства и повышению технических и художественных возможностей архитектуры. Не случайно строительство Исаакиевского собора представляло для XIX в. своего рода практическую строительную академию, где усилиями многих специалистов и большого числа квалифицированных рабочих строилось огромное здание. Монферран считал, что от архитектора требуется нарисовать идею и последовательно реализовывать ее с помощью умов и усилий других специалистов, самому выступая уже в качестве руководителя. О том, что Монферран умел отстоять и воплотить в жизнь свои замыслы, говорит вся сложная почти полувековая история проектирования и строительства Исаакиевского собора.
Собственный дом О. Монферрана. Фрагмент интерьера. Фото 1990 г.
Многие талантливые русские архитекторы были значительно опытнее Монферрана, но их творческий поиск новых форм сдерживался осторожностью, с которой в России относились к введению конструктивных новшеств. Монферран отличался колоссальным творческим потенциалом, темпераментом, последовательностью и принципиальностью в работе. Смелость решений, масштабы его сооружений, широта замысла — все это оказывало сильное воздействие на современников и архитекторов.
Личными дружескими отношениями Монферран был связан с представителями художественных кругов Петербурга и с некоторыми представителями высшего столичного общества. С графом Потемкиным зодчий вел обширную переписку, в которой часто обращался к графу за советом, благодарил за участие и помощь в делах, связанных со строительством собора. В одном из писем к Потемкину он жаловался на свое положение архитектора, которого обвинили в причинах пожара, случившегося в Зимнем дворце в 1837 г. С горечью и возмущением он писал, что столкнулся с неблагодарностью за свой большой труд, оказавшийся не оцененным по достоинству[75]. Его обида и раздражение объяснимы, так как обвинения оказались несправедливыми. Однако нельзя согласиться с тем, что в России его труд не был замечен и вознагражден. За строительство Исаакиевского собора он получил чин действительного статского советника, 40 тысяч рублей серебром и украшенную бриллиантами золотую медаль на Андреевской ленте, за возведение Александровской колонны — орден Владимира III степени и 100 тысяч рублей серебром. От иностранных государств он имел ряд орденов: в 1840 году — прусский орден Красного Орла 3-й степени, Большую Золотую медаль от папы римского, в 1841 г. — второй (королевский) Орден Почетного легиона, в 1850 — прусский орден Красного Орла 2-й степени, в 1852 — Иерусалимский орден св. Гроба, около 1850 г. — шведский Королевский орден Вазы [61]. Поэтому он противоречил себе, когда писал: «Моральное воздействие памятников — это упрочить социальные узы, вдохновлять и заставлять гордиться своей страной, объединять современников и побуждать задумываться о потомках. Величественность памятника возносит дух созерцающих его и какими-то неуловимыми переживаниями, не могущими ускользнуть от наблюдателя, облагораживает и возвеличивает идеи народа… Гражданин еще больше полюбит свой город, украшенный памятниками, напоминающими ему величие его родины…» [61]. Понимая, что созданные им произведения принадлежат России, он не отделял себя от страны, в которой прошла вся его творческая жизнь, хотя в некоторых высказываниях стремился подчеркнуть свою принадлежность отечеству, оставленному ради осуществления смелых замыслов.
Желание покоиться в Исаакиевском соборе возникло у Монферрана еще в 1828 г., когда он заложил в проект строительство капеллы, в которой хотел быть погребенным, и следовательно, уже тогда он осознавал свою связь с Россией и не помышлял о возвращении во Францию. Столь резкие высказывания в письме Потемкину — это скорее критическая позиция художника, выразившего свое отношение к российской действительности. Правомерно считать, что Монферрану было труднее, чем многим русским деятелям искусства, переживать серьезные обиды и обвинения, которые доставались на его долю и из которых он выходил непобежденным.
Монферран в конце жизни считал себя уже русским архитектором. Отдельные чертежи, выполненные им в 1840–1850 гг., имеют подпись автора, начертанную по-русски.
30 мая 1817 г. Монферрану было поручено проектирование Исаакиевского собора, и 30 мая 1858 г. собор был открыт. Это случайное совпадение дат, но в нем хочется видеть высокий смысл. Осуществилось главное дело жизни. Из окон своего дома Монферран видел огромный силуэт собора, рядом — знакомые очертания дома Лобанова-Ростовского. Жизненный путь подходил к концу. Его талантливые ученики — Ефимов и Штакеншнейдер продолжали и развивали принципы своего учителя. Он хотел (как К. Рен — строитель собора св. Павла в Лондоне) быть похороненным в Исаакиевском соборе[76] и просил императора «о всемилостивейшем соизволении, дабы тело было погребено в одном из подземных сводов означенной церкви, построение коей было мне поручено…».
28 июня 1858 г. зодчий скончался. По свидетельству лечившего его врача Ритара Рикара, смерть произошла от острого приступа ревматизма, наступившего после перенесенного воспаления легких[77]. В Исаакиевском соборе состоялась панихида по умершему строителю, гроб с телом обнесли вокруг здания. Отпевание происходило в католическом костеле св. Екатерины на Невском проспекте. Однако погребение в соборе Александр II не разрешил. Вдова Монферрана увезла его тело в Париж, где могила зодчего вскоре затерялась.
«Прекрасная Франция» не знала его ни как французского зодчего, работавшего в России, ни как русского архитектора иностранного происхождения, несмотря на его популярность в России.
Год окончания строительства собора, ставший последним годом жизни его автора, ознаменовался приездом в Петербург двух выдающихся французских писателей — Александра Дюма и Теофила Готье. Посвящая памяти Монферрана свой некролог, Дюма писал: «Гильберти, которому поручили ваяние дверей Баптистерия во Флоренции, склонился над ними в 20-летнем возрасте молодым темноволосым человеком, разогнулся только 60-летним стариком. Монферран провел то же время над своим произведением, 40 лет, почти полвека, более, чем обычная жизнь человека, время, какое понадобилось Франции, чтобы утвердить и опрокинуть три режима (империи). Но в течение этих сорока лет Монферран не только создал двери такого баптистерия, он построил целую церковь, воздвигнул, заставил подняться из земли, заставил возвыситься к небу. Он не только ваял бронзу, он иссекал гранит, он полировал мрамор, он плавил золото, он вправлял драгоценные камни… Пока эти две нации воевали, союз искусства устоял. Циркулем ее архитекторов, карандашом ее художников Франция подавала руку России…»[78].
Так оценивал Дюма не только творческий путь Монферрана, но и развитие франко-русских связей, которые после Крымской войны 1853–1856 гг. вновь стали укрепляться. Этому в немалой степени способствовало появление книги Т. Готье «Путешествие в Россию», в которой целая глава посвящена Исаакиевскому собору. Свое восхищение Петербургом писатель выразил такими словами: «Ничто не сравнится великолепием с этим золотым городом на серебряном горизонте, где вечер белеет рассветом». Множество самых восторженных слов он посвятил Исаакиевскому собору и его создателю: «Архитектор здесь не стремился удивить, он искал красоты, и, конечно, Исаакиевский собор — самая прекрасная церковь, построенная в наше время. Ее архитектура превосходно соответствует Санкт-Петербургу, самой молодой и новой столице…». «Исаакиевский собор блещет в первом ряду церковных зданий, украшающих столицу всея Руси. Это только что завершенный храм, целиком построенный в наши дни. Можно сказать, что это наивысшее достижение современной архитектуры» [13, с. 207]. В этих словах привлекает эмоциональность и своеобразие видения, присущее этому большому художнику и путешественнику.
