Л. Зиман - Литературный театр
Юрка (поднимаясь из зрительного зала на сцену). Это была страшная, глупая жизнь, Женька.
Женька. Нам хотелось жить, не пачкаясь, болтать о Канте и Эйнштейне, идиотничать по телефону и готовиться в институт…
Юрка. А однажды к нам в разгар болтовни подошёл человек в лохмотьях…
Виктор Петрович. Ведь ерунда, а? Ведь врёте всё, а? Верно – нет?
Женька. Ведь мы к вам вообще-то не пристаём, гражданин. Правильно? А вы к нам пристаёте. Нехорошо.
Юрка. Нехорошо.
Виктор Петрович. Вот барсуки-малолетки, а? (Уходит.)
Юрка. Конечно, мы решили окружить Виктора Петровича теплом и вниманием. В эту привычную формулу легко укладывались все наши житейские представления…
Женька. И мы очень гордились собой, хотя каждым жестом подчёркивали: вот, мы делаем большое, нужное дело, но, конечно, не придаём этому никакого значения.
Юрка. Что ни говори, Женька, а человек – это великолепно, это звучит гордо!
Женька. Мы недавно писали в классе сочинение «Проблемы гуманизма в пьесе Горького «На дне»..
Юрка. Каждый день мы разыгрывали комедию: в последний раз… дайте честное слово…
Женька. Но только смотрите – в последний.
Юрка. И ты сносил к букинисту очередную книжку и покупал эту вонючую фиолетовую жидкость с черепом на бутылке. Я понимаю, чего это тебе стоило – загонять книжки. Меня это раздражало. И очень скоро меня перестали трогать его покаянные речи.
На ступеньке на сцену Виктор Петрович.
Виктор Петрович (истерично). У меня нет центров торможения! Я главный инженер всех авиационных заводов!
Женька. Однажды я ляпнул: «Вы, конечно, организовали в плену подпольный отряд?»
Виктор Петрович (подходя вплотную к Женьке. Раздражённо). Конечно, нет!
Женька. Не понимаю почему. Другие организовывали.
Виктор Петрович. Это потому что ты болван, потому и не понимаешь… (Мягче). Не всегда всё гладко получается, барсучок.
На заднем плане появляется Женщина.
Юрка. Некрасивая женщина приходила и при нас…
Женщина. Она ревниво и зло сверлила глазами… А он смущённо рассказывал старую трогательную историю о том, как она его выходила в госпитале. Конечно, он врал (уходит).
Пауза.
Женька. Мы стали посмешищем его компании. Пьяницы называли нас выводком, шестёрками. И однажды…
Виктор Петрович. А вот и мои шестёрочки!
Свет гаснет. Крики. Когда свет зажигается, Виктор Петрович вытирает кровь рукавом.
Виктор Петрович (тихо). Что ж, пацаны, правильно, всё правильно. Заслужил.
Женька (неуверенно). Мы вам ничего плохого не делали.
Виктор Петрович. Всё правильно, ребята (уходит).
Юрка. Скверно тогда получилось, Женька?
Женька. Я бы не очень остро ощутил свою вину, Юрка, если бы нами не руководило желание доказать ватноглазому идиоту, что мы не шестёрки. (Пауза.) А тот стоял рядом, подбодрял нас…
Юрка. Где он сейчас, Женька?
Женька. Мы в тот год поступали в институт. Нам было не до него.
На сцене студенческая ватага, поющая песню Юрия Визбора, Юрия Ряшенцева и Владимира Красновского «Мирно засыпает родная страна».
Виктор Петрович (в другом конце сцены, перебивая поющих). У меня нет центров торможения!
Женька. Нам было не до него. Мы поступали в институт.
Песня продолжается, пока поющих вновь не перебивает Виктор Петрович.
Виктор Петрович. Я – главный инженер всех авиационных заводов!
Женька. Мы в тот год поступали в институт. Нам было не до него.
Снова звучит песня – до конца.
Авторский голос.
Быть знатоком словесных дел,
Лихим в литье аллитераций
Куда как проще, чем пробраться
К людскому лихо, чем отдаться,
Чем сжить себя в людской беде.
Двойник.
Необязательность изъятий
Есть смена лжи и почестей.
Вот вам пример: с изъятьем ятей
Слова не сделались честней.
Авторский голос.
И с сокрушеньем слов и чисел
Не рушились свои мосты.
И ложь, что смелые мазки
Есть чистота и смелость мысли…
Вдвоём повторяют последние два стиха.
Современное кафе
Цветомузыка.
Крики: Современное кафе!
Затем:
- Современное кафе!
- Современное кафе?
- Современное кафе… 1963 года.
На переднем плане четверо, на заднем танцующие и пьющие-едящие. Они же вешают плакаты по ходу текста стихотворения.
Четверо. Здесь и начинался квазибунт.
Первый. Цель его: венец Приоритета (плакат).
Вторая. Лозунг: «Раздавите Коцебу!»
Третий. Тактика:
ну как же, век ракеты…
век!
Четвёртая.
И под Давидов щит эмблем,
новых, прогрессивных, под эмблему
тех кафе, где нету правых стен,
Четверо. Все четыре, как искусство, левы.
(Как по команде, все поворачиваются налево.)
Пауза.
Четвёртая.
Где ампир разбит, как монолит
дней недавних, где в шеренгах бунта
каждый ригорист и неофит
в чине
Первый. Занда,
Вторая. Фигнер
Третий. или Брута.
Первый. Будто бунт.
Вторая. Но для чего ж давить…
Первый. Будто бой святой и будто правый.
Вторая. Будто Коцебу не хочет жить.
Хочет!..
Третий. Даже – будто
(обращаясь к появившемуся на возвышении официанту).
Саперави!
Вторая. Хочет!..
Четвёртая. Закрывается окно:
Вторая. конспи-
Четвёртая. (притаённая оглядка)
Вторая. рация…
Четвёртая.
Лозовое вино
лисы пьют и лижут лисенята.
Первый.
Бунт ещё не ноль. Ещё не ноль,
речь об обратимости ракеты:
Третий.
Мы не…
и сменяется ноэль
песней про гуманность паритета (Плакат).
Вторая. Мы не де… Не следует пенять.
Третий.
Мы не де… К чему дразнить искусом
Коцебу… они должны понять:
мы не те.
Четверо. Мы тоже хочем кушать.
Четвертая. Увядает тощий ригоризм.
Третий.
Он сменён в предчувствии запретов
и запоров
Четверо. («Мальчики, горим!»)
Третий. самым непотребным пиететом (Плакат).
Все находящиеся на заднем плане уходят – кто в танце, кто неуверенно – под влиянием винных паров.
Четвёртая. Выводы:
Первый. бесчеловечна месть…
Четвёртая. Выводы:
Третий. и безнадежна жатва.
Четверо. А искусство стоит наших месс
и не стоит нашей вздорной жертвы.
Четвёртая.
Арион дюраля и стекла
новоиспечён для новой сдачи,
трепетный, как этот – у стола
служка.
Официант. Девять пять.
Третий. Оставьте сдачу.
Четвёртая.
Улица. Электротемноты
битва с озарением неона.
Голиаф, конечно, побеждённый,
